Аркаша караулила у выхода и, когда Скальный и Маккин показались в холле, бросилась к ним.

— Подожди, — Маккин перехватил ее, не давая добраться до директора, — выслушай меня.

— Макки...

— Мне так жаль. — Русал положил руку на ее затылок и на мгновение прижал ее к себе. — Мне очень понравилось быть с тобой. Жаль, что это была мимолетная радость.

Юноша снял с себя кофту и накинул на плечи продрогшей Аркаши.

— Прощай.

Она так и не нашла слов, а лишь смотрела, как Маккин, опустив голову, словно прокаженный, следует за Скальным.

В комнате к Аркаше подскочил Гуча, у которого шерсть стояла дыбом от расстройства и беспрестанного беспокойства.

— Ты знала?

Кивок.

— Ну что же ты... — Скунс удрученно вздохнул. — Это было очень опасно.

— Он безобидный. Был.

Аркаша упала на кровать и заорала в подушку. Это был плохой день. Плохой мир, плохие нелюди, плохая, ни на что негодная она.

Никто из них не пошел на ужин. Аркаша лежала на кровати и говорила без передыха. Гуча, примостившись у ее щеки и положив лапки на ее голову, просто слушал. А девушка, захлебываясь собственным прерывистым дыханием, рассказывала ему о своем прошлом: о жизни с тетей Олей, о своих хитростях и стратегиях, о разочарованиях и постоянной тихой злобе, живущей где-то глубоко внутри.

А потом, вцепившись зубами в наволочку, Аркаша погрузилась в тревожный сон.

Лучи утреннего солнца осторожно просачивались сквозь портьеру, чтобы замереть дрожащими пятнистыми фигурами на стене, покрывалах и поверхности шкафа.

Дверная ручка затряслась, а затем дверь отворилась.

— Пора вставать, самка Аркаши. — Шаркюль, покачиваясь под тяжестью фолиантов, свитков и мешочков с канцелярскими товарами, скользнул в помещение. — Подъем...

Увидев, что вместо Аркаши на кровати разместился Гуча, гоблин растерянно замер. Скунс даже не посмотрел в сторону вошедшего. Его внимание было сосредоточено на подопечной. Девушка с ногами забралась на безупречно заправленную кровать Маккина и буравила пустым взглядом стену.

— Он так и не пришел ночевать, — сообщила она обыденным тоном, непонятно к кому обращаясь. — А его сумка все еще здесь.

Шаркюль, помявшись у двери, все-таки двинулся дальше и, прошлепав через всю комнату к столу, взвалил всю принесенную кучу на столешницу. Тряхнув длинными руками, он вернулся к кровати Аркаши и, забравшись на нее, устроился около Гучи.

— Что она делает? — вполголоса поинтересовался он у скунса.

— Сложно сказать, — столь же тихо отозвался Гуча. — Я всего второй день ее папаня, так что мало знаю об ее привычках. Но могу предположить, что в данный момент она что-то сосредоточенно анализирует. Разрабатывает очередную стратегию. Она двенадцать лет прожила с нерадивой тетей и тысячу раз дурила органы опеки. Адаптивность этой девочки к жестокости окружающего мира намного выше, чем у любого несовершеннолетнего ее возраста.

Гоблин, не особо вникая в ситуацию, издал понимающий возглас.

— А я тут стандартный учебный комплект принес. — Шаркюль поковырялся в носу и вытер палец о рукав пиджака. — Два.

— Судя по всему, второй не понадобится. — Гуча с сочувствием смотрел на идеально прямую спину подопечной. Ее внезапная сосредоточенность тревожила его. Он знал ее лишь как пугливую и нерешительную девчонку, ошарашено взирающую на происходящие вокруг нее чудеса. Но в ней была и другая сущность — сущность трезво мыслящей реалистки, анализирующей каждый свой шаг и умеющей любое проявление привычного мира обратить в свою пользу. Эта сущность доминировала в ней, когда она пыталась сохранить хрупкое подобие благонадежности в их с тетей жизни. Аркаша привыкла стараться за двоих, она умела стараться за двоих.

