Марла с гордостью смотрит влюбленными глазами на Барри, который произносит последнюю фразу с такой гримасой и такой решимостью, что мне становится не по себе.

— К тому же я всегда сдаю свои квартиры людям с низким доходом, — продолжает Барри.

— Почему? — изумленно говорю я. — Богатые же могли бы платить побольше.

— Это правда, но я не хочу, чтобы у моих жильцов было достаточно денег для того, чтобы судить меня и изводить всякими исками и процессами. Если сдавать квартиры бедным — жить гораздо легче, — говорит Барри с торжествующим видом человека, преподавшего полному профану очередной урок капитализма.

— Он такой умный, — говорит Марла. — Я просто не знаю, что бы я без него делала.

— Хотите, расскажу вам одну забавную байку? — продолжает Барри, отправляя в рот большой кусок жареной оленины. Дожидаться нашего согласия или тем более разрешения он, само собой, не собирается. — Как вы знаете, у меня есть партнёр, который владеет половиной дома, в котором мы живем. Он занимает там второй этаж. Пару лет тому назад он уговорил свою подругу переехать к нему из её квартиры, плата за которую регулировалась городскими законами. Сегодня ему семьдесят пять лет, и он очень тяжело болен. Фактически он со дня на день умрет, о’кей?

Барри так аппетитно жует оленину, что мне становится даже немного завидно, тем более что заказанная мною телятина оказалась несколько пережаренной.

— Так вот, на прошлой неделе он звонит мне и говорит: «Барри, когда мы сделали перефинансирование закладной на наш дом, ты занял деньги у своего отца, и всё эти годы мы платили проценты по закладной ему. Теперь твой отец умер, но ты переписал закладную на своего брата, и мы платим ему. Таким образом тебе не приходится просто содержать этого бездельника, и мне кажется, что это несправедливо». — «Конечно, несправедливо, — говорю я. — Но как насчёт всех тех лет, что ты накалывал меня с платой за аренду второго этажа? Ты платишь за него всего тысячу сто долларов в месяц, хотя тебе прекрасно известно, что рыночная цена составляет по меньшей мере три штуки». — «Послушай, Барри, — говорит он. — Я как раз хотел поговорить с тобой на эту тему. Я скоро умру, и мне бы хотелось, чтобы Сьюзи осталась жить в моей квартире». Тут я должен сделать небольшое отступление и рассказать вам, что, когда мы покупали этот дом, я нанял очень дорогого юриста. Он составил нам просто замечательный контракт, по условиям которого, в случае смерти Чарли я получаю право выкупить его долю. Естественно, я в последнее время много думал на эту тему, так что ответ у меня давно уже готов. «Конечно, — говорю я. — Конечно, она может оставаться. Я не возражаю. При условии, что она будет платить за эту квартиру рыночную цену». — «Но ты же знаешь, что у неё нет таких денег», — говорит он. «Тем хуже, — говорю я. — Конец базару».

Барри отрезает себе ещё один кусок оленины и отправляет его в рот. Марла по-прежнему смотрит на него с благоговейным трепетом и даже начинает нежно поглаживать, его по плечу. Я понимаю, что сейчас последует ударный финал истории, которую она наверняка уже неоднократно слышала и уже заранее гордится тем эффектом, который он на нас произведет.

— Короче, теперь он звонит мне каждый день и скулит часами, — говорит Барри. — «Барри, я тебя умоляю, — говорит он. — Я умираю. Что будет с Сьюзи? Где она будет жить после моей смерти?» А меня колышет, что будет с Сьюзи? Он накалывал меня с оплатой второго этажа в течение пятнадцати лет — так с какой стати меня должно волновать, что будет с его идиоткой подружкой?»

— К тому же она однажды украла у меня платье, — говорит Марла. — У неё четырнадцатый размер, но она всё равно украла платье, которое я забыла рядом со стиральной машиной.

— Это было очень хорошее платье, — говорит Барри. — Марла пятьдесят баксов за него заплатила.

— А как вы узнали, что это она его взяла? — спрашиваю я.

— Она мне сама сказала, — говорит Марла. — Мы были на вечеринке, и она мне сказала. По-моему, это было очень благородно с её стороны.

Вечер заканчивается на очень позитивной ноте. Узнав, что я собираюсь оплатить счёт, Барри приходит в невероятно благодушное расположение и говорит:

— Почему ты нас с самого начала не предупредил? Мы бы побольше съели. Я был уверен, что мы пополам будем платить.

— Именно поэтому я и хотел сделать вам сюрприз, — говорю я.

— Я никогда этого не забуду, — говорит Барри с такой проникновенной искренностью, что я ему верю.

Домой в Манхэттен Барри и Марла едут на кар-сервисе. Диспетчер, увидев перед собой американца, называет цену в 50 долларов, хотя я прекрасно знаю, что обычно они тридцатку всего берут.

