– Это ведь…

– Да, это тот самый клинок, что подарила мне Виктория после нашей свадьбы. На нем написано «Разящий виновного». Она сказала, что этот кинжал создан для того, чтобы вершить справедливость.

– Альдим, тут ведь есть клинки, я могу взять один из...

– Возьми этот, он сделан из огнуса, легче и крепче, да и не гоже ученому ходить с пиратским клинком, – улыбаясь, сказал Альдим.

– Спасибо, – Инкритий принял подарок и спрятал его за пояс, после чего пожал руку своему друга и обнял его на прощание, не зная, увидит ли его впредь. – Альдим…прости меня за все, я глупец. Когда Анна вновь заболела, я столько наговорил и с тех пор не извинился.

– Все в порядке, Инкритий, – с улыбкой продолжал Альдим, – настоящий друг всегда разделит боль своего товарища, принимая ее и облегчая его страдания.

– И еще я…– Инкритий замер, не зная как сказать.

– Что?

– Я…возможно, та самая карта с проходом в замок хранилась в тайной канцелярии. И когда я был в «Шельме», один человек искал карты прохода по катакомбам, возможно, чтобы попасть в канцелярию, а там найти карту прохода в крепость. – Инкритий старался говорить уверенно, не побудив рассудок Альдима заподозрить его в наглой лжи.

– Нет, Инкритий, это бред, карты катакомб хранятся у меня. И лишь я и несколько старых глав военного корпуса, что были здесь до меня, знают их наизусть, и, конечно ты, которого я проводил здесь вместе с Эпсилоном десятки раз. Каждому я доверяю, и жизнь отдам за любого из них. Так что не переживай, это бред. Расскажешь об этом подробнее, когда отобьем город. А сейчас мне пора. Что бы сегодня ни случилось, береги себя и семью, – сказал капитан военного корпуса, скрываясь в темном коридоре замка.

Инкритий слегка подтянул к себе опирающегося ему на плечо Люпуса и последовал к выходу. Бледное и измученное лицо его друга напоминало труп, лишаясь своей жизненной энергии. Глаза запали внутрь, а мраморно-белая кожа покрыла слабеющее тело, что так и хотело рухнуть на пол. – Мы выберемся, Люпус! – Инкритий с трудом передвигался, практически полностью взвалив на себя раненого помощника. Проходя мимо пораженных только что пиратов, ученый всмотрелся в светлоглазого и лысоголового пирата, в котором он признал знакомого даронийца. – Малкольм…ты столько раз спасал меня из моря, зачем же ты полез сюда?

– Почему не сказал ему? – прозвучал хриплый и ослабленный голос Люпуса.

Инкритий остановился, понимая, что Люпус все знает: – Ты ведь, конечно, не о нашем путешествии в море, верно?

– Карты, я о них, Инкритий. Те, что ты передал Рамосу, полгода назад.

Инкритий продолжал идти.

– Боюсь, Люпус, как мальчишка, в страхе трясущийся перед признанием в любви, боюсь. Вот только мое чувство – это страх презрения, страх увидеть в его глазах отражение предателя, кем я и являюсь. Я не знал, не знал, что все обернется так. Не знал, что они перережут весь город. – Глаза Инкрития вновь наполнились слезами. – Думал, все обойдется банальным грабежом, а потом я признаю вину и понесу ответственность, но это…это…я не знал.

– Всегда ты так говоришь, Инкритий, – голос Люпуса становился все слабее, но в то же время наполнялся яростными мотивами. – Вечно ты ничего не знал, не понимал, не хотел. Я всю жизнь ходил с тобой в море, смотрел на тебя, как на героя. Считал, что ты – это путь

для всех людей, путь в знания и открытия, что прославят нас всех. Но с каждым путешествием в Буйное море я все больше и больше убеждался в том, что ты не тот, за кого себя выдаешь…

– Я виноват, Люпус…

– Замолчи. Я умираю, и это очевидно, так дай мне напоследок сказать то, что ты обязан услышать. Твоя алчность и желания стянуть завесу тайны с Буйного моря убила наших друзей, и даже тогда ты не остановился, потащив людей за Дарон. А потом все эти люди! Ты передал карты для спасения жены и вновь забыл об остальных. Ландау уничтожен, и в этом есть твоя вина. Даже сейчас, когда ты мог признаться Альдиму, вновь струсил, показывая свою истинную натуру.

