От Загона подъехала вереница грузовых электроплатформ, выгрузила мусор. Крысы облепили новые кучи. Я пробовал сосчитать их, но контингент постоянно менялся. Одни уходили, другие приходили. Попытка выяснить хотя бы приблизительную численность противника к успеху не привела. Спросил у жаб, но те не заморачивались подобными вопросами, да и не о том у них голова болела. Несколько человек взобрались на штабель и с завистью наблюдали за конкурентами. Старушка-жабоид в расползающейся синей майке и лоскутной юбке решила на дурочку приобщиться к разборке мусора, и с видом, типа, я тут мимо проходила, потянула из кучи тряпку. Крысы отреагировали резко и гневно. На старушку набросились трое. Удар по голове, потом удары ногами по спине, по рёбрам.

Расправились жёстко, до крови. Со стороны жаб никто вмешиваться в драку не стал: сама нарвалась, сама огребла. Развивать конфликт и превращать его в бойню не захотели. Старушка повалялась на земле, пришла в себя и на карачках доползла до штабеля. Но даже здесь ей никто помогать не стал. Каждый сам за себя.

Да уж, не повезло с союзниками. Решать проблему границ придётся в одиночку. Напрягал тот момент, что без стрельбы вряд ли обойдётся, а поднимать шум совсем не желательно. До Загона семь-восемь километров, не услышат, но если рядом по какой-то нужде окажется патруль, обязательно заинтересуется происходящим. Сомневаюсь, что с ними можно будет договориться, придётся валить.

Проблем нет, с патрулём я справлюсь, двое-трое не беда, но начнётся проверка: куда патруль делся? Выяснят быстро, достаточно спросить любого мусорщика, что случилось, те по наивности выложат всё без утайки. Придётся уходить. Обещанных два-три дня спокойствия Алиса не получит. Но что тогда будет с Данарой?

Я простоял у штабеля около часа. Крысы полностью разобрали привезённый мусор, то, что посчитали ненужным, погрузили в ручные тачки и увезли. Площадка перед рынком снова стала чистой, можно подвозить новую партию. Оперативно, молодцы.

Действия крыс походили на чётко организованную работу. Получалось как у муравьёв: вроде бы безмозглые, а все подчинены единому командованию. Хотелось бы взглянуть на этого командира.

И ещё одну особенность я отметил: среди крыс не все походили на нюхачей. Двое у прилавков, двое у центрального прохода, ведущего вглубь территории, и двое возле дороги выглядели вполне приемлемо и, похоже, при оружии. Моя версия про крыс-солдат обретала почву. У одного я заметил ружейный обрез, он выпирал сзади из-под рубашки, и голову даю на отсечение, что сделано это было нарочно, из юношеского побуждения, дескать, не подходи, убью. Боец выглядел не шибко взрослым и не шибко умным. От ощущения вседозволенности поглядывал на копошащийся в мусоре бомжатник свысока.

Эти шестеро не только охраняют, они ещё и мотивируют, а значит, являются надсмотрщики над рабами на мусорной плантации. Когда старушка с нашей стороны влезла на чужую территорию, именно этот молодой дал приказ избить её.

С кем бы мне поговорить, чтобы больше выяснить о крысах? Лучший вариант — добыть языка. Молодой подошёл бы как нельзя лучше. Наглый, самоуверенный. Когда такого прижмёшь, самоуверенность мгновенно исчезает. Но рядом ещё пятеро, и нет оснований полагать, что они не вооружены. Скажу больше: шесть вооружённых надсмотрщиков — это верхушка айсберга. А кто и, главное, сколько бойцов скрывается за мусорными кучами?

Кажется, рано я пообещал Жабе Правильному вторую половину царства. Первой бы не лишиться.

Молодой всё чаще стал поглядывать в мою сторону. На жабу я не походил, крутил головой, выглядывал, и это вызывало у него вопросы. Он шепнул что-то напарнику, тот перевёл взгляд на меня, скривился и махнул рукой. У него моя персона интереса не вызвала. Похоже, он ждал конца дежурства, или что там у них, и мечтал о стопке самогона и податливой нюхачке, за щепоть порошка готовую раздвинуть ляжки. А молодой не унимался. Он прошёлся вдоль прилавков, сверля меня глазами, вернулся. Потом уставился открыто, не скрываясь, словно напрашиваясь на ссору.

В ответ я только усмехался, причём делал это показательно, чтобы разозлить его, и разозлил.

Некоторое время он выжидал, настраивал себя на разговор, потом подошёл вразвалочку, всем видом демонстрируя превосходство. Сплюнул мне под ноги.

