– Приходи завтра к нам, – внезапно бросил он после небольшой паузы. – Будем отмечать восемнадцатилетие моей девочки. Ничего такого не планируется. Эва не захотела пышных торжеств. Она вообще мало похожа на богатую избалованную наследницу. Хотя кому я это рассказываю? – Друг прав.

Мне действительно не нужно было объяснять, какая она. Я и так знал о ней все. Бывал в гостях в особняке Лансов, когда позволяло время. С большим интересом следил за жизнью девушки, выхватывая редкие кадры из сети, рассматривая снимки и видео, которые мне присылал сам Эдвард, а еще его бесконечные рассказы о самой лучшей дочери на свете. Ее успехи в учебе безмерно радовали меня. Каким-то образом я чувствовал себя сопричастным. Эта девочка глубоко засела в моем сердце. Если бы она была моей дочерью, я бы гордился ею не меньше, чем Эдвард.

Дочерью… да…

С радостной улыбкой в тот судьбоносный вечер стоял у порога особняка Лансов, сжимая в руках букет ее любимых белоснежных пионов. За один день почти нереально достать такое чудо, но для Алана Роса не было преград, когда речь шла об этой светлой девочке. Искин впустил меня внутрь. Просторная современная гостиная была украшена цветами и гроздьями светящихся шаров, спускающихся с потолка. На диване, возле просторных окон и у фуршетного стола расположились группы людей. Все они были мне знакомы: друзья Эдварда, несколько подруг Эвы. А вот и сама виновница торжества таким знакомым жестом откидывает тяжелые шоколадные кудри назад. Короткое шелковое платье цвета топленого молока с глубоким вырезом на спине, признаться, заставило меня, боевого генерала, замереть в нерешительности. Тонкий нежный аромат теплого утра, морского бриза и пикантная цитрусовая нотка. Девушка развернулась, держа в изящной руке бокал игристого вина. Секунда на узнавание. Антикварный хрусталь с жалобным звоном отправляется обратно на стол.

– Дядя Алан! – восторженно пискнула она и крепко обняла меня, прижимаясь всем телом. – Это так замечательно, что вы все же пришли! А папа ничего не сказал мне! Вот ведь хитрец! – непосредственная малышка мгновенно сдвинулась и погрозила кому-то из-за моей спины.

Я стоял и пялился на нее, как самый настоящий идиот, как гребаный памятник самому себе. Смотрел в ее глубокие карие глаза и чувствовал, что пропадаю. Я ведь и сам не понял, как умудрился так вляпаться! Дочь моего друга! Это ж надо влюбиться на старости лет, хотя я был моложе Эдварда на пять лет.

Помню, сумел выдавить из себя что-то приличествующее случаю и даже улыбнуться, но после был сам не свой. С трудом отводил взгляд от невероятной красавицы, следил за каждым ее действием, ловил отголоски эмоций: радость, интерес, легкие нотки ничего не значащего флирта. На вечере были и молодые люди, и все они слишком откровенно поедали глазами мою Эву, будто имели на это право. Ревность удушливой волной прокатилась по телу, разъедая душу. Чтоб я сдох! Впервые в жизни я был настолько влюблен, что ревновал свою женщину! Отправить бы всех этих сосунков в ближайшую черную дыру, чтобы больше не смели даже думать о НЕЙ.

Как в тумане продержался до конца вечера. Прощаясь, я прикоснулся губами к нежным пальчикам Эвы, задерживаясь несколько дольше, чем мне было позволено. Девушка только обняла меня в ответ, а Эдвард нахмурился. Еще несколько дней мне понадобилось, нет, не на то, чтобы все обдумать, а чтобы подготовиться к разговору со старым другом.

– И о чем же ты хотел поговорить со мной, Алан? – Господин Ланс привычно расположился на своем любимом диване в кабинете у меня дома, я же занял кресло рядом с ним.

– О твоей дочери, Эдвард, об Эве, – выдохнул я.

– Так и знал! – мой собеседник занервничал и взъерошил отросшие волосы на затылке. – Значит не показалось! – зло выплюнул он. – Скажи мне только одно: как ты мог? Как вообразил себе подобное? Да она тебе в дочери годится! – рычал Эдвард.

