Это помогает объяснить, почему отречение Эдуарда VIII в 1936 году было таким серьезным делом. Столкнувшись с угрозой мировой войны, Британия нуждалась в поддержке доминионов и боялась всего, что может подорвать их лояльность. Канада, крупнейший из белых доминионов, не нуждалась в британской военной защите. С другой стороны, связь с Британией, а также, в частности, с ее монархией помогали Канаде отстаивать свою самостоятельность при столкновении с американской экономической и культурной мощью. В короткий период между собственной коронацией и началом Второй мировой войны свой главный зарубежный визит Георг VI совершил в Канаду. При огромном воодушевлении встречавшего его народа король с помпой и церемониями пересек весь континент с востока на запад. Его усилия окупились сполна. Во время войны канадский флот взял на себя западный сектор Северной Атлантики. Из двух британских армий, которые осуществили вторжение во Францию в 1944 году и боем проложили себе дорогу в Северную Европу, одна была канадской¹².

Поскольку роль монархии свелась к символической, интеллектуальный и политический калибр монарха стал менее значим. Сэр Алан (Томми) Ласелле, аристократ по рождению, был помощником личного секретаря при двух монархах и служил личным секретарем у двух. Его кузен, граф Хэрвуд, был женат на единственной дочери Георга V. Ласелле был всецело предан британской политической стабильности во внутренней политике и британскому величию на внешней арене. Для него ценность монархии определялась ее служением двум этим идеалам. Работая при дворе, он близко общался с представителями королевской семьи и без прикрас описывал характеры королей, которым служил. Однажды он назвал Георга V “жалким коротышкой” и добавил, что король “был, бесспорно и несомненно, самым физически непривлекательным человеком, которого [он] когда-либо видел”. Через несколько десятилетий после смерти Георга V едва ли с немного большей благосклонностью Ласелле вспоминал, что “он был, вне всяких сомнений, скучным”, но “не был плохим человеком ни в каком смысле слова: в отличие от многих своих предшественников, он не был ни обжорой, ни развратником, ни соблазнителем чужих жен, ни мотом; он был предельно справедлив со своими министрами из всех партий; и даже его любовь к коллекционированию марок привела к тому, что он оставил наследство – и одному Богу известно, сколько тысяч оно стоит. По сути, он выполнял свою тоскливую работу так хорошо и так долго, как только мог”¹³.

Вероятно, Ласелле согласился бы, что довольно скромные способности Георга V в сочетании с его огромным чувством долга идеально подходили для “тоскливой работы”, которую он унаследовал. Британская монархия, несомненно, не хотела, чтобы ее возглавил такой экстравагантный и эксцентричный гений, как покровитель Рихарда Вагнера король Баварии Людвиг II (1864–1886). Король Бельгии Леопольд II (1865–1909), который приходился двоюродным братом королеве Виктории, был гораздо более вменяемым, чем Людвиг, но столь же нежелательным. Леопольд был одним из самых умных, амбициозных и неприятных правителей XIX века. Как конституционный монарх, он, по собственным словам, был королем “маленькой страны, маленького народа”, и это не соответствовало его талантам и амбициям. Многие конституционные монархи стремились к популярности и любили слышать, что, стань их страна республикой, их непременно избрали бы на пост президента. Когда один неосмотрительный льстец осмелился сказать такое Леопольду, тот повернулся к своему главному врачу и спросил: “Что бы сказали вы, доктор, если бы кто-то назвал вас прекрасным ветеринаром?”¹⁴

В характерной для XIX века манере Леопольд пытался реализовать свои амбиции через империю и постоянно искал колонии, которые он мог бы приобрести. Ему наконец повезло в 1880-х годах в ходе “драки за Африку”. Он задействовал свои связи в Европе и положение Бельгии как небольшой, безобидной и нейтральной страны. Он тщательно подготовил международное – и особенно британское – общественное мнение, заявив, что руководствуется стремлением обратить в христианство и цивилизовать коренные народы. Он покинул Берлинский конгресс 1884–1885 годов, разделивший Африку между европейскими державами, получив в свое личное владение Конго – территорию, которая была больше Англии, Франции, Германии, Италии и Испании, вместе взятых. Это было сравнимо с частной королевской империей. Леопольд был прогрессивным человеком и монархом, он нуждался в Конго не только как в показателе статуса и отдушине для своей энергии, но и как в источнике максимально возможного дохода. Он в огромных масштабах прибегал к террору и принудительному труду, чтобы получать за конголезскую слоновую кость и каучук прибыль, превышающую миллиард долларов в современном эквиваленте. По одной из оценок, его личная королевская и торговая империя стоила Конго около десяти миллионов жизней только в период его правления. Часть полученных доходов пошла на превращение садов и построек королевского дворца в Лакене в новый Версаль для Леопольда. До наступления XIX века Саксен-Кобургская династия была не особенно примечательной и не слишком богатой. Стараниями Леопольда II она приблизилась к своим зажиточным голландским соседям из Оранской династии.