Однако Блэк-джек вместе с волшебной изнанкой мира все еще не позволял Аркаше перейти в привычный режим восприятия реальности. Она не могла анализировать то, что было ей пока абсолютно не знакомо, не способна была выбрать безопасные пути, не знала, какие ее решения принесут пользу, а какие подвергнут опасности. Она металась во все стороны, как таракан, заключенный под огромное стеклянное блюдо. Уязвимая и только теперь по-настоящему напоминающая подростка, нуждающегося в сторонней защите.

Но этим утром что-то изменилось. Не сумев проронить ни одной слезинки из-за жестокого психологического барьера, установленного тетей Олей, Аркаша затолкнула боль и отчаяние глубоко внутрь, как делала это всегда, и, отскоблив ошметки грязи с поверхности разума, предалась неидеальному, нецелостному, неэффективному анализу. Но ведь и жизнь — не добродушный приятель, чтобы устраивать каждому идеальные условия для существования.

Поднявшись с кровати, Аркаша прошла до стола и взмахом руки разворошила всю кучу, принесенную Шаркюлем. Взяв маленький кусочек бумаги, она аккуратно разгладила его на столе и быстро накидала не нем список.

— Гуча, Шаркюль... — Аркаша сунула листок под нос гоблину с таким видом, что коменданту даже в голову не пришло отказаться взять его. — Вот это мне нужно достать к первому перерыву между пар, потому что действовать я начну уже в обед.

Маленькое стеклянное строение, копирующее купол-столовую, стояло чуть поодаль от раздаточных прилавков факультетов. Место, где обычно трапезничали преподаватели, а главное — Великая Верхушка.

Аркаша потянула вниз края футболки, позаимствованной из сумки Маккина, и решительно направилась в сторону строения, обходя весело щебечущих студентов с подносами и с усилием игнорируя аппетитные запахи, плывущие со стороны прилавков. Ради задумки она пропустила завтрак, сходила на одну пару физполготовки, а вторую пропустила. На физподготовке девушка примкнула к незнакомой компании фейри, которой порозовевшая от смущения Борислава предлагала выполнить комплекс упражнений по общей растяжке. В Фомальгауте Аркаша почти никого не знала, поэтому не опасалась встретить нежелательных личностей, а фейри, недоуменно следящие за неуклюжими попытками Бориславы изобразить глубокие наклоны, не обратили внимания на присоединившуюся к ним девчонку.

Со второй пары Аркаша сбежала без зазрения совести и занялась изучением того, что Гуча и Шаркюль успешно отыскали и предоставили ей.

Желудок жалобно заурчал. За эти два дня она почти ничего не ела. Чудо, что у нее вообще были какие-то силы. Аркаша хлопнула себя по животу, уверяя его, что питаться одним воздухом — это тоже не так уж и плохо. Желудок в ответ выдал еще одну разъяренную руладу.

— Стоит поесть, пока организм не взбунтовался, — добродушно отметил незнакомый голос, прозвучавший слишком уж близко от ее уха.

Аркаша, не замедляя скорости, скосила взгляд, не теряя, между тем, из вида стеклянный купол.

Сбоку мелькнула тень, и говоривший бесцеремонно выпрыгнул прямо перед ней, вынуждая остановиться.

Стройный юноша с большими глазами цвета свежей зелени и широкой улыбкой на пол-лица юркнул в сторону, уходя с ее дороги, а затем вновь прыгнул обратно, словно играя в видимые только ему классики. Во взлохмаченные волосы нежного оттенка персика были воткнуты головки распустившихся белых роз. Вокруг хрупкого тела билась ткань футболки цвета роз в его волосах. Она была на размера три больше нужного, отчего казалось, что футболка движется сама, ведомая собственной волей. Вокруг талии юноши за рукава был повязан черный блейзер.

На глаза Аркаши попалась нашивка с оранжевым сердечком — масть червы. Фомальгаут.

— Привет! — Юноша улыбнулся еще шире и принялся усердно махать ей, будто они находились далеко друг от друга и взмахи руками были единственным доступным способом взаимного приветствия. — Ты ведь Аркадия, да? Аркадия, да? Аркадия, да?!