— Да почему «неизбежное»⁈
— Это ты сейчас так говоришь, а потом…
— Ну что «потом»?
Я решил поступить не совсем честно, но зато «зайти с козырей». Маша моя была, что называется, «папина дочка» — отца своего не только обожала, но и уважала беспредельно, он был для неё абсолютным авторитетом и последней инстанцией. Вот я и решил воспользоваться её уважением и его авторитетом.
— Маш, скажи — а вот папа твой, он что, думаешь, тоже твоей маме замену искал?
Маша смутилась, сжала губы, но потом всё же ответила:
— Я, конечно, подробностей не знаю, и знать не могу. Но, когда мама с папой ругается, неважно — понарошку или на самом деле, она почти всегда его обзывает «кот мартовский». Явно же есть повод, правда?
Мурка сделала паузу, и, словно пересиливая себя, продолжила:
— Так что, если даже папа не смог удержаться…
«Ну, всё, Юра — ты попал! Для неё это ультимативный аргумент! Если ДАЖЕ папа не смог — то это всё, это без шансов!»
«Да уж, неудачно получилось».
Больше я эту тему не поднимал, во избежание.
Следующая неделя просто пролетела, будто её и не было. И ведь событий — точнее, забот — хватало, более чем. Дважды пришлось ездить в мастерские речников, общаться с геологами. Правда, я это и себе на пользу обернуть сумел, но это позже. Один раз — на службу, ещё один день посвятил отработке занятий и один вечер ушёл на визит к профессору Лебединскому.
Грусть профессора сводилась к тезису «вот и выросли дети». Мол, недавно ещё я только-только мог выдать рыбу и изобразить, на гитаре и губами, что-то, похожее на мелодию — а вот уже готовые пластинки приносим. Скоро он, старый пень, вообще никому не нужен будет. Пришлось долго утешать и уговаривать, что и пластинка далека от готовности, и он далеко не старый и уж тем более — не пень, и что нужен нам был, есть и будет. К концу вечера — уговорили, успокоили и получили несколько весьма дельных советов по обоим вариантам записи. Потом перешли к чаю и угостили профессора пирожками с мясной ягодой, которые мастерски разогрела его кухарка. Тот попробовал, и…
— Нет, это просто нельзя готовить. Это преступление.
Не успел я ни удивиться, ни возмутиться, как он продолжил:
— Против всех, кто пытается похудеть или просто держать диету. Это же уму не постижимо, как вообще можно остановиться, пока хоть один такой пирог есть в зоне досягаемости. Нет, это просто форменное издевательство. А второе издевательство — это то, что они пугающе быстро заканчиваются…
Отработка же образовалась вот откуда. Я осознал, что одного «большого» выходного в три недели мне катастрофически мало для решения всех навалившихся дел и решил отпроситься на субботу. Первая пара — лабораторная у декана, это не то занятие, с которого можно безнаказанно уходить. Даже не то, с которого можно собираться уйти. Но вот последующие… От практики отговориться оказалось намного проще, чем я думал — преподаватель буквально парой вопросов выяснил, что я уловил суть работы над переданными нам комплексами и засчитал занятие «автоматом». Также он порадовал тем, что при достижении определённых показателей — вполне реалистичных, кстати — так же автоматом можно получить зачёт по его предмету в конце семестра, а также тем, что аналогичные правила действуют ещё на двух предметах! Это же можно будет разгрузить вторник до такой степени, что он окажется самым простым днём!
Ну, а с семинаром мне было предложено на выбор: отработать потом, с должниками и прочими залётчиками, или прямо сейчас, с другой группой. Я подумал: потом оно ещё неизвестно, как повернётся и какие дела могут возникнуть, а сейчас — время есть. Ну, и отработал, причём отлично, в буквальном смысле — именно такую оценку получил.
