— Бинго! — Ольга швырнула бумажный клочок на полку и открыла паспорт Аркаши. — Фу, какое мерзкое кривое рыльце.

— А Коля сказал, что очень мило получилось, — возмутилась девушка. Хотя она давно и привыкла к грубым выражениям Ольги, слышать подобное о первом в жизни удостоверении личности было неприятно. — И вообще, на фотках для документов никто никогда нормально не получается.

Ольга хмуро глянула на девушку поверх паспорта. Недавно Аркаша завела себе привычку красить губы в яркие тона — чаще всего использовался красный. Захарова прекрасно понимала, что таким образом племянница выражала протест, другими словами пыталась привлечь внимание скудной на проявление родственных чувств тети. Зря старалась. Ольге на ее усилия было решительно плевать.

«Оттенок апельсина. Дешевая помада из круглосуточного. Но дьявол, Лизка, твоя соплячка действительно миленькая. Так нечестно. Понимаешь? Нечестно, Лизка!»

— Рыльце и рыльце, — пробурчала Ольга, извлекая из кармана черный маркер. Вцепившись зубами в колпачок, она с тихим хлопком открыла маркер и прислонила паспорт племянницы к дверному косяку, большим и указательным пальцами удерживая его открытым на странице с фотографией. — Тофьно у фафаньки фыльце фсяла.

— А? — Аркаша с непонимающим видом смотрела то на тетю, энергично грызущую колпачок от маркера, то на собственный паспорт.

— Тьфу! — Колпачок по идеальной дуге улетел созерцать прелести внутреннего убранства квартиры. — Говорю, точно у папаньки рыльце взяла.

— Мне обижаться? — неуверенно поинтересовалась Аркаша. В их семье стоило впадать в обидку строго по расписанию, прежде раза три предупредив о намерении вторую сторону, иначе «вторая сторона» в силу врожденного отсутствия чуткости и наплевательского отношения на всех, кроме себя любимой, могла и не заметить изменений в семейной атмосфере.

— Да ради бога, — фыркнула Ольга.

Аркаша нахмурилась. Обычно в подобных ситуациях тетя начинала ныть и качать права. Сегодняшняя же покладистость, как ни крути, казалась весьма подозрительной.

«Так, как же там эта загогулька выглядела? — Ольга занесла маркер над паспортом. — Тут главное не ошибиться, а иначе Аркашка у меня зависнет еще на год».

— Эх, не помню. — Женщина потянулась рукой, держащей маркер, к выброшенному на полку клочку бумаги.

— Тетя Оля, ты что собира?..

— Тихо, соплячка. Тетя занята делом.

Успешно подцепив бумажку ногтями, Ольга развернула ее и запихнула края под пальцы, прижимающие паспорт к дверному косяку. Черточки, черточки, черточки. Нужно всего лишь повторить рисунок с бумажки.

Аркаша, словно завороженная, наблюдала за тем, как маркер на мгновение замирает над ее фотографией, а затем, повинуясь твердой руке безжалостной тети, начинает вычерчивать символы.

— Нет, постой!

Запоздалый вскрик нисколько не потревожил Ольгу. Высунув от усердия язык, она с несвойственной для нее аккуратностью завершила последнюю идеально прямую линию. Повиснувшая на руке племянница ей ничуть не помешала. Она словно стала сильнее на один ничтожный миг, что позволило ей без труда стряхнуть с себя Аркашу и вновь выставить ту на лестничную площадку.

В воздух взметнулись медные кудри — Аркаша развернулась к тете.

«Чудесно! Тешь мое самолюбие своим обескураженным личиком, соплячка», — промурлыкала про себя Ольга, наслаждаясь растерянностью девушки.

— Ты что, только что рисовала маркером в моем паспорте? — сдавленным голосом осведомилась Аркаша.

— Угу. — Ольга так и лучилась нескончаемыми потоками позитива. — Чирк-чирк. Черненьким. Чирк-чирк.

— За... Зачем?

— Спрашиваешь, зачем? — Женщина кинула маркер на полку, а бумажку запихнула в задний карман шорт. Повертев в руках испорченное удостоверение, она жадно вгляделась в паспортные данные на странице, но, не заметив никаких изменений, разочарованно вздохнула. — Вообще-то, я уже обозначила тебе причину: мое терпение на исходе. Ты мне надоела, проще говоря.

