— Ну какая любовь в нашем возрасте? — говорит Алёна. — Я думаю, ему скорее всего домашней еды захотелось. Супчика горяченького или ещё там чего.

— Ты же готовить вообще не умеешь, — говорит Мила. — Только макароны.

— Ну, тогда не знаю, — говорит Алёна. — всё равно не верю. какой-то расчёт тут обязательно должен быть. Но, даже если и нет ничего такого, мне-то что за резон с ним женихаться? Мне и так не кисло.

— Какая ты циничная всё-таки, — говорит Мила.

— Ничего я не циничная, — говорит Алёна. — Просто здраво смотрю на вещи. И вообще, я давно уже про себя решила, что в следующий раз, как замуж выходить буду, возьму себе бабу.

— Да ну тебя, — говорит Мила.

— Я серьезно, — говорит Алёна. — С мужиками только проблемы одни, а толку от них никакого. Так что, когда тебя Кен твой окончательно доедет, дай знать.

— И что, женишься на мне? — говорит Мила.

— Легко, — говорит Алёна. — Акцента у меня нет вроде. Так что тебе со мной классно будет.

Грег и Даша сидят в машине около её дома и молчат.

— Что-то случилось? — наконец говорит Грег.

— Нет, — говорит Даша. — Ничего.

— Тебя сомнения мучают? — говорит Грег. — Ошибиться боишься? Пожалеть потом?

— Да нет, — говорит Даша. — Не в этом дело.

— А в чём? — говорит Грег.

— Ни в чём, — говорит Даша. — всё в порядке.

Они опять замолкают.

— Я понимаю, — говорит Грег.

— Что ты понимаешь? — говорит Даша.

— Ты меня не любишь, — говорит Грег.

— Да что это вообще значит такое: любишь — пе любишь? — говорит Даша. — Ты сам-то хоть думал когда-нибудь, что это такое?

— Да, — говорит Грег. — Я знаю, что я тебя люблю. Что я без тебя жить всё равно не смогу. И поэтому мне не так уж и важно, взаимно всё это или нет.

— То есть тебе всё равно, что я чувствую? — говорит Даша.

— Нет, не всё равно, — говорит Грег. — Я не это хотел сказать.

— А что? — говорит Даша.

— Что я тебя люблю, — говорит Грег. — И если мы будем вместе, я тебе это докажу. Ты увидишь, как тебе будет хорошо со мной. И со временем, потом когда-нибудь, может быть, ты тоже меня полюбишь.

— А если не полюблю? — говорит Даша. — Что тогда делать будем?

— Полюбишь, — говорит Грег. — Вот увидишь. всё будет очень хорошо.

Даша молчит.

— Ты увидишь, — говорит Грег. — Мы будем очень счастливы. Ты только не бойся ничего и не придумывай себе фантазий разных.

— А я и не придумываю, — говорит Даша.

— Придумываешь, — говорит Грег. — Ты хочешь, чтобы всё как в книжках или как в кино было. Но в жизни так не бывает.

— A как бывает? — говорит Даша.

— По-другому, — говорит Грег. — Гораздо сложнее. Не так однозначно: любит — не любит. Любишь — не любишь.

— Может, ты и прав, — говорит Даша.

— Не может, а точно, — говорит Грег. — Точно прав.

— Ну, я пойду? — после ещё одной паузы говорит Даша.

— Я тебя провожу, — говорит Грег.

— Не надо, — говорит Даша. — Смотри, дождь какой. А я в плаще.

— Хорошо, — говорит Грег. — Я позвоню завтра?

— Позвони, — говорит Даша.

Грег наклоняется к ней и целует в щеку.

— Всё будет хорошо, — говорит он. — Вот увидишь.

Даша вылезает из машины и поднимает воротник плаща.

Мерзкий холодный дождь — такой, какой в декабре только в Нью-Йорке, наверное, и бывает. Пустынная улица. Голые деревья, по кривым веткам которых стекает ледяная вода.

Грег заводит мотор, мигает пару раз фарами. Даша машет ему рукой. Поезжай, мол. Автомобиль легко трогается с места, постепенно набирая скорость, сворачивает за угол и исчезает из виду. Даша делает шаг по направлению к своему дому и тут же резко останавливается.

— Ты? — говорит она. — Ты… Так всё-таки ты здесь, оказывается.

— А чего ты его сегодня с собой не привела? — говорит Илья.

— Работает он, — говорит Алёна. — Там же расписания вообще нет никакого. Когда хотят, тогда и вызывают. И надо всё бросать и везти их — куда скажут.