В мастерских же я изготовил несколько образцов композитной брони для будущих бронированных автомобилей моей дружины. Они представляли собой многослойную конструкцию. Снаружи шёл слой стали — тонкой, но из особого сплава и упрочнённой моей магией, для твёрдости. Под ним располагался слой алюминиевого сплава, но не сплошной, а ячеистый, в форме сот — как вязкая преграда, призванная останавливать пробившие сталь пули и осколки, постепенно поглощая их энергию. Дед хотел сделать вспененный металл, но у меня пока не получилось, остановились на промежуточном варианте. Затем проложили лист сплошного и уплотнённого алюминиевого сплава, который дед называл «дюраль», а на него наклеили брезент в качестве «противоосколочного подбоя». Загрузил четыре листа разной общей толщины и с разным соотношением толщин слоёв. Дед говорил, что таких «слоек» надо бы наложить друг на друга штуки три, но тяжеловато получится.
Таким образом первого ноября я после лабораторной двинул из Буйнич наискосок через деревни на Минский тракт, который ближе к Минску называется Могилёвским, а в сумерках уже был в Дубовом Логе. Вечер посвятил знакомству — с состоянием дел и со своими дружинниками, а утром провели отстрел брони. Результат удивил даже меня, дружинники же и вовсе были в шоке. Стальной лист прогибался, сминая ячеистый алюминий и распределяя давление на большую площадь и значительный объём металла. Сферической свинцовой пулей вообще не смогли пробить ни один лист, даже при стрельбе под прямым углом с расстояния в десять метров! Да, на внутреннем листе появилась вмятина, но пробоя не было! Тупоконечная винтовочная пуля начинала рикошетить при встрече с бронёй под углом менее шестидесяти градусов, остроконечная — градусов под сорок-сорок пять. Пули оставляли то длинные, похожие на каньон, вмятины, то жуткого вида рваные шрамы, но пробивали листы только под углом, близким к прямому, и то с достаточно близкого расстояния. Оставив воодушевлённых бойцов думать над проектами броневиков, я поехал на изнанку, посмотреть, как там дела у военных.
Со строительством сколько-то приличной дороги они не заморачивались, только срезали кое-где бугры и засыпали ямы. На момент моего приезда они возились с понтоном. Я, опираясь на дедову память, представлял их сильно иначе — там у него здоровенные конструкции соскальзывали с не менее огромных грузовиков и сами раскладывались на плаву. А у нас это оказались смешанные метало-деревянные конструкции, из дерева выполнялись палубный настил, надстройки и внутренние переборки, которые перевозились тремя частями каждый и собирались на берегу при помощи не только болтов, но и скоб. Сборка каждого в боевой обстановке должна была занимать до трёх часов, плюс ещё два — проверка герметичности и спуск на воду. В мирных условиях сапёры потратили на два понтона три полных световых дня!
И причал они в итоге построили не так, как я ожидал: не поперёк реки, чтобы к нему можно было швартовать оба судна параллельно носами с одной стороны, или параллельно постройке с двух сторон. Возвели же то, что называется дебаркадер — конструкцию, похожую на веранду над водой. К ней планировалось швартовать один понтон, а второй — уже к первому. Причём строили причал уже после спуска корабликов на воду, а чтобы их вытащить и разобрать — пришлось бы сносить дебаркадер и выдёргивать из дна сваи, по крайней мере — часть из них.
Но это всё было уже сильно позже, пока же я загрузился гостинцами, включая два ящика настойки из изнаночной голубики, которая как раз «дозрела» при моей помощи и поехал обратно в Могилёв.
Неплохо съездил, и схема рабочая — отдохнуть нормально на выходных всё равно не получается, но можно хотя бы часть дел переделать. Скорее бы уже эта учёба закончилась! Нет, конечно, пользы она приносит много, и дальше будет больше, но как же тяжело совмещать учёбу, семью и работу!
Но я уверен — дальше будет легче!
[1] Кубический нитрид бора, он же кубонит, он же эльбор — до трёх с половиной раз твёрже алмаза. Остальные нитриды тоже отличаются повышенной твёрдостью, в том числе популярный в 90-х для имитации золочения нитрид титана.