— Ни за что, — говорит Барри.

— Сорок пять, — говорит диспетчер.

— Я лучше тачку себе поймаю, — говорит Барри и выходит на улицу, хотя как всякому коренному Нью-Йоркцу ему прекрасно известно, что в Бруклине обычное такси найти невозможно. Они тут просто так по улицам не ездят.

Через пару минут диспетчер выходит вслед за ним.

— Хорошо, тридцать пять плюс оплата за тоннель, — говорит он.

— Вот это совсем другое дело, — говорит Барри. — У меня теперь такое чувство, как будто ты мой брат.

— Ага, — говорит дисистчер с кислой усмешкой. — Брат-дегенерат.

Барри прощается с Татьяной, а я целую Марлу в похожую нa высохшее яблочко щеку.

— Он потрясающий, правда? — говорит она. — Он даже за ёлку на Рождество и то торгуется. И всегда выторговываст что-нибудь. На полном серьёзе.

— Nobody’s gonna fuck me, Leon, — говорит Барри, пожимая мне на прощанье руку. — Nobody.

— Кошмар полный, — говорит Татьяна. — Мы пока шли к вам, я чуть обратно не повернула. Одии ведьмы и вурдалаки вокруг. Да ещё скелеты, зомби, вампиры, утопленники и русалки.

Мы, то есть я, Татьяна и примкнувший к нам Алик, сидим дома у Ильи с Ниной, которые Хеллоуин, естественно, нс отмечают, а нас в гости позвали только потому, что они хотели Димку своего с одной девушкой хорошей познакомить и пытались это наиболее естественным образом обставить. Как будто гости у них собрались — ну, и она зашла тоже, как бы случайно. Девушку эту зовут Оля, она вместе с Ниной в магазине работает, а по вечерам в Кингсборо-колледже учится на графика-дизайнера. Хорошая, по-моему, девушка, скромная, даже по-своему симпатичная, но на Димку она, кажется, никакого впечатления не произвела. А может, это он просто виду не показывает.

— Да нет ничего странного в этом, — говорю я Татьяне. — Просто веселятся люди. И вообще, у каждого народа свои традиции. Раз уж мы сюда приехали, то должны их обычаи уважать.

— Интересно ты рассуждаешь, — говорит Татьяна. — А если бы мы к каннибалам приехали, то их традиции ты бы тоже уважать требовал? И вообще, традиции народа и есть один из главных показателей уровня его духовного развития. У одних традиция —каннибализм, у других — пьяные оргии, а у третьих — нечистью всякой прикидываться. Каждому, как говорится, своё.

— He скажи, — говорит Алик. — Вот даже главный раввин России свое возмущение по этому поводу высказал. Подожди, сейчас зачитаю тебе его письмо.

Алик вынимает из портфеля газету и, найдя в ней нужную статью, начинает читать:

— «Уважаемая Любовь Петровна! Конгресс еврейских религиозных организаций и объединений в России выражает свою тревогу относительно навязывания учащимся государственных и муниципальных образовательных учреждений секулярных квазирелигиозных идеологий («культура мира» и пр.) и откровенно разрушительных религиозных вероучений («педагогика эпохи огня», «ноосферная педагогика» и др.). Ярким примером нарушения права учащихся государственных и муниципальных образовательных учреждений на свободу совести является принуждение их участвовать в Хеллоуине, «празднование» которого проводится во всё большем количестве российских школ. Организаторы Хеллоуина спекулируют на тяге детей к сказочному, волшебному и необычному. Никто из детей в здравом рассудке не согласится принять участие в ритуале, имеющем отношение к сатанизму, тогда как любой ребенок будет рад участвовать в костюмированном и красочном карнавале шутливой направленности, да ещё с оттенком волшебства, как представляют Хеллоуин учащимся государственных и муниципальных образовательных учреждений организаторы и пропагандисты этого действа. Однако Хеллоуин — это не сказочный карнавал, а вполне определенной направленности квазиритуальное действо, имеющее прямое отношение к религиозному сатанизму. Посредством проведения Хеллоуина в государственных и муницимальных образовательных учреждениях его пропагандисты ведут пропаганду религиозного сатанизма, обучение учащихся вероучению религиозного сатанизма и создают непосредственные условия для дальнейшего вовлечения учащихся в религиозные объединепия сатанистов. Bсё это является грубым нарушением законодательства о свободе совести и о религиозных объединениях. Принуждение еврейских детей к участию в Хеллоуине, навязывание им разрушительных религиозных вероучений есть скрытая форма их духовнокультурного геноцида и проявление антисемитизма. Мы призываем всех евреев и представителей других народов России не участвовать и отказаться от участия своих родных и близких в сатанинском «празднике Хеллоуин». Прошу вас запретить проведение в какой бы то ни было форме Хеллоуина в московских школах. С уважением, председатель КЕРООР раввин КОГАН З. Л.»