— Пас, — говорит Алик.

— Вист, — говорит Сеня номер восемь.

Это они определились, кто на оставшиеся две взятки претендовать будет. Мне это безразлично, конечно: кроме двух верхушек в червях и трефах, ещё две бубны у меня совсем никудышные. Их по-любому отдавать придётся.

— Ложимся, — говорит Сеня номер восемь.

Они с Аликом кладут свои карты на стол, и я не верю своим глазам. Такой расклад один раз на миллион бывает. У Алика, которому первым ходить предстоит, всё чeтыре маленькие черви, четыре бубповые карты и две пики. У Сени — всё четыре трефы, четыре бубны, тоже две пики, а червей пет вообще. Был бы мой ход, я бы всех козырей у Сени отнял, а потом спокойно забрал бы и свои черви. А так, что сейчас получится? Алик сразу пойдет с червей. Я его карту убью, потому что у меня все старшие. Но у Сени этой масти нет, и он мою наивернейшую взятку отберет козырем. Потом пойдет с маленькой пики, которая у меня в сносе, передаст ход Алику, и всё повторится снова. Потом ещё раз то же самое. Потом они мне на козыря ход отдадут, но это ничего уже не изменит. Я останусь без трёх взяток, что при восьмерной смерти подобно.

Но на самом деле всё получается даже ещё немножко хуже. Они решают никакой карусели мне не устраивать, и Алик сразу заходит с бубей, которых у меня нет, и я вынужден бить его карту козырной трефой. Теперь у меня остается три старшие трефы, а у Сени — четыре. Маленькие, правда, но на одну больше, чем у меня. Это означает, что я могу только ещё три козырные взятки свои получить, а потом они по-любому отбирают у меня ход и всю мою червовую верхушку убивают на корню. В «Ленинграде», где гора и висты двойные, плюс ещё за приглашение открыться опять недобор пишется, сами считайте, сколько я, подсев на восьмерной без четырех, проиграл.

Поздняя ночь. Алик давно ушел домой со своим небольшим выигрышем. Сеня номер восемь тоже куда-то исчез. Я остался с незнакомым мне лысым мужиком, и играем мы с ним теперь в гусарика. Желающих присоединиться не нашлось, но вокруг нашего стола собрался ещё оставшийся в казино народ. Смотреть на хорошую партию преферанса иногда не менее интересно бывает, чем самому участвовать.

Мы уже четыре круга распасов отыграли — это, когда взяток брать, наоборот, нельзя. Каждая взятка не в плюс, а в минус — в гору — идёт. Первый круг был по два очка, второй — по четыре. Если теперь опять распасы будут, то уже по тридцать два. Грубо говоря, шестнадцать баксов за каждую взятку проигрываешь.

Я открываю сданные мне лысым мужиком карты. Еле-еле четыре взятки на руках, а минимум, при котором можно начинать торговаться, — шесть. В прикупе, конечно, ещё что-то может быть, но на это нельзя особенно рассчитывать. Рисковать не хочется, потому что я, когда меня ещё Алик уговаривал, сразу решил, что сегодня рисковать ни за что не буду.

— Пас, — говорю я.

— Ну и я тогда тоже пас, — говорит мужик. — Ходи.

Я, как и полагается по всем правилам, отбираю мои четыре взятки, чтобы потом уже ему ход передать. Отобрал. Восьмёркой треф — самой маленькой моей картой — хожу. А у него семёрка. Десяткой треф. А у него — девятка. Королём треф. А у него — валет. У меня остаются три пики. Хожу с нижней — с десятки. Он семёрку кладет. Это обнадёживает — может, у него туз с королем остались. Хожу вальтом. Он кладет восьмёрку. Последний ход — дама пик. Он кладет девятку и радостно улыбается. Все десять взяток мои. Сто шестьдесят долларов — за две минуты как не было.

— Не, представляете, пацаны, — говорит мужик, обращаясь к столпившимся около нашего стола зрителям. — Прикиньте. Пятый круг распасов. У меня на руках мизер чистый, без единой дырки, а этот поц «пас» говорит.

What is life? — поёт у меня в голове Эминем. —

I’m tired of life

I’m tired of backstabbing ass snakes with friendly grins,

I’m tired of committing so many sins,

Tired of always giving in when this bottle of Henny wins,

Tired of never having any ends…

(Или по-русски:

Что такое жизнь?

Я устал от жизни.