– Двадцать пять лет при нынешней продолжительности жизни больше не является проблемой? – парировал спокойно. – Мы же, в конце концов, не в двадцать первом веке. При самом худшем раскладе я вполне способен дотянуть до двухсот пятидесяти, а может даже и до трехсот. В нашем ведомстве один из самых лучших медицинских департаментов в Союзе.

– Если только тебя не убьют раньше на очередном задании, а бедняжка Эва даже не сможет почтить твою память у плиты, – с горечью выдал он. – И потом, какая разница, в каком мы веке? Между вами непреодолимая пропасть!

– Это еще почему? – не сдавался я.

– Она же совсем еще девчонка, а тут ты… – Эдвард запнулся. Ну спасибо, хоть стариком не назвал.

– Я же не тащу ее силком регистрировать брак прямо сейчас…

– Что? Насильно? – взревел мой друг.

– Да успокойся ты, в конце концов. Ведешь себя как молодой лейтенантик на своем первом задании, – вынужденно рявкнул, сжимая широкие подлокотники кресла. – Я лишь хотел сообщить тебе, что намерен ухаживать за Эвой, привлечь ее внимание, заинтересовать, как мужчина…

– О, избавь меня от своих матримониальных планов на мою дочь, – раздраженно отрезал он.

– Я что-то не понял, ты мне отказываешь? – Неверяще уставился на Эдварда.

– Да, Алан, да, – безапелляционно ответил друг. – Отныне и впредь не желаю видеть тебя в своем доме и в нашей с ней жизни!

– Ты не вправе запретить мне видеться с ней, не вправе решать за нее, – растерянно пробормотал я, не ожидая столь категоричного отказа.

– Ошибаешься. Здесь и сейчас ты пообещаешь мне это, дашь слово, что вмешаешься только если она сама попросит тебя, – господин Ланс был убийственно серьезен. – Не отнимай ее молодость и беспечность. Ты никогда не сможешь дать ей то же, что и ее сверстники. Ты сломаешь ее. Отступись, друг, – протянул он.

– Ты не ведаешь, о чем просишь, – обреченно ответил ему.

– Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь меня, как отец отца, – устало выдохнул Эдвард, поднимаясь.

– Она должна выучить мой номер наизусть. Она должна знать, что, если позвонит, я помогу ей, что бы ни произошло. Это моя просьба, – безжизненно произнес, так и не решившись повернуться к уходящему другу. Тогда он ничего мне не ответил, но спустя долгие десять лет я, наконец, узнал, что он выполнил мою просьбу.

Тогда я был раздавлен, даже не подозревая, что этот вечер закончится именно так. Эдвард ушел, и с тех пор мы больше никогда не виделись. За свою категоричность он заплатил собственной жизнью, и я скорбел по своему другу. Сейчас спустя эти долгие десять лет я даже где-то понимаю его тогдашний отказ. Понимаю, но вот он так и не понял, что для меня это не секундная блажь или мимолетное увлечение. Да и сам я тогда этого не понимал. Знал, был уверен в своем чувстве, но насколько пропал, ясно стало спустя годы. Не сказать, что у меня не было женщин. Все же я – здоровый, активный мужчина. И даже один раз показалось: отболело, выгорело дотла, но нет. Всегда она перед глазами, всегда затмевает собой остальных.

Когда была такая возможность, скрупулезно собирал любую информацию о ней в сети и других источниках, а потом мои умельцы просто вскрыли ее учетную запись. У меня в коммуникаторе есть особая папка с моими самыми любимыми снимками Эвы, один из них с ее восемнадцатилетия с букетом белоснежных пионов. Каждый раз, возвращаясь из очередной командировки, открывал эту папку и мог часами разглядывать мягкую или игривую улыбку, блестящие тугие локоны, гибкий стан. С упорством маньяка выискивал каждое малюсенькое изменение, крошечную деталь, метку ее взросления, опыта, порой трудного.

Новость о замужестве Эвы привела меня в ярость. И ведь жених-то был так себе человечишко. И как только Эдвард допустил такое? Я, значит, рылом не вышел, а слизняку какому-то, не моргнув глазом, вручил свое сокровище. Биографию-то этого Алекса изучил досконально, пробил окружение, родственников. И вроде бы чисто все, но это-то и напрягает. Уж слишком рьяно женишок начал свой подъем по карьерной лестнице в Цер Энерджи, словно помогал ему кто-то. Да только вычислить благодетеля мне не удалось: или действительно талантливый парень и всего добился сам, или слишком ненавязчиво действовал его покровитель.