– Герой ли тот, кто ради города отдал свою семью в лапы смерти, или герой тот, что ради семьи отдал на растерзание ей весь город? Кто я, не знаю сам, и что выбрал бы, предполагая исход, не знаю тоже. Единственное, что все еще остается сказать, я не знал, что все будет так. Как только все закончится, я сдамся Альдиму и, если я виновен, понесу наказание.

– Виновен! – Люпус, находясь за спиной Инкрития, выхватил клинок, подаренный Альдимом из-за пояса и резко вонзил его в грудь друга, останавливая его в движении.

Инкритий остался стоять неподвижно, лишь ноги его подкосились под собственной массой.

Люпус спал со спины Инкрития на мрамор, оставляя в груди друга нож, после чего отполз к стене.

Боль, поразившая Инкрития, была лишь каплей в море той боли, что он ощущал, ненавидя себя в последние годы. Душевная рана, что ныла круглые сутки, причиняла гораздо большие страдания, чем какой-то металл, пронзивший его бренное тело. Струйка крови скатилась из его рта и капнула на пол, поднимая в воздух немного пыли. Ноги, словно во сне, перестали слушаться хозяина. Инкритий упал, и холод не столько от мрамора, сколько от приближающейся кончины пронесся по его спине.

– Это ведь я подсыпал Анне яд все это время, пока гостил у вас, по заданию Мелеха, чтобы ей становилось хуже, – сказал Люпус. – Но прошу, не начинай меня ненавидеть и желать мне смерти: я сделал это, как и ты, спасая семью, которую бы я потерял, не согласившись на эту авантюру.

Инкритий был уже не в силах ответить – он лишь слушал признание друга.

– Да, тогда не только ты получил предложение от Мелеха. Пока ты путешествовал по Буйному морю, я тоже показал им, на что способен. Они быстро подняли меня на ноги, а потом я начал путешествовать с Мелехом. В то время я и получил признание. Я принял его, принял предложение, став одним из шпионов Ласкелара в Ландау, иначе они бы прирезали мою семью. Тогда Мелех и придумал весь план, план, который вынудит тебя самому прийти к армаде и попросить помощи, а в обмен ты принесешь карты, что ведут к канцелярии. Знал ли я о том, что будет? Да, знал, поэтому и вывез свою семью задолго до штурма, хотя мне уехать не разрешили. Но я себя не корю. Я не создавал эту ситуацию – ее создал ты. Ты получил выбор: море или команда, карты или жена, – и сделал его. Я лишь механизм в этом инструменте, что создал ты.

«Людям нужно искать зло вне себя, чтобы до последнего верить в правильность своих решений», – вспомнил Инкритий слова Рамоса. – Прав ты был, Рамос, ты был во всем прав. – Люпус продолжал о чем-то твердить, но Инкритий уже слабо различал звуки. – Анна, Эпсилон, простите меня. Я трус. И смерть для меня как подарок, я заслужил худшей участи, ведь умереть, ошибившись, может каждый, а исправить то, что сотворил, единицы.

– Последняя просьба, – с трудом вымолвил Инкритий, пока слезы одиноко стекали по его щекам. – Если выживешь, – голос звучал будто шепотом, – позаботься об Анне и Эпсилоне…Передай им, что нет на свете силы большей, чем моя любовь к ним.

– Если выживу, – ответил Люпус.

«Зло, причиненное тебе, вернется к тому, кто его причинил, помни об этом в судный день и прими его спокойно. Надеюсь, ты был прав, Ретина, и Мелех ответит перед судьбой». Свет потускнел в глазах Инкрития, и лишь отлитая золотом надпись «Разящий виновного», изображенная на клинке, торчащем из груди, на секунду отпечаталась в его глазах, после чего они закрылись навсегда.

………

Миллионы голосов вновь прогремели в тишине, а свет из маленькой точки разрастался все шире, пока наконец не озарил все пространство.

– Ну что, как ощущения? – сказал чародей, сидящий на стуле ровно в той же позе, в которой мгновенье назад отправил Мелеха прожить жизнь семейства Огедай.

Мелех лежал на полу и не понимал, что происходит. Он жадно ловил воздух ртом и водил глазами из стороны в сторону.

– Что? Ты кто такой? Где я? Где замок? Я умер? – кричал Мелех, недоуменно ползая по полу, так как цепь уже не сковывала его руки. – Где моя жена и сын?