БИЗНЕС — ЭТО НАШЕ ВСЁ

С тех пор как редакция «Еврейского базара» любезно согласилась печатать мои рассказы, я заметил, что некоторые старинные знакомые теперь обходят меня стороной, делают вид, что не узнают на улице, или совершенно откровенно не здороваются при встрече. Даже Татьяна обиделась на то, что её образ получается каким-то несимпатичным.

— А ты не называй меня дураком, тогда я и писать этого не буду, — говорю я. — Я ведь только одну правду пищу, ничего не придумываю.

— А я придумываю, что ли? Чего же ты обижаешься? — спрашивает Татьяна. — Но при тебе теперь ничего вообще сказать нельзя. Каждое слово прямо на газетную полосу идет.

— Я вас всех опишу, — говорю я, — и всем вам таким образом отомщу. За всё.

— Пепел Довлатова стучит в его сердце, — говорит Алик и разливает водку по стоящим на столе фужерам. — Слава Лимонова не дает ему спать по ночам.

— Я из-за этого с Довлатовым вообще общаться отказывалась, — говорит Алёна. — Он однажды сказал: «Алёна, как вам понравится, если я приглашу вас поужинать?» — «Если мне понравится, — ответила я, — то я, Сережа, приглашу вас позавтракать». Я всё время боялась, что я ему дам случайно, а он потом это в рассказ какой-нибудь тиснет.

— Но я ведь тебя поужинать не приглашаю, — говорю я. — Так чего ты боишься?

— А тебя я и не боюсь, — говорит Алёна. — Ты что, всерьёз себя с Довлатовым сравниваешь?

Мы сидим в ресторане «Эдем» и отмечаем пятилетие того рокового дня, когда Вадим и Надя выкупили его у разорившихся прежних хозяев. Вообще-то в Америке рестораном называется всякая забегаловка — даже те, где ничего, кроме янчниц с беконом и отвратнтельного кофе, отродясь не подавали, но «Эдем» — это совершенно другой случай. Даже по меркам брайтонских дворцов общепита у Малининых — заведение отменное. Два этажа, два, соответственно, огромных зала: один специализируется на русской, второй — на французской кухне. Интерьер «русского» зала оформлен под избу, «французского» — в стиле ардеко начала прошлого уже, как это ни страшно сказать, века. В каждом зале свой оркестр, свой репертуар, своя специфика обслуживания. Официально пятилетие «Эдемa» будут праздновать завтра — с шумом, грохотом и с гостями числом за пять сотен, причем все они друг с другом так или иначе знакомы, что само по себе уже говорит о многом. А сегодня Вадим и Надя свой «райский сад» закрыли, чтобы все убрать и приготовить, заодно пригласив самых близких — просто посидеть, выпить по паре фужеров водки (Алик, как известно, по-другому её не пьёт) и поболтать без всякой помпы.

— Я вообще не понимаю, как вы с Надькой столько лет продержались, — говорит Мила. — Готовить вы не умеете. В Москве ничем подобным не занимались, естественно. Как вам вообще такая идея в голову пришла?

— Существует старинный, веками проверенный еврейский принцип, — говорит Вадим. — Если ты не знаешь, какой бизнес открыть, открывай тот, каких в этом районе больше всего. Поэтому на Брайтоне в каждом квартале есть продуктовый магазин, ресторан и аптека, а все равно постоянно новые открываются. Остальные же бизнесы чаще всего прогорают.

— Бизнес — это звучит гордо, — говорит Алик. — Бизнес — это мера всех вещей.

— В бизнесе всё должно быть прекрасно: и доход, и выручка, и навар, и прибыль, — говорит Татьяна. — Бизнес — это наше всё, правда, Лёш?

— Да уж, — говорю я. — Насмотрелся я, как эти бизнесмены пашут от зари до зари, без выходных и отпусков. А сколько друзей в результате злейшими врагами стали. Это ещё если не поубивали друг друга. Причем ведь что интересно: пока дела идут паршиво, ещё есть шанс не расплеваться. А если вдруг деньги какие-то на горизонте замаячили, тут уже все друг дружку удавить готовы. И потом, в каждом бизнесе обязательно обман какой-то есть. Если не клиентов напаривают, то поставщиков. Если не поставщиков, то партнёров. Если не партнёров, то государство.

