С трудом освободившись от назойливых приставаний Мурзика, я отправляюсь на кухню, насыпаю в привезенную ещё из Грузии турку две ложки сахара и две ложки моего любимого кофе с орешками, заливаю всё это холодной водой, зажигаю газ и иду в большую комнату включать компьютер. За пару минут я успеваю запустить интернетовскую программу, и от сводки последних новостей меня отрывает только шум выкипающего на плиту кофе.

Обычное моё утро. Обычный день, ничем не отличающийся от многих-многих других, счёт которым давно уже мною потерян[ ещё один день бесконечного, совершенно не заслуженного мною счастья.

За ужином Татьяна говорит:

— Звонила Зарецкая. Очень просила нас прийти к ним завтра вечером.

— Зачем? — спрашиваю я, с большим неудовольствием отрываясь от котлет с жареной картошкой, которые, как всегда, получились у Татьяны просто замечательно.

— К ним опять придут Эдуард с Аленой, и Марина сказала, что с нами ей будет спокойнее.

— В каком смысле опять? — говорю я. — В смысле после вчерашнего?

— Нет, они и сегодня уже у них были, — отвечает Татьяна. — Созвонились с Розалией Францевной и тут же подъехали. Час просидели с ней, о жизни говорили. Она просила ей гороскоп составить, но не простой, а медицинский. Эдуард сказал, что это очень кропотливое и сложное дело, хотя именно медицинские гороскопы являются его главной специальностью и что он даже диссертацию но ним защищал. Я, конечно, спросила у Марины, показал ли он им хоть диплом какой-нибудь, и она ответила, что да — продемонстрировал, причём не один, а целых два — из Санкт-Петербургской астрологической академии и из какой-то закрытой тибетской школы, куда, как Алёна тут же объяснила, только по рекомендации далай-ламы берут. В общем, договорились, что сам гороскоп с диагнозом будет стоить полторы тысячи, а если Розалия Францевна захочет, чтобы Эдуард порекомендовал ей лечение, то за это придется платить отдельно. По его словам, он ни с кого так мало не берёт, но Алёниным друзьям всегда готов сделать скидку.

— Это очень благородно с его стороны, — говорю я.

— А ты с Володей разговаривал? — спрашивает Татьяна, как будто не расслышав моей реплики.

— Утром ещё, — отвечаю я.

— Ну вот и замечательно, — говорит она. — Умница. ещё котлетку хочешь?

— С паршивой овцы… — говорит отец, когда я приношу ему распечатанный перевод, но я знаю, что это он так шутит, и поэтому не обижаюсь. Да и некогда мне сейчас обижаться, потому что в «Гамбринусе» меня ждут Алик с Володей. Я и так уже опаздываю, но работа важнее, да и деньги отец всегда сразу даёт. Много, конечно, на этом не наваришь, но на пару чего-нибудь импортного и холодного я точно с надиктованной им плёнки понапечатал.

Как я и предполагал, когда я вхожу в «Гамбринус», мои друзья уже сидят за столиком, уставленным кружками и всякой снедью.

— Лёш, мы чешское взяли, тёмное, — говорит Володя. — Нормально?

— Конечно, — отвечаю я. — Что лучше чешского может быть? В Москве за ним когда-то по два часа в очереди стоять приходилось. Если ещё удавалось найти. В «Парке культуры», помнишь?

— Да, недостаточно мы, видно, в братьев-славян нефти залили, что их пиво в таком дефиците было, — говорит Алик. — Танкер небось целый на бутылку выменивали. А то и на кружку. Нет, всё-таки Сталин большую ошибку совершил. Хоть и умный он был мужик, но иногда всё же сильно ошибался — по доверчивости своей и мягкости.

— Смеёшься? — говорю я, отхлёбывая приятно леденящий горло напиток.

— Какой тут смех, — говорит Алик. — He хрен было освобождать всю эту шелупонь. На границе надо было в сорок четвертом году остановиться, с генералами какими-нибудь немецкими здравомыслящими сепаратный мир заключить, и всё. Знаешь, сколько там народа за пивко это легло? Если с умом подойти, то они и так бы нам всё отдали — за нефть ту же. И тогда немцы у них захватчиками считались бы, а не мы. Мы бы в лучших друзьях ходили, а так ходим в круглых дураках.

