«Теньковская, не будь злючкой». — Все еще сомневаясь, девушка сделала пару шагов назад, а, заметив, что ее уход обрадовал Маккина, развернулась и, кусая от обиды губы, ринулась прочь.

Темнота покинула пределы Туманного Лабиринта и окутала окрестности. Лето подходило к концу, нехотя уступая свою вотчину осеннему холоду. Потирая друг о друга вмиг озябшие ладони, Аркаша поежилась. Колено продолжало ныть, от каждого шага корочка запекшейся крови на месте раны неприятно стягивала кожу. Странно, что никто из руководства Блэк-джека не обратил внимания на ее синяки и ссадины. Карина Борзая вполне могла решить, что эти боевые ранения Аркаша заработала от Стопроцентных Ровена, но что насчет остальных? Или синяки здесь дело обычное?

Аркаша предпочла бы оставаться в тепле помещения, но мало-мальски сориентироваться у нее получилось лишь на улице. Аллею и боковые дорожки освещали все те же пушистые шарики, раскиданные по краям мерцающим декором.

В конце аллеи, ведущей к стенам Туманного Лабиринта, послышался треск. Аркаша, привыкшая к тишине, которая порождала неприятный звон в ушах, втянула голову в плечи и заморгала. Галлюцинации? Игры темноты?

Треск повторился и теперь уже намного ближе. Девушка шагнула вперед, надеясь разглядеть шумевшего в свете, испускающем пушистыми шариками, но противоположный конец аллеи продолжал пустовать.

Громкий шум ломающихся веток в густом высоком кустарнике всего в паре метров от Аркаши заставил ее подскочить. Чувствуя отзвуки бухающего сердца где-то в районе пяток, девушка повернула голову. Если здесь орудовали не двое, то этот некто весьма быстро перемещался. Над кустарником зависли желто-алые огоньки, — те самые, что Аркаша видела в глубине Туманного Лабиринта.

Аркашу прошиб пот, мигом пропитав видавшую виды футболку. От легкого ветра стало до одури холодно, словно девушка залезла в морозильник. Хрустнула ветка, освобождая от наваждения, и Аркаша завизжала. Ей понадобилось целых три секунды, чтобы понять, что горло не издает ничего, кроме хрипа. Лимит визгов на сегодня был исчерпан.

Мысль поставить памятник Коле при жизни билась в подкорке, пока Аркаша неслась обратно к тринадцатиэтажному зданию университета. Только благодаря убийственным Колиным тренировочным программам, где упор делался на выносливость, ноги, несмотря на сосущую боль выше коленей и колющую — в стопах, продолжали усердно служить хозяйке.

Удостоверившись, что ее никто не преследует, Аркаша, тяжело дыша, привалилась к стене.

«Споко... спокойно. Мало ли что бродит по территории университета, — уговаривала себя она, скребя ногтями по шершавому камню стены. — Если буду реагировать так на каждого, сойду с ума».

Вспомнив, что оставила Маккина недалеко от этого места, Аркаша осмотрелась.

«Все бессмысленно. Наверняка уже умчался по какому-то своему важному делу. Не просто ведь так он меня спровадил».

Но спустя минуту она нашла юношу в нише между статуями рыдающих ангелов. Дрожащего, еле дышащего. Он стоял на коленях, упираясь ладонями в стену, будто желая сдвинуть ее с места. Его плечи вздымались и опускались в такт рваному дыханию.

— Макки?.. — испуганно позвала Аркаша, опускаясь на корточки рядом с ним.

Русал замер. Приглушенный голос, совершенно не похожий на его прежний добродушный, попросил:

— Уходи. — Пауза. — Пожалуйста.

— Но… — Аркаша закрутила головой, слабо надеясь, что на пустынной дорожке кто-то появится. — Не могу же я тебя оставить.

— Аркаш. Я в порядке. Это пройдет. Уходи.

Она вскочила на ноги.

— Давай я позову кого-ни...

— НЕТ! — Маккин оттолкнулся ладонями от стены и тяжело опустился на траву. Ужасающе медленно он полуобернулся и поймал руку остановившейся девушки. Это удалось ему не с первого раза — словно слепой юноша загребал пальцами воздух, пока Аркаша сама не протянула ему руку, и он не вцепился в нее мертвой хваткой. Слабый свет упал на его перекошенное лицо. Клеймо Седны вернулось. Оно переливалось и пульсировало, как расплавленный свинец в замысловатой формочке.

