— Давай, — говорю я. — Во сколько встречаемся завтра?

— В девять, — говорит Игорь. — Возле участка. Знаете, где он?

Я киваю.

— Ну что, мужики, это всё интересно, конечно, — говорит Алик, когда Игорь уходит, — но не для этого же я сюда припёрся. Пулечку-то распишем или как?

— Или как, — говорю я.

— А здесь что, и в преферанс можно? — говорит Сеня номер восемь, заметно оживляясь, потому что какой кандидат наук в преферанс не играет?

Он нам как-то с Татьяной по дороге свою биографию рассказывал. Про то, как он в Киеве завлабораторией был. Химикаты какие-то выхимичивал. Я вообще сколько ездил здесь на кар-сервисах, кажется, ещё ни одного водителя без кандидатской как минимум не встречал. Даже было время, думал, что от них ученую степень в качестве непременного условия приёма на работу требуют, но Татьяна меня разубедила потом.

— Здесь всё можно, — говорит Алик. — Это вам не Лас-Вегас и не Атлантик-Сити. Десять долларов в час с носа за стол плюс десять процентов от выигрыша — и играйте во что хотите. Ну что, Лёш, будешь?

— Ты же знаешь, что я завязал, — говорю я.

— Ну, как завязал, так и развяжи, — говорит Алик. — Только не надо нам, пожалуйста, ужастики всякие рассказывать про то, что тебе нельзя и что у тебя наследственность нехорошая. Мы это уже сто раз слышали.

— Так в чем дело тогда? — говорю я. — Значит, мне и повторяться не надо. Сам понимать должен.

— Ладно, Лёш, — говорит Алик. — Я же вижу, как тебе хочется ещё раз всю эту бодягу нам поведать. Ты же любишь это дело. Давай, не стесняйся. Тут и новые люди есть. Они не слышали ещё.

— Не буду я ничего рассказывать, — говорю я.

— Тогда я сам расскажу, хочешь? — говорит Алик. — Я ведь эту хохму наизусть уже выучил. Как, впрочем, и все остальные твои байки.

— Валяй, — как можно более равнодушно говорю я. — Если тебе не лень, конечно.

— Почему лень? — говорит Алик. — Совсем даже нe лень. Ну, короче, у Лёши нашего прадедушка крутой такой купчина был в Одессе. Лес в основном перегопял с места на место, ну и нарубил па этом деле бабла немеряно. Всё пучком у него было, если бы не одно маленькое пристрастие. Картишки-с. Уж родичи его как только отучить от этого не пытались, а он, только останется один, сразу к игорному столу — прыг. В общем, допрыгался. Однажды огроменную партию древесины загнал кому-то и, вместо того чтобы домой к семейству своему спокойно ехать, решил по дороге в казино зарулить. Дальше там — темна вода во облацех. Лёшка по-разному рассказывает. Когда трезвый, то говорит, что прадед его всё продул там и прямо за столом от разрыва сердца скончался. А если ему пару фужеров водяры скормить, то можно узнать, что предок его себе пулю в лобешник пустил. Деньжата по-любому тю-тю, да и семейство тоже пострадало. Супруга ненадолго его пережила, а трёх дочек, что от них остались, родня разобрала.

— А Лёшка-то тут при чём? — говорит Сеня номер восемь.

— Хороший вопрос, — говорит Алик. — Правильный. Ни при чем тут Лёшка, но он считает, что от прадеда страсть к азартным играм унаследовал, и каждый раз, как продует всё до копейки, на предка своего валит. А зачем валить на кого-то, если играть не умеешь, правильно?

Пока Алик говорил, он успел распечатать лежавшую в углу стола карточную колоду, и теперь я вижу, как он медленно её перетасовывает. Я действительно очень давпо не играл, и от одного воспоминания о том, как сами собой ложатся в руки карты, как они складываются веерной речкой, которая в любой момент может развалиться, но не разваливается, — от одного воспоминания о том, какие они лёгкие и сколько в них одновременно веса, у меня по спине пробегает холодок.

— Нормально я играю, — говорю я. — Не хуже тебя. Просто я азартный слишком. Не могу остановиться вовремя.

— А если нормально, то давай сыграем, — говорит Алик. — Чего тебе бояться?

— Хорошо, — говорю я. — Ты прав. Бояться нечего. Сдавай. Но только не «Сочи» твои детсадовские писать будем, а «Ленинград». И распасы удваиваются.

— Договорились, — говорит Алик. — По пять центов за вист пойдет?