— Ну почему мы ходим в круглых дураках? — говорю я, хотя спорить с Аликом мне совершенно не хочется. И не потому, что я с ним согласен, а потому что креветки в «Гамбринусе» уж больно хорошие. Почти такие же, как когда-то в «Сайгоне» у Киевского вокзала были.

— Мы-то точно в дураках, — говорит Алик. — Вон на друга своего посмотри. Он просто клинический дегенерат какой-то.

Я вопросительно перевожу взгляд на Володю, а он улыбается своей добрейшей улыбкой, которая вообще свойственна людям такого же, как и он, огромного роста.

— Ну давай, расскажи Лёшке, зачем ты нас сюда вызвал, — говорит Алик. — Ты же его тоже в долю хочешь взять. Расскажи ему, какой ты подвиг сегодня совершил.

— Ты не объективен, — говорит Володя, — и поэтому твоё мнение нельзя принимать всерьёз. Ты Эдуарду этого вечера никогда в жизни уже пе простишь, хотя ты сам нарвался. Подкалывать всех ты любишь, а правду слушать — нет. Да и вообще, я тебе по дружбе рассказал, чтобы ты за мортгидж свой рассчитался наконец, a ты как Фома неверующий. Впрочем, как хочешь. Никто ведь тебя не заставляет.

— Вы объясните, наконец, в чем дело, или нет? — говорю я, хотя, если по-честному, мне не очень-то и интересно.

— Твой дружок закадычный ездил сегодня на прием к нашему Нострадамусу, — говорит Алик. — Тот офис собственный открыл — прямо у Алены в квартире. «Аполлон и сыновья» называется. Двести вечнозеленых американских президентов за визит берет.

— Ну и что он тебе рассказал? — спрашиваю я Володю. — У тебя-то там в Седьмом доме всё в порядке, надеюсь?

— А я про себя ничего и не спрашивал, — говорит Володя всё с той же улыбкой.

— А про что же? — говорю я, допивая из кружки последние капли.

— Про себя он и так всё знает, — говорит Алик. — Он ездил гороскоп уолл-стритовских компаний составлять.

— Я давно уже про это читал, — перебивает его Володя. — Гороскоп ведь не только на людей, но и на всё, что угодно, составить можно. На любую фирму, на организацию, даже на целую страну.

— Ну и что? — говорю я, придвигая к себе вторую кружку.

— Я выбрал десять самых солидных американских компаний, чьи акции продаются на бирже, и попросил Эдуарда составить их прогнозы на самое ближайшее будущее. Ну, кто из них вверх пойдёт, кто вниз. Он потрясающий парень, сказал, что как раз по бизнес-гороскопам в Англии специализировался и что с меня — как с друга Алёниного — он всего штуку за всё про всё возьмет, включая оплату визита. То есть двести баксов я сразу отбил.

— И что дальше? — спрашиваю я.

— Он потрясающе всё разложил. Как настоящий эксперт, — говорит Володя. — Американская экономика, говорит, в полных кренделях. Все акции только падать будут. Это я, правда, и без него знаю, но таким образом я его на вшивость проверил. Я ведь этими акциями долбаными сколько лет уже занимаюсь, а он не специалист никакой, и — в самую точку. Но там в моем списке одна компания была — я уже больше месяца к ней присматриваюсь. Им большой контракт правительственный светит, об этом даже В «Нью-Йорк таймс» писали, но Эдуард-то её не отслеживал, а сразу определил, что «UComm» — единственная из всего списка, кто резко поднимется — причём очень скоро. Он всё, конечно, планетами какими-то там объяснил, домами и углами, но мне ведь это до одного места, сам понимаешь.

— Сколько ты купил? — спрашиваю я.

— Брось, Лёш, — говорит Володя. — Я не лох. И потом, ты же знаешь, у меня сейчас взрослых денег и не осталось вообще. Купил всего штучку по шестнадцать баксов с копейками. Как удвоится, продам. Хотя Эдуард говорит, что там сейчас угол такой, что и в пять раз может вырасти, и в десять. Я вам по дружбе только старой всё это рассказываю, а там делайте что хотите. Дело ваше.

— Я вот, например, точно знаю, чего я хочу, — говорит Алик и подзывает официанта. — Пиво без водки, как известно, — деньги на ветер.

Как я в тот вечер добрался до Зарецких, я, честно говоря, помню смутно. Ещё более смутное воспоминание осталось у меня от всего, что произошло у них.