— Ничего, зато в тепле, — философски говорю я, как будто сам я на стройке вкалываю.

В этот момент звонит Татьянин мобильник. Он у неё совсем недавпо появился, и номера этого почти ни у кого и нет ещё.

Я вопросительно смотрю нa нeё.

— Алло, — говорит Татьяна и, прикрыв трубку, одинми губами беззвучно произносит: «Зарецкая». Это чтобы объяснить мне, кто звонит.

— Да, Мариш, — говорит Татьяна уже полным голосом. — Да, можем, конечно.

Она отключает телефон и поворачивается к Миле:

— Ты на машине?

— Да, — говорит Мила. — Но я никуда ехать не могу. Я пьяная.

— А что случилось? — говорю я.

— Там, — говорит Татьяна и смотрит на меня так, что мне становится не по себе. — Даша.

Мила гонит со скоростью, превышающей всё допустимые пределы, и до Зарецких мы буквально долетаем за каких-нибудь двадцать минут. За всё это время Татьяна не произносит ни слова и категорически отказывается отвечать на какие бы то ни было мои вопросы.

Уже от поворота видны полицейские мигалки, две машины «Скорой помощи» и толпа любопытных, которых даже дождь проливной и холодный остановить конечно же не в состоянии. Мы с Татьяной выскакиваем из автомобиля, не дожидаясь, пока Мила найдет место для парковки. Вернее, это Татьяна выскакивает и бежит в дом, а я только безуспешно пытаюсь её догнать, но невольно останавливаюсь возле огромного красного пятна на ведущей к дверям дорожке. Дождь уже размыл его, но стекающая в сторону проезжей части вода всё равно розовая. Это даже в искусственном свете фонарей видно.

Татьяну в этот момент задерживает стоящий на пороге полицейский, и минуты две уходит на то, чтобы объяснить ему, кто мы такие, но зато внутрь мы входим уже вместе.

На первом этаже у Зарецких огромная гостиная. Там, за массивным столом из чёрного мрамора сидит Антон в окружении ещё нескольких полицейских и что-то им объясняет. Вид у него такой, как будто он уже в сто двадцать первый раз повторяет одно и то же. Увидев нас, он делает неопределенный жест рукой, показывая куда-то вверх. Татьяна бросается к лестнице, ведущей на второй этаж, а я покорно следую за ней.

На втором этаже неожиданно тихо и пустынно. В широком коридоре, по стенам которого, как и во всем доме, развешаны картины и прочие украшения, нет никого. Татьяна останавливается в нерешительности, а я наугад толкаю первую дверь. Розалия Францевна сидит в кресле и совершенно неподвижным взглядом смотрит в окно, за которым дождь льёт всё сильнее и сильнее.

— Простите, пожалуйста, — говорю я.

Мы доходим до следующей двери и на этот раз негромко, но настойчиво стучим.

— Ну что ещё? — раздается голос Марины, которого я ни за что нe узнал бы, если бы не знал точно, что, кроме неё, тут никого быть не может.

— Мариш, это мы, — говорит Татьяна и, не дожидаясь ответа, открывает дверь.

Мы входим в комнату. Марина на коленях стоит возле кровати, на которой лежит Даша. В комнате темно, и свет, проникающий сюда из коридора, — это единственное освещение.

— Спасибо, что приехали, — говорит Марина, а Татьяна быстро идет к постели и берет Дашу за руку. Я тоже подхожу ближе и вижу, что Даша лежит с широко открытыми глазами и не двигается. Лицо у неё бледное, а плащ, который с неё почему-то не успели снять, весь испачкан чем-то красным.

— Что случилось? — говорит Татьяна.

— Я не знаю, — говорит Марина. — Ни слова добиться не могу. Может, она тебе скажет. — Дашенька, что случилось? — говорит Татьяна, но Даша молчит. Татьяна смотрит на меня в расчёте па ноддержку, по я только пожимаю плечами.

— Что произошло? — опять говорит Татьяна, но ответом ей снова всё то же молчание.

Марина показывает нам па стоящие в другом углу стулья, молча приглашая сесть, и я покорно отправляюсь за ними.

— Я ничего не сделала, — вдруг раздается у меня за спиной Дашин голос. — Я ничего не сделала ему. Я даже сказать ничего не успела. Ничего… А пистолета я вообще не видела. Что-то в руках у него было, но темно ведь, и дождь такой… Я думала… Я только хотела ему одну вещь сказать, объяснить всё, а тут как грохнет…