— Ты чё за хрен такой? Я тебя тут раньше не видел.

Вот точно так ведёт себя киношная шпана. Конченный идиот. Он таким образом пытается нагнуть меня и показать, кто жертва, кто хищник?

— Пацан, у тебя кофе нет? — вполне миролюбиво спросил я.

Он опешил, но быстро оправился.

— Чё? Какое нахер кофе. Слышь, муфлон, ты о чём ваще? В уши долбишься? Я тя спрашиваю, ты чё за хер? Или те башку пробить, чтоб лучше слышал?

— Не «какое», а «какой». Кофе мужского рода. Но допускаю, что ты можешь этого не знать. Что вообще можно знать, обитая на свалке? С учебниками здесь сложно, новое слово дай бог раз в год услышишь. Лексика исключительно обсценная, короче, жизнь полная жопа.

Я развёл руками.

— Какое лекси… Тьфу! Сука! Ты чё грузишь меня? Я тя ща реально продырявлю!

Он вытащил обрез. Я не ошибся — одностволка. Чтобы выстрелить, нужно взвести курок, а он даже не удосужился палец на него положить. Мне полсекунды хватит обезоружить пацана. Но не делать же этого на глазах у остальных надсмотрщиков.

Я попятился.

— Ладно, ладно. Чё ты? Не стреляй…

Состроил испуганную мину, едва в штаны не нассал, и свернул за штабель.

— А ну стоять!

Молодой рванул за мной. Сработал инстинкт зверя: убегают, надо догнать. Только далеко бежать я не стал. Сделал несколько шагов, убедился, что остальные крысы не видят нас, развернулся и коленом засадил молодому в пах. Тот охнул, выпучился, я перехватил руку с обрезом, вырвал, ломая пальцы, и бережно уложил его на землю. Надавил коленом на грудь, зажал ладонью рот.

— Тихо. Тихо, пацан.

Молодому хотелось кричать — от боли, от страха. Отпора он не ожидал, а уж такого тем более. Он вообще не привык к отпору. Что может сделать мусорщик? Даже не пошлёт.

Чтобы он был сговорчивей и не вздумал орать, я нанёс ему несколько ударов в живот. Молодой блеванул зелёной жижей, я брезгливо сморщился.

— Что ж ты, сука, блюёшь.

— Ты… ты понимаешь, что он… что он… сделает с тобой… за меня…

— Кто?

— Хозяин… Хозяин свалки… Он своих никогда… Он тебя… Чтоб ты… Чтоб…

Мне надоело слушать это блеянье, и я всадил кулак ему в печень.

— Отвечай кратко и по существу. Какой ещё хозяин? Никаких хозяев здесь нет. Свалка всю жизнь за Дряхлым числится.

Молодой выплюнул сгусток крови.

— А теперь есть. Есть… И срал он на твоего Дряхлого, понял? Срал. И на тебя тоже, понял? Ох, встрял ты, мужик, ох, встрял…

На губах его пузырилась кровь, хорошо я пробил ему внутренности, перестарался.

— Ладно, встрял или нет, время покажет, а вот тебе херово придётся, если на вопросы не ответишь. Сколько у твоего хозяина таких дебилов как ты?

— Сколько? Много. На тебя хватит. На куски порежут, понял? Мусорщикам скормят заживо.

Я обыскал его, нашёл нож. Сунул лезвие к лицу.

— Вырежу глаз из глазницы, запихаю тебе в рот. Потом уши, нос, яйца. Сам себя жрать будешь. По кусочкам. Как тебе такая кормёжка?

Реснички задёргались, зубки застучали. Нет, самого себя он жрать не хотел.

— Погоди, погоди. Скажу. Но тебе это не поможет. Чё ты сделаешь один? А у него полтора десятка. Полтора, понял? А у тебя сколько?

Я приоткрыл полу плаща, демонстрируя калаш. Он поморщился и захрипел:

— И чё? Муфлон ты. Всё равно муфлон. Лучше вали… вали, пока… пока…

Что там после «пока» он не договорил. Горлом хлынула кровь, залила лицо. Молодой то откашливал её, то сглатывал. Поперхнулся закашлял, перевернулся на бок и засипел, задыхаясь. Я встал, отошёл назад. Позади собрались жабы. Кровь их не пугала, а вот возможная добыча интересовала. Они смотрели на дёргающееся тело крысы, готовые разорвать его, и только моё присутствие сдерживало их. Боюсь, ещё и минута, и уже ничто их не остановит. Самому бы не пострадать.