Аркаша сжала ладонь русала — ледяную и в то же время обжигающе горячую. Ощущая пульсацию в каждом пальце, будто рука находилась одновременно под двумя потоками воды противоположных температур, девушка наклонилась к юноше, вслушиваясь в едва слышимый шепот.

— Не зови. Сынов Седны боятся. Очень... очень плохая репутация. Раньше... раньше убивали. — Маккин отпустил Аркашину ладонь и вновь отвернулся к стене, делая натужные вдохи. — Но демоны не боятся. Они развлекаются. Любят играть с необычными игрушками.

Тело юноши пронзили судороги. Голова затряслась, рот практически выплевывал хрипы пополам со стонами.

— Макки! Да что же это! — У Аркаши закружилась голова, мысли перепутались.

— Не зови, — просипел русал, сгибаясь пополам от нового приступа. — Сейчас пройдет. Не могу… не могу сосредоточиться, чтобы удержать эту форму.

— Форму человека? — Аркаша больше боялась того, что не услышит ответа. Что она будет делать, если не услышит даже хрипа?

— Человек на земле… — Маккин застонал, и Аркашу накрыла волна жалости. — Русалы не дышат на земле, им нужна... вода.

Прошла мучительная минута, но Маккину не становилось лучше. В груди закололо, и Аркаша с усилием вдохнула воздух, сообразив, что из какой-то внутренней болезненной солидарности тоже не дышала.

Вглядываясь в подрагивающую спину ее нынешнего и, дай небо, будущего соседа, девушка вдруг успокоилась. Холодная злость на несправедливость мироздания, возникшая еще в тот момент, когда тетя Оля, хохоча, заставила ее сидеть на холодной скамье, лишая возможности изливать горе слезами, и ставшая спутником по жизни, начала просыпаться. Злость на свои лживые улыбки перед сердобольной Бобруйской, чьи цепкие глазки шныряли по ее комнате, выискивая признаки недолжного воспитания со стороны Ольги Захаровой. Злость на свою бесхребетность и незнание конечных целей, когда только и оставалось, что прицепиться к чужим мечтам и амбициям, воображая, что они являются ее собственными.

А сейчас — злость на жестокость мира, где существо, не желающее никому зла, вынуждено страдать. Именно, страдать. Не улыбаться, не смеяться, а корчиться от боли, пока более низменные в своих помыслах сущности бродят, не обременяя себя грузом эмоций.

Приблизившись к сидящему на траве Маккину, Аркаша прижалась к его широкой спине и обхватила руками. Избавив голову от лишних мыслей, девушка начала медленно покачиваться, воображая себя маятником на старинных часах.

— Что ты делаешь? — тихо спросил Маккин, не переставая дрожать.

— Представь, что это лодочка качается на волнах. Медленно движется по течению.

— Русалы живут под водой.

— Тогда это подводное течение, — нашлась Аркаша, не переставая баюкать юношу. От его кофты пахло свежестью утра, а оголенная шея русала источала аромат морского бриза — сладковато-манящий и чистый.

Как, наверное, противно ему ощущать прикосновения ее грязных пальцев и пропитанных потом и гарью влажных волос. Отогнав расстраивающие мысли, Аркаша прикрыла глаза и сама представила хрупкую посудинку, обласканную нежными морскими волнами. Тише, тише, беззвучно, без единого всплеска.

Увлекшись умиротворяющими фантазиями, Аркаша не сразу заметила, что вокруг постепенно воцарилась тишина. Хрипы прекратились.

Тело Маккина под ее руками закачалось — русал начал поворачиваться. Опомнившись, Аркаша хотела отстраниться, но Маккин внезапно обхватил ее руками за талию и прижался лицом к ее животу.

— Тебе лучше?

Зеленые глаза ошарашено уставились на девушку. Аркаша встревожено нахмурилась и потянулась коснуться волос юноши в успокаивающем жесте, отчего его глаза расширились еще больше.

Пробормотав извинения, русал отодвинулся.

— Тебе правда лучше?

— Вполне. Твоя помощь... бесценна.

— Ой, да ладно, — смутилась Аркаша. Мысль о том, что она только что стала участником сцены, у которой в идеале даже зрителей быть не должно, не давала ей покоя. Кто захочет выставлять свои слабости напоказ?