— Исправил? — улыбается Нина.

— Исправил, — говорит Илья. — Теперь по всей Америке прекрасная погода.

Когда дети уходят к себе, Илья помогает жене убрать посуду.

— А Игорь где? — говорит он.

— Проспал весь день, — говорит Нина. — Вообще не выходил. Долго он ещё у нас будет жить?

— Знаешь, он мне тоже не очень-то нравится, — говорит Илья. — Но без его трёхсот долларов как мы за квартиру-то платить будем? И так еле-еле справляемся.

— Тоже правда, — говорит Нина и, взяв со стола стопку тарелок, идёт на кухню.

Илья перегораживает ей дорогу, обнимает, не обращая никакого внимания на упирающиеся ему в живот блюдца с остатками яблочного пирога.

— Ты не сердишься на меня? — говорит он.

— За что? — говорит Нина.

— Ну, что вытащил тебя сюда, — говорит Илья.

— Нет, конечно, — говорит Нина. — Мы же вместе, а значит, всё хорошо.

Со своим сводным братом Илюша с той самой закончившейся скандалом встречи на новой земле обетованной так и не разговаривал. Хотя Максим всё-таки человек не бедный и со связями. Можно было бы и забыть про детские обиды. Ну, не поделили они когда-то отца — подумаешь! Его ведь сейчас всё равно уже в живых нет, а помочь Максим при желании мог бы — и даже очень. Ведь и практика у него врачебная огромная, и карьеру он вроде политическую пытается делать. Тем более что он явно чувствует какую-то вину перед Ильей и наверняка нашел бы ему нормальную работу. Ну, хотя бы относительно нормальную — на первое время.

Домой Максим возвращается, как всегда, поздно, когда на улице уже темно, и можно по всему Манхэттен-Бич проехать, так и не встретив ни одного человека. Прием у него в офисе заканчивается только в девять, потом ещё бумаги всякие, счета, страховки. Неплохо было бы, конечно, сократить часы, но тогда можно потерять тех пациентов, которые днем работают, а терять никого не хочется. И не из-за денег даже, их-то уже как раз вполне достаточно накопилось. Домик замечательный с окнами прямо на океан, почти совсем рассчитались они уже за него. На колледж Пашке тоже отложили, только он всё равно учиться наотрез отказывается. На жизнь им хватаст — благо потребности не такие уж и безумные. Да и вообще, деньги — что? С собой их, как известно, взять всё равно не удастся. Не в них дело. Просто трудно представить себе жизнь без постоянной занятости, без звонков телефонных, иногда даже по ночам, а главное — без всех этих людей, которым ты так нужен. Действительно нужен, по-настоящему — не для того, чтобы потрепаться там или водки попить, а потому, что речь и вправду идет об их жизни и смерти.

Максим ставит свою новенькую «Инфинити» в гараж и уже оттуда проходит в дом. На первом этаже темно, никого нет, а со второго этажа доносятся звуки включенного чуть ли не на полную громкость телевизора.

Ирина лежит на диване. Даже в простом домашнем халатике, ненакрашенная и чуть растрёпанная, она всё равно очень красива. Красива такой красотой, которая всегда заставляет Максима застыть на мгновение и посмотреть на жену так, как будто он видит её в первый раз.

В руке у Ирины большой коньячный бокал. Рядом с диваном — наполовину пустая бутылка «Камю». Или, как любят говорить американцы, наполовину полная. Смотря с какой стороны взглянуть.

— Привет, — говорит Ирина и нажимает на кнопку дистанционного управления, чтобы убрать громкость.

— Привет-привет, — говорит Максим. — Пашка дома?

— Ты же знаешь, что он терпеть не может, когда ты его так называешь, — говорит Ирина. — Если ребёнок просит, чтобы его называли Полом, неужели так трудно ему хотя бы в этом уступить?

— Нет, — говорит Максим, — не трудно. Так дома Пол этот или нет?

— Нет, конечно, — говорит Ирина. — Ты есть хочешь? Посмотри там в холодильнике.

— Спасибо, — говорит Максим. — Я в офисе поел. А где он? р

— Ну кто же его знает, где он? — говорит Ирина. — Он ведь вроде взрослый уже, не обязан мамочке про каждый свой шаг докладывать.

— Понятно, — говорит Максим. — Ты спать собираешься?

— Нет пока, — говорит Ирина. — Ты ложись. Устал же, наверное.

— Да, конечно, — говорит Максим. — Устал. А ты когда ляжешь?