Я киваю, и Алик начинает сдавать.

Преферанс такая игра, что в ней всё от умения зависит. По рассказам бабушки, мой дед вообще никогда не проигрывал — вне зависимости от того, шла ему карта или нет. А играл он много: как минимум два раза в неделю у них целая компания собиралась.

Так вот, в преферанс я научился играть, когда мне было десять лет. Никогда не забуду то лето. Мы с родителями и их друзьями поехали в Закарпатье. Поезд вообщето курсировал между Москвой и Прагой, и поэтому проводники продавали из-под полы жвачку — в первый раз я тогда её попробовал. Остановились мы в Ужгороде. Красота там была несказанная. Горы, речка, старушка древняя парное молоко продавала, и мы им чёрный хлеб запивали. Очень вкусно было.

На пляже отец и его лучший друг почти каждый день расписывали пульку — гусарика, естественно, потому что больше им играть не с кем было. А я рядом лежал и смотрел. Они мне ничего и не объясняли почти — так, пару слов иногда. Но я всё равно научился.

Каникулы те, надо сказать, невесело закончились. Однажды утром мы проснулись от страшного грохота и, выглянув в окно, увидели, что мимо нашей гостиницы в стоpoну границы идут танки. Стоял август 1968 года, и я вслед за взрослыми повторял, что какой кошмар, мол, вообще обалдели наши. Душат свободолюбивых чехов. Маленький я был тогда. Ничего не понимал. Да и как я мог понять, что это была просто очередная пристрелка по Родине моей любимой, лучше которой ничего не было и не будет на земле? Откуда мне было знать о том, какие чудовищные усилия постоянно предпринимались для того, чтобы сокрушить её, разрушить, уничтожить, стереть с лица земли, сделать так, чтобы больше не было её никогда?

Ничего я не знал тогда, кроме того, что марьяж — это верная взятка при любом раскладе, а если нет хода, то надо ходить с бубей.

Эти знания мне очень потом пригодились. В старших классах школы я играл лучше всех, однажды даже чуть не зарезали меня из-за того, что слишком много выиграл, а в институте преферанс вообще превратился в основной источник доходов. Стипендии сорокарублёвой мало на что хватало, а даже по копейке за вист рублей десять—пятнадцать можно было легко выиграть. Да и нравилось мне это очень. Само ощущение карт в руке. То, как они тасуются. Как сдаются. Как открываешь их — медленно, по одной, раскладывая масть к масти, прикидывая уже, куда игра пойдет. Как на людей, с тобой за столом сидящих, смотришь, пытаясь угадать, как там у них разлеглось.

В Америке играть мне уже было не с кем. Не получилось тут как-то с компанисй. Кто работой был занят, кто ещё какими делами, и я переключился на «очко» — благо автобусы в Атлантик-Сити чуть ли нe от каждой газетно-табачной лавки ходят. Играл, конечно, не просто так, а по системе. Карты считал. Система несложная: чем больше картинок остается в колоде, тем выше у крупье шанс перебрать. Значит, надо увеличивать ставку и останавливаться даже на 13 или 12. Ждать, пока крупье проиграет. Ну и другие секреты всякие у меня были — сейчас уже даже не помню их толком. Потому что в какой-то момент надоело мне это всё. Едешь отдохнуть вроде, а возвращаешься без цента в кармане. От бытовухи отвлекает, конечно, но настроение потом какое-то не самое лучшее.

Игра наша близится к концу, и положение у меня очень даже неплохое. По вистам нули, горки нет почти, а в пуле отстаю чуть-чуть, но это нормально, ещё успею нагнать.

Сдаёт тот лысый мужик, который четвёртым с нами играет и напротив меня сидит. Я медленно открываю карты, и сердце чуть не выпрыгивает от радости. Туз, король, дама, валет в трефах и точно такая же комбинация в червях. Для неумеющих играть в преферанс объясняю, что это верные восемь взяток, и после короткой торговли прикуп достается мне. Там пустышка пиковая — сразу в снос идет, но это меня не смущает. Одно плохо — ход не мой, но после короткого раздумья я понимаю, что отступать мне всё равно некуда, и объявляю восемь треф. Это значит, что я обязуюсь взять восемь взяток, а козырями будут трефы. Дальше всё на самом деле предельно просто — старшая карта бъёт младшую той же масти, а если у тебя данной масти нет, то обязан козыря класть, и взятка твоя. Если же и козыря нет, то кладешь любую другую масть, но тогда уже взятку теряешь.