Международные скандалы, которые разразились из-за произвола Леопольда в Конго, привели к тому, что в последнее десятилетие своего правления король стал терять популярность в Бельгии. С учетом европейских ценностей той эпохи, вероятно, не стоит удивляться, что гораздо сильнее на репутации Леопольда сказались его сексуальные похождения, получившие широкую огласку. В возрасте 65 лет король потерял голову от 16-летней куртизанки Каролины Лакруа, которая не слишком тайно сопровождала его во всех путешествиях до конца его жизни. Британское общественное мнение отличалось большей строгостью, чем бельгийское, поэтому британскому монарху, возможно, не сошло бы с рук столь откровенно недостойное поведение. В бытность принцем Уэльским будущий Эдуард VII не раз оказывался в шаге от скандала, не в силах сдержать свою охоту до женских прелестей. Когда в 1901 году он взошел на трон, один проницательный наблюдатель отметил, что Эдуард обладает “определенным дружелюбием и обывательской терпимостью к грехам и вульгарности других людей, что располагает к нему богачей и бедняков, евреев с фондовой биржи, букмекеров на скачках и простых людей на улицах. Он станет превосходным королем для Англии XX века”. Так и случилось, однако пока Эдуард был наследником престола, он никогда не отказывал себе в романтических похождениях, и потому он многим обязан своей жене Александре, которая была образцом сдержанности и преданности короне. Она молчала, и благодаря ее поддержке Эдуард в глазах народа сохранял имидж любящего отца и семьянина. Если бы весьма популярная Александра позволила себе упрекнуть мужа на публике или предложила бы ему жить раздельно, репутации Эдуарда, возможно, был бы нанесен непоправимый ущерб¹⁵.

Внук Александры, Эдуард VIII (1936), не пожелал отказываться от личных чувств и частной жизни ради королевского долга. Результатом стало его отречение от престола. Его младший брат Георг VI (1936–1952) опирался на любовь жены и детей и близость их семейного круга. Он блестяще и искренне воплощал в себе претензии монархии на представление семейных ценностей, которые со времен королевы Виктории стали ключевым элементом в обращении короны к массовой аудитории. С другой стороны, Георг VI был не столь суров, как его отец Георг V Кроме того, после отречения брата он вынужден был вступить на трон, не успев ни политически, ни психологически подготовиться к новой роли в разгар нарастающего международного кризиса, который в 1939 году привел к началу войны. Он отважно исполнял свой долг, но его заикание и заядлое курение выдавали, как тяжело было бремя монарха – даже конституционного. В его случае оно внесло свой вклад в его раннюю смерть в возрасте 56 лет¹⁶.

Британцы были не единственными европейцами, которые мирно перешли к конституционной монархии и демократии. Такой же процесс независимо прошел в Нидерландах и Скандинавии. Тем не менее положение Британии как величайшей империи мира и первой индустриальной нации придало ее переходу к демократии уникальный резонанс и особенную важность. Хотя до 1914 года многие европейские монархи надеялись последовать по проторенному Британией пути, это часто оказывалось непросто. Британская система правления черпала немало легитимности из того, что Соединенное Королевство было самым богатым и самым влиятельным государством, которому больше всего завидовали. Шотландец мог гордиться этим и извлекать немало выгод из своей принадлежности к такой стране. Уния, заключенная в 1707 году, прошла проверку временем и имела успех. Британские институты – монархия, парламент, суды и местные магистраты – были глубоко укоренены и имели огромную легитимность в глазах общественности. Британский правящий класс был богат, объединялся фундаментальными принципами и имел огромный опыт управления государством. Ни одна другая европейская страна не обладала всеми перечисленными преимуществами.