— Не знаю ещё, — говорит Ирина. — Может, ещё кино посмотрю. Ты не жди меня.

— Что, ещё недостаточно выпила? — говорит Максим.

— Недостаточно для чего?

— Разве ты сама не знаешь, для чего?

— Нет, не знаю.

— Ну, тогда подумай на эту тему как-нибудь на досуге, — говорит Максим и уходит в спальню. Завтра ему опять предстоит напряженный день, и скандалить нa ночь глядя нет ни сил, ни желания.

ИЩУ СВОЮ ПОЛОВИНКУ. НЕПОЛНУЮ

— Ну ладно, — говорит Алик, — что вы мне, собственно говоря, предлагаете делать? Должна же у меня быть какая-то личная жизнь. Я ведь большой мальчик уже. Мне ведь иногда и девочка нужна.

Мы сидим на нашей так и не отремонтированной кухне и отмечаем болышой праздник — День котлетки. Раньше, когда Татьяна посвободнее была, праздник этот по меньшей мере раз в неделю наступал (если не было никакого поста, конечно), a теперь стал большой редкостью. Настолько большой, что на радостях мы даже Алене Карпинской приехать разрешили, тем более что она с Эдуардом своим, Аполлоном Родосским, разошлась. Мы ведь с самых похорон Володи так и не виделись с ней ни разу, а теперь вроде как бы и жалко её стало. Ну, и Надя Малинина тоже пришла. Вадим-то, как всегда, «Эдемом» занят, дочка их Катя то в школе, то с «другом» своим афроамериканским где-то пропадает, а Надя скучает дома одна. Вот и получилось у нас целое застолье, что меня, по правде сказать, радует только отчасти, потому что, как прекрасно известно всем любителям котлеток, чем больше едоков, тем меньше каждому из них в итоге достанется.

— Ерунда это все, — говорит Татьяна. — Меня вот, например, мужчины нисколько не интересуют. Кроме Лёшеньки, конечно. всё остальные для меня вообще не существуют. Я их, может, и за людей-то не считаю. Причём, чем умнее мужчина, чем он серьёзнее и сильнее, тем он мне смешнее кажется. Правда.

— Это очень лестно, конечно, — говорю я, — но всё же проблема у Алика налицо.

— Или на лице, — пытается шутить Алёна, наверное, надеясь, что мы за шутки её окончательно простим.

— А ты пробовал по объявлениям звонить? — обращаюсь я к Алику.

— По каким объявлениям? — спрашивает он.

— Газетным, — говорю я. — Не пробовал?

— Нет, — говорит Алик. — А ты?

— Пробовал когда-то, — говорю я. — Когда ещё холостой был. Ничего не получилось ни разу.

— Интересно бы узнать почему, — говорит Татьяна.

— Ну, не знаю, — говорю я. — Я всегда честно, в открытую играл, а мне голову морочили.

— Что ты имеешь в виду? — говорит Алик.

— Hy, например, я, когда звонил, сразу просил, чтобы девушка иро себя рассказала, — говорю я. — В смысле, как она выглядит. И честно её предупреждал, что сам я мужчина видный и если её внешность моей не соответствует, то ей же самой потом неловко будет. Как мы на людях покажемся, если она чучело какое-нибудь?

— И дальше что? — спрашивает Алик.

— А ничего, — говорю я. — Они в ответ начинали себя расписывать. Все, как на подбор, красавицы. А потом идёшь на свидание с ней и глазам своим пе веришь. Однажды вообще цирк был — час целый простоял рядом с одной и всё равно не узнал.

— И она тебя не узнала? — говорит Татьяна.

— И она, — говорю я. — Хотя я довольно подробно ей себя описал. Ну да ладно, это всё предания старины глубокой. Давайте лучше действительно Алику кого-нибудь найдем. Вот у нас в газетах русских сколько объявлений о знакомствах печатается.

Алик пытается протестовать, но я всё равно приношу из гостиной несколько свежих русскоязычных газет и начинаю их листать в поисках брачных объявлений. Памятуя о том, что запросы у Алика немаленькие и что угодить ему будет не так-то легко, я пропускаю всё стандартное и безликое. И несмотря на то что, пока я пробегаю глазами страницу за страницей, количество выставленных Татьяной на стол котлеток стремительно уменьшается, я стараюсь не особенно из-за этого расстраиваться, а, наоборот, сосредоточиться на мысли о том, что нужно же мне хоть раз в жизни кому-нибудь помочь.