В третий раз, возвращаясь в мир, получается осторожно приоткрыть глаза. Такое простое движение отдаётся резкой головной болью. Тошнота накатывает с новой силой, и я думаю о том, как не захлебнуться, если желудок всё-таки вытолкнет содержимое. Световые пятна пробегают по поверхности передо мной, но я не могу достаточно сфокусироваться, чтобы различить их. Они сливаются в реку, время от времени бегущую по тёмному берегу. Мне требуется некоторое время, чтобы понять, что я смотрю на потолок автомобиля, слабо освещаемый приборной панелью, а появляющаяся световая река – огни снаружи.

– Её бы в больницу, – произносит уже отчётливо незнакомый мужской голос.

– Да, конечно, – соглашается Леона, и в интонации слышен страх.

Боится за меня? За себя? За ребёнка? Или этого парня?

Я пытаюсь что-то промычать, дать понять, что я в порядке, но едва не отключаюсь. Цепляюсь за возможность быть в сознании, отталкиваю тьму, как могу.

– Спасибо. Спасибо вам огромное… – сестра благодарит незнакомца.

– Рой.

– Р-р-рой? – с заиканием повторяет сестра.

Перед мысленным взором появляется побледневшая Леона. Это на неё не похоже. Пребывание в Хосдейле не идёт ей на пользу. Быть может, лучше отправить её подальше от Хосдейла. Подальше от сверхъестественного. От меня.

– Рой Фитчер?.. – робко продолжает она.

– Именно, – соглашается парень.

– Ох… – выдыхает сестра и замолкает.

Но Леона ни за что не оставит меня, и дело даже не в сестринской любви. Она слишком ответственна. Так было всегда и продолжает оставаться: если дело поручено ей, то можно быть уверенным – всё будет в лучшем виде. А сейчас ей поручена опека надо мной. Я привязана к ней, где бы она ни была, а значит, создаю угрозу для её жизни.

Неожиданно терять любимых людей не страшно. Больно, очень больно, но не страшно. Ты не успеваешь испугаться, как всё уже произошло. Плачешь, грустишь, скорбишь, скучаешь, кричишь от боли, думаешь о тленности жизни и причинах, которые тебя всё ещё здесь держат, но не боишься.

Страшно – знать, что скоро это произойдёт. Что это неизбежно и за близким человеком в ближайшее время обязательно придут. Страшно – понимать, что сейчас его улыбка, возможно, последняя, которую ты увидишь.

Хочу быть единственным в мире вампиром. Иметь возможность внушать и прекращать то, что ведёт к гибели людей. Хочу защитить близких.

Аккуратно поворачиваю голову и вижу широкие мужские плечи за спинкой водительского сиденья. Значит, сестра не в состоянии рулить. Перевожу взгляд, не смотря на болезненные ощущения, и вижу, что Леона прижимает к шее свёрнутый во много слоёв, пропитанный кровью, бинт. Не успеваю распереживаться, так как тьма, выждавшая лучший момент, возвращается с новой силой и в миг завладевает мной, уже не давая шанса выбраться.

Воспоминание ночного разговора – первое, на чём я концентрируюсь, когда просыпаюсь утром. Волнение зарождается также быстро, как приближение волны в шторм.

Куда маме понадобилось идти ночью?

Предчувствие чего-то плохого грузом давит на внутренности. Пытаюсь отогнать негативные мысли, успокаивая себя тем, что не может чёрная полоса длиться так долго.

Но внутренний голос уверяет – может.

В голове пролетают образы Карен, взрыва психбольницы, испуганных маминых глаз, огня, крови, больницы, волков, клыков, призрака Вивьен, похорон, газет с новостью об аресте пастора. Поток мыслей прерывается острым желанием почесать запястье. Ощущение, будто несколько насекомых в раз решили укусить меня, привлеченные шлейфом путаницы бессознательного. Поднимаю руку над лицом и останавливаю пальцы в сантиметре от кожи: там, где ещё несколько дней назад был аккуратный шрам, высыпало бесконечное множество мелких красных пятен. Раздражение обхватывает руку браслетом в крапинку и тянется в сторону сгиба локтя, постепенно светлея. Тяжело сглатываю, осматривая этот градиентный переход.