— И поэтому нужно было портить мой паспорт? — Аркаша быстро-быстро моргала, и на секунду Ольге даже показалось, что племянница собирается зарыдать. Но это несусветная чушь. Скорее небо будет плеваться огненным градом, чем нежеланная подопечная позволит себе плакать при тете.

Теньковской было годика четыре, когда, забрав малышку из детского садика, Захарова, создавая шпильками в лужах волны, привела ту в парк и усадила на грязную скамейку. Придвинув лицо вплотную к нежному детскому личику и оставляя ресницами на лбу ребенка черные полоски от потекшей туши, Ольга около минуты злобно хохотала без причины, чувствуя, как вздрагивают в такт ее хохоту маленькие детские плечи.

— Вот так я буду смеяться всякий раз, как ты посмеешь заплакать при мне, — предупредила женщина, отодвигаясь от девочки. По щекам Аркаши бежали слезы испуга, а глаза готовы были вот-вот вылезти из орбит, но это все: ни капли истерики. В тот момент Захарова была безумно довольна. Следовало поскорее вытряхнуть эту соплячку из мира под названием «детство», потому что сюсюкать и завывать колыбельные в намерения Ольги не входило в ближайшие лет сто. А остальное — всего лишь долг. Долг перед близким родственником. Сестрой. Но если долг не зарыть в землю, как какой-нибудь «секретик», прикрытый стекляшкой, то выбор способа его исполнения Ольга целиком оставляла за собой. — Хныкалки под запретом. И никаких привязанностей. Ты обуза, и я не люблю тебя. Буду повторять это до тех пор, пока понимание раковой опухолью не засядет в твоей глупой головенке. Усекла, соплячка?..

Ольга сдержала обещание. О своей нелюбви она напоминала маленькой подопечной изо дня в день, в то же время с удивлением замечая, что племянница, вопреки недоброму отношению, лишь сильнее привязывалась к ней, хотя и избегая в открытую проявлять чувства.

«Я даже слегка завидую твоему упорству, Теньковская».

Аркаша подняла голову, и Ольга совсем не удивилась, не найдя в глубине карих глаз и намека на слезы.

«Чудная выдержка, соплячка. Действительно, зависть гложет меня. Лизка, своей просьбой ты подвергла меня серьезному испытанию. Надеюсь, сейчас ты, кувыркаясь с муженьком в райских облачках, жалеешь о своем поступке. Я вот уже тысячу раз пожалела».

— По... че... му?.. — с расстановкой произнесла Аркаша.

— По просьбе твоей матери. — Ольга лениво потрясла паспортом перед собственным лицом. Снова никакого эффекта.

— Моей мамы? — Девушка недоуменно нахмурилась. — Ты же сказала, что она погибла. Вместе с отцом.

— Ага. Правда, банальность? Словно начало какой-то слюнявой истории про слишком удачливую золушку. Ну, знаешь, родители погибли, когда она была младенчиком, а сиротка, промучившись оное количество лет, вдруг поймала удачу за чешуйчатый хвост. Заинтересовала какого-то миллиардера с волевым подбородком, густой шевелюрой и большим... э-э-э... обаянием. И оп-ля, она уже счастливая невеста, а там уже конец сказочки и начало серьезной прессы про отдых на жарких островах и выгодные вложения в недвижимость.

— Смерть — это не банальность. — Аркаша навалилась на распахнутую дверь, сверля тетю пронизывающим взглядом. — Это печаль.

— Что-то я не вижу грусти на твоем лице.

— Сложно скорбеть о тех, кого ни разу в жизни не видела.

— Практичная? — усмехнулась Ольга.

— Предусмотрительная, — поправила девушка. — Дозирую чувства. И, кстати, сказка со счастливым концом, плавно переходящая в пестрящие сенсацией заголовки газет, весьма смахивает на твою голубую мечту, тетя Оля. О принце с его белым четырехколесным с лошадками под капотом.

— Да, не хотелось бы, чтобы моя счастливая история стала твоей. — Ольга нервно взъерошила рукой волосы. — Жадность, пардон, не позволяет делиться.

— Не претендую на принцев.

— Еще бы, с твоим-то рыльцем. Короче, то, что ты наблюдаешь сейчас, лишь попытка избавления. Избавления ни в чем не повинной меня от кары, столь мило преподнесенной мне твоей взбалмошной мамочкой. Правильно хлопаешь глазенками. От тебя, соплячка.