— Чушь это всё, — говорит Олег, который, ссылаясь на занятость, в последнеё время появляется в нашей компании всё реже и реже, но такого случая, как юбилей «Эдема», пропустить конечно же не мог. — Вот смотри, я кардиолог, жена моя — терапевт. Мы создали компанию — медицинский центр. Пригласили других врачей. Принимаем пациентов. Лечим их, как можем. Налички в нашем деле нет — так что и с налогами всё в порядке. Зарплату платим регулярно, иначе персонал разбежится весь. За офис попробуй не заплати — выгонят в два счёта. По займу, который мы в банке брали, — тем более. Кого мы обманываем?

— Себя? — говорит Алик с полувопросительной интонацией, которую он позаимствовал из английского языка.

— Брось ты придуриваться, — говорит Олегова жена Светлана. — Мы работаем день и ночь, по сорок пациентов за день у каждого. Да и другие тоже. Посмотри на любого хозяина магазина — как он вкалывает. Мы приехали сюда без копейки, ты же знаешь. Сами всего добились, учились, экзамены сдавали. У тебя же на глазах бизнес этот ставили.

— Бизнес всему голова, — говорит Татьяна. — Правда, Лёш?

— Правда, — отвечаю я. — А виновпики торжества что молчат?

— А что мы? Нам просто повезло, — говорит Надя. — Хотя в принципе я согласна… Катька растёт как трава — бабушка у неё вместо матери родной. Да и мы сами — столько лет уже здесь, а дальше Флориды так и не выбрались ни разу.

— Вы по неправильному пути пошли, — говорит Алик. — Самый лучший бизнес — это клянчить деньги. Открываете компанию какую-нибудь и сразу начинаете искать спонсора. А ещё лучше — просите у правительства грант. А ещё лучше — и то и другое одновременно.

— Лёш, откройте с Татьяной бизнес какой-нибудь, — говорит Алёна. — A то живете в нищете. Как лузеры[1].

— Ну и что? — спрашиваю я и смотрю на сидящих напротив меня Володю с Ларисой. Они молчат, никакого участия в общем разговоре не принимают, но ничего удивительного для меня в этом нет.

С Володей — застенчивым гигантом, выделявшимся из любой толпы не только своим исполинским ростом и телосложепием, но и копной вьющихся рыжих волос, — я познакомился в Москве ещё в 1980 году. Меня тогда после подачи документов на выезд выгнали из института, и кто-то посоветовал мне устроиться на ВДНХ — продавать мороженое. Была такая, если помните, выставка достижений народного хозяйства. Теперь ничего этого нет — ни выставки, ни достижений, ни хозяйства, ни народа.

Почему мы подружились с Володей, который тоже там подрабатывал, трудно сказать. Он был мало похож на остальную мою тогдашнюю компанию, но и я сам не всегда чувствовал себя в ней комфортно. Мой уровень был всё-таки пониже, и с человеком, не имеющим никаких интеллектуальных амбиций, мне было несравненно проще и легче.

В 1981 году я уехал, и мы отчасти потеряли друг друга из виду. Сам я письма в Москву не писал, зная, что они воспринимаются там как весточки с того света, а от Володи получил пару коротких записок, из которых следовало, что он женился, завел двух очаровательных дочерей-близняшек, потом, на самой заре перестройки, основал кооператив какой-то, купил квартиру в самом центре, дачу, машину. Правда, там разборка какая-то вышла не такая, как планировалось первоначально, — вроде даже с применением. Я тут по всему Нью-Йорку, по всем общим знакомым собирал ему потом деньги на врачей и операцию. Одно время он ходил на костылях, потом ещё пару раз его врачи порезали, и теперь он обходится простой палочкой, которая ему в какой-то степени даже идёт.

В 1988 году я впервые после отъезда приехал в Москву. Володя встретил меня в Шереметьеве на собственной машине, что тогда было ещё редкостью.

— Матом ругаешься? — спросил он у меня первым делом.

— Ругаюсь, — честно ответил я.

По Ленинградскому шоссе он гнал со скоростью, превышающей не только официальные, но и все разумные ограничения. ГАИ пару раз свистело ему вслед, но безрезультатно.

— Я всегда смотрю, заведен у него мотоцикл или нет, — объяснял Володя. — Если не заведен, я даже не останавливаюсь — все равно не догонит.