Вряд-ли это что-то вроде ветрянки.

Желание подольше полежать в постели, как рукой снимает. Тапочки, на ношении которых настаивает мама, остаются забытыми у подножья кровати. Не заботясь о своем внешнем виде, проверяю, что окно закрыто, и спускаюсь на первый этаж.

– Мам? – зову, вбегая на кухню.

Лохматые локоны на секунду перекрывают обзор, и я небрежным движением откидываю их. Мама поворачивает голову в мою сторону, не прекращая разливать бледно-зелёную жижу по стаканам. Непроизвольно морщусь и плюхаюсь на стул, демонстративно положив руку на стол ладонью вверх. Это вызывает именно ту реакцию, на которую я и рассчитывала: глаза мамы быстро расширяются, а непривлекательного вида жидкость перестает литься. Чаша блендера тут же отставляется к стене и оказывается забыта.

– Что за… – взволнованно шепчет мама, садится рядом и осматривает мою руку. – Когда это появилось?

– Я только утром заметила. Сильно чешется, – веду плечами, стараясь сдержаться от раздирания кожи ногтями.

Мягкие подушечки тонких пальцев аккуратно прощупывают место на запястье, где ещё недавно была магическая печать.

– Когда ты в последний раз колдовала?

– Вчера, с тобой.

Она слегка хмурится.

– А слышала голоса?

– Ночью, когда ты заходила.

Мама резко поднимает взгляд и обеспокоенно впивается им в меня.

– Одри, я не заходила к тебе ночью.

Сначала я застываю, прокручивая в голове сцену нашего ночного разговора.

Нет, это точно был не сон.

Затем насмешливо выдыхаю.

– Ты зашла ко мне, когда окно распахнулось. Ещё обещала рассказать, почему была одета, – напоминаю я.

Ожидаю, что мама быстро вспомнит об этом, но она лишь щурится и качает головой.

– Не помнишь?.. – уже растерянно уточняю я.

– Я всю ночь провела в кровати с твоим отцом, – совершенно уверенно шепчет она и уже с тревогой заглядывая мне в глаза.

Медленно прячу руку, которая ужасно зудит. Обстановка становится некомфортной.

– Наверное, тебе приснилось, – выдавливает улыбку мама, но мне не до смеха.

Я помню слова. Помню эмоции. Нельзя так чувствовать во сне. И всё же сомнения закрадываются в мой мозг, лёгкой дымкой оседая на поверхности.

Но я же… не схожу с ума?.. Да?..

– Нет, – отрицаю я. – Это было наяву.

Но ведь и она не могла просто забыть.

Кусочки не складываются. Всё-таки поддаюсь и царапаю кожу ногтями, на миг прикрыв глаза от блаженства.

– А папа? Может, он что-то помнит?

– Думаю, он бы что-нибудь упомянул утром, будь оно так, – с ноткой горечи произносит мама. – Милая… – начинает она самым аккуратным тоном, словно боится спугнуть.

– Я схожу с ума? – напрямую выпаливаю я.

Мама резко мотает головой.

– В тебе огромный запас энергии, который хочет реализоваться. Ты буквально пропитана магией, и её становится всё больше. Боюсь, для тебя граница между мирами становится слишком размытой…

– То есть… – встряхиваю копной запутанных волос. – Разве это может быть загробный мир, если я разговаривала в нём с тобой?! Ты же… ну, то есть, я хочу сказать, ты же жива…

– Духи могут являться к нам в образе других людей. Не обязательно они будут выглядеть так, как при жизни.

– Но… – потираю глаза, – я чувствовала твои касания. Это было так реально…

Мама поджимает губы.

– Это и было реально, в какой-то степени. Духи не могут быть материальными, являясь в наш мир, но если мы перенесемся в их…

– То будем чувствовать их?

Она кивает.

– Но ты должна взять это под контроль. Плохо, если тебя будет закидывать туда без твоего согласия. Одри, ты слышишь?

Соглашаюсь качанием головы.

– Во сне ты более уязвима, – продолжает мама. – Сегодня приготовлю чай, выпьешь перед тем, как лечь в постель.

Она поднимается на ноги и вновь берётся за зеленоватую жидкость, пока я обдумываю её слова и расчесываю зудящее запястье.