Я устал от жалящих в спину змей с дружелюбными улыбками,

Я устал от всех совершенных мною грехов,

Устал постоянно проигрывать бутылке «Хеннеси»,

Устал от постоянного отсутствия денег…)

Te, кто умеет играть в преферанс, понимают, что всё это значит. А тем, кто не умеет, — всё равно не объяснить.

Поздняя ночь. Грег останавливает свой серебристый «Лексус» возле дома Зарецких и поворачивается к сидящей рядом с ним Даше.

— Устала? — говорит он.

— Нет, — говорит она.

— А почему такая грустная?

— Ну, наверное, устала всё-таки. Немножко.

— Я тоже, — говорит он, и в машине воцаряется тишина.

— Не жалеешь, что мы пошли? — говорит Грег.

— Нет, — говорит Даша. — Не жалею.

— Надо иногда хотя бы развлекаться, — говорит Грег. — Нельзя же всё время за учебниками сидеть.

— Нельзя, — говорит Даша и опять замолкает.

— У тебя всё в порядке? — говорит Грег.

— Да, — говорит Даша. — Почему ты спрашиваешь?

— Ты какая-то слишком грустная, — говорит Грег.

— Я же сказала, что устала немного, — говорит Даша. — Шумно там было.

— Да, — говорит Грег. — Шумно. — И вдруг без всякого перехода: — Давай поженимся.

— Прямо так сразу?

— Почему сразу? Мы уже сколько встречаемся. А сейчас подготовим всё. Платье тебе пошьём. Самое красивое в мире. Ну, и поженимся. Свадьбу сыграем.

— Хорошо, — говорит Даша. — Я согласна.

— Правда?

— Правда.

Грег наклоняется к ней, обнимает за шею, целует в губы. Даша закрывает глаза.

Когда они выходят из машины, воздух кажется им неожиданно прохладным. Около самого дома они останавливаются. Грег притягивает Дашу к себе, ещё раз целует. Не отрываясь от её губ, берет обе её руки и кладет их себе на плечи.

Игорь стоит через дорогу от них, под большим деревом со свисающими вниз, густо покрытыми листвой ветвями. В одной руке у него зажженная сигарета; вторая рука в кармане — в том самом, в котором спрятан заряженный «Глок». На этой стороне дороги темно, и никто Игоря не видит, но ему самому зато хорошо видны освещённые ярким фонарем фигуры Даши и Грега. В этот момент для него больше ничего в мире не существует. Только Даша, которая прижимается к обнимающему её незнакомому парню. Только их бесконечный поцелуй. Только это. И больше ничего.

У КОГО ВСЁ ХОРОШО ?

— Hy что ты так убиваешься? — говорит мне Татьяна. — Это же только деньги всего лишь. Разве можно изхза них так расстраиваться?

— А из-за чего же ещё мне расстраиваться? — говорю я. — Тем более что так глупо всё получилось.

— Что ты имеешь в виду? — говорит Татьяна.

— Ну как что? — говорю я. — Распасы эти, конечно. Не надо было мне «пас» говорить. Ну, остался бы па шестерной без двух взяток — ничего страшного.

— Так ты из-за этого так плакал тут? — говорит Татьяна.

— Ну да, — говорю я. — Конечно. А что?

— You make me laugh,[14] — по-английски говорит Татьяна. — You really make me laugh.

Когда я подхожу к нашему районному полицейскому участку, Игорь уже ждет меня нa углу. Выглядит он ужасно — бледный, под глазами тёмные круги, длинные волосы спутались и чуть ли не в колтуны сбились.

— Что с тобой? — говорю я вместо приветствия.

— Ничего, — говорит он. — Просто не спал сегодня вообще. А с вами что?

— Ничего, — говорю я. — А что такое?

— Вы в зеркало на себя смотрели? — говорит Игорь.

— Нет, — честно признаюсь я, поскольку действительно не имею такой привычки. — А что?

— Ну как что? — говорит Игорь. — Не хотите посмотреть?

Он подводит меня к витрине какого-то магазина, и я сам теперь вижу, что по сравнению со мной Игорь выглядит ещё очень даже неплохо.

— Ну, я тоже не спал, — вынужден признаться я.

— Что, страшно было в полицию идти? — говорит Игорь.

— Нет, — говорю я. — Мне-то чего бояться? Я ничего противозаконного не сделал. Но, конечно, видок у нас с тобой — сразу сажать можно.