Мужики какие-то бухие. Из одного кабака в другой гудеть катят. Правда, эти хоть по пьяни хорошие чаевые дают. Хотя что значит — «хорошие»? Ну больше стало на десятку, и что?

Девушка симпатичная. Молодая. Сильно накрашенная. В короткой юбке. Из Бенсонхерста в Боро-Парк едет. Как прибыли на место, говорит:

— Через часок заберёшь меня отсюда?

— Позвони диспетчеру — заберу.

— Ты что, болеешь? Зачем тебе диспетчер? Я тебе и так заплачу. Пятерку вместо семи долларов, но зато ни с кем делиться не надо будет.

— Нет, не надо. Я в такие игры не играю.

Видно, позвонила диспетчеру всё-таки, потому что действительно через час забрал её. Она у подъезда стоит. Уже без косметики. И сразу видно, что не такая уж и симпатичпая. И не такая уж и молодая, кстати, тоже.

Два пацана обколотых. Вообще ничего не соображают вроде. Тормозят только. Ho как довёз их, они двери нараспашку — и бежать в разные стороны. Поймал одного. Тряханул как следуст. А он говорит:

— Хочешь — убей, а бабок всё равно нет. — ещё разок тряхнул его. — Ну, отсосать могу, а бабок нет. Честное