Чужак внутри «донора» был невидим. Это был самый настоящий научный прорыв. Раньше, во время стандартных «переселений», жесты, мимика, походка и речь «донора» менялись, совпадая с особенностями личности того или иного разведчика. Внешне один и тот же человек здорово менялся и близкие ему люди легко могли заподозрить внезапную подмену. Сейчас же этой проблемы не существовало.

Майор уверено прошёлся по лаборатории, остановился рядом с прозрачной ТИЭР-ванной, в которой безвольно плавало его родное тело. Атлетически сложённый русоволосый мужчина казался странно чужим. Больше всего он сейчас напоминал свежего утопленника. Бледное тело было сплошь опутано разноцветными проводами. На лице резиновая кислородная маска.

- Ну как вы там, всё в порядке? – спросил Яков Зильбер, приветливо подмигивая Карелу.

Прочие учёные с интересом глядели на удивительный симбиоз двух человеческих сознаний настолько крепкий, что отныне нельзя было даже при помощи особых приборов отличить одно сознание от другого.

- Как ощущения, ты хорошо меня слышишь, Валдек? – продолжал расспрашивать Яков Самуилович.

- Пока всё в порядке, - чужим голосом ответил майор. - Ощущения такое, будто внутри моего живота поселился маленький разумный брат-близнец…

Сотрудники лаборатории дружно рассмеялись.

«Чёртовы юмористы», - подумал Карел и тут же услышал в ответ.

«Уж извините, товарищ майор, такая у них работа. Беззаботную улыбку можно очень редко увидеть на этих, как правило, всегда напряженных лицах».

Голос явно звучал прямо у него в голове, но всё равно оставалось странное чувство, будто он доносится откуда-то из области живота, словно заблудившаяся в чужом желудке эфемерная душа.

«А так это вы, Андрей? - мысленно догадался Карел. - Ну и как у вас дела, не нравится, наверное, что я в вас этак бесцеремонно копаюсь?».

«Да ладно вам, товарищ майор, я же добровольно на это всё согласился. В конце месяца наверняка даже премию выпишут, так что мы, можно сказать, немного друг другу помогли».

«Смотри, от меня ничего не утаишь», - мысленно рассмеялся Карел, а вслух произнёс:

- Товарищи учёные, считаю своим долгом сообщить, что я могу сейчас свободно общаться со своим «донором» чего раньше никогда не было. Так и должно быть?

- Ну разумеется, - подтвердил Зильбер. – Правда, при следующем «переселении» этот эффект наверняка слегка ослабнет.

- Постойте, - насторожился Карел, - а этот ваш, так называемый, приглушённый «донор», он, случайно, не сможет подслушивать и мои мысли также хорошо, как я подслушиваю его?

- Обратная нервно-психическая связь абсолютно исключена, - ответил один из сотрудников, - мы заранее это предусмотрели. При всём желании «донор» не сможет прочесть ваши мысли и память. Внутренний же диалог вполне возможен, но глубокое зондирование памяти нейроразведчика исключено.

Майору всё больше и больше нравилось новое переселение, сейчас он чувствовал себя почти всесильным. Раньше он носил чужую удобную оболочку, сейчас же одевал мастерски подогнанный под себя великолепный костюм от лучшего в мире портного.

Карел осторожно подковырнул сознание «донора».

«Эй, вы всё ещё здесь? - обеспокоено произнёс притихший мысленный сосед. - Майор, почему вы вдруг замолчали?».

Изучающий чужую память Карел вовремя остановился. Этот человек что-то тщательно скрывал. Майор не стал погружаться в его сознание слишком глубоко, но кое-что он всё-таки успел «увидеть». Это была какая-то тайна связанная с семьей. Мужчина имел репрессированного брата и сильно из-за этого переживал. Сомнительно что об этом не знали в Шестнадцатом Отделе, но пятно на биографии пестрело солидное. Скорее всего полезность данного учёного резко превышала возможные риски связанные с его мутным прошлым.

Валдек с пониманием относился к предвоенным глобальным чисткам. Благодаря им удалось устоять в первые дни войны. Вычистить, к сожалению, получилось далеко не всех предателей. Относительно успешно справились только с высшим командным составом. Звенья рангом ниже вычистить не успели, благодаря чему бездарно сдавались целые куски фронта, саботировалось снабжение и общая координация войск да и много чего ещё. Специально брошенные под открытым небом самолёты без прикрытия зенитчиков подставлялись под фашистские бомбы.

Удержались тогда чудом. Проблема была в том, что в годы гражданской войны погибла большая часть самых верных своему делу коммунистов. Был истреблён цвет большевиков спасших страну после страшных социальных потрясений. Руководству в этой ситуации пришлось иметь дело с бывшими троцкистами отличными организаторами и государственниками. Большевистские кадры были выбиты и замещены врагами. Временный, но очень опасный союз, который вполне мог аукнуться в будущем. Да, были, конечно, и перегибы. Фальшивые доносы и досадные ошибки, оборачивающиеся человеческими трагедиями. Но время стремительно уходило и на кону стоял вопрос выживания всей русской цивилизации. «Лес рубят – щепки летят!». Эта пословица в те страшные годы обрела более глубинный смысл. Щепки не выживали, но выжила целая страна и её великий народ – носитель православного света способный противостоять поднявшемуся из глубин средневековой древности чудовищному злу.

***

Утром пятнадцатого января четырёхмоторный Фокке-Вульф Fw-200 как обычно проходил стандартный технический осмотр перед очередным вылетом. Предстоял перелёт в Растенбург. В последнее время Гитлер часто летал именно на этой машине, имевшей гордое имя «Кондор». Самолёт действительно чем-то отдалённо напоминал эту величественную птицу, наверняка именно по этой причине он и привлек фюрера. Обычно достаточно крупная машина использовалась Люфтваффе как бомбардировщик и самолёт дальней разведки, но для Гитлера была выпущена особая персональная модификация.

Управлять самолётом предстояло как всегда Гансу Бауру, личному пилоту фюрера. Одновременно с аэродромными техниками у воздушной машины работали офицеры СС из Аненербе. Два опытных псионика внимательно следили за копошащимися под кожухами двигателей механиками. Прочие офицеры тщательнейшим образом проверяли салон при помощи собак. Собаки безошибочно могли почуять любую замаскированную взрывчатку.

С самолётом всё было в порядке. Двухчасовой осмотр не выявил никаких аномалий. Технически «Кондор» был готов к полёту в любую минуту…

Лейтенант Фабиан фон Шлабрендорф прибыл на аэродром чуть раньше фюрера. Фабиан здорово нервничал. Хуже всего, если у самолёта, по-прежнему, крутятся проклятые псы. Но как оказалось, он зря волновался. Собак уже увели. У «Кондора» прогуливались лишь эсэсовцы из Аненербе, причём двое из них были псионики. Особые знаки отличия в петлицах (серебряные мечи перевязанные похожей на восьмёрку лентой) не вызывали никаких сомнений.

Под одеждой лейтенанта в специально пришитом кармане покоилась плоская красно-коричневая бутылка бренди Torres Jaime. Если его вдруг захотят обыскать, то особо не удивятся, ибо бутылку следовало передать фюреру за проигранный спор. Фабиан зря волновался и по поводу псов-ищеек. Собак всегда уводили перед появлением Гитлера, ибо по слухам они весьма агрессивно с недавнего времени реагировали на близкое присутствие фюрера. Даже его любимая овчарка по кличке Блонди содержалась теперь отдельно.

Ожидая на краю аэродрома приезда лидера нации, лейтенант меланхолично размышлял о том, почему бы ему его просто не застрелить на месте из табельного оружия. Такая возможность теоретически была. Во внутреннем кармане армейского кителя лежала важная депеша с восточного фронта, которую фон Шлабрендорф должен был лично передать секретарю Гитлера. Депешей его снабдили в Абвере, и она отнюдь не была какой-нибудь фальшивкой, самая настоящая сводка последних не очень утешительных новостей с фронта.

Однако обдумывая вариант быстрого убийства, лейтенант постепенно пришёл к выводу, что выстрелить ему наверняка не дадут. Личный псионик Гитлера Тиль Хёниц наверняка успеет почувствовать исходящую от убийцы опасность за несколько секунд до рокового выстрела. Вариант с пистолетом был слишком рискован и непредсказуем. Оставалось уповать на бомбу, мощности которой должно было хватить, дабы разрушить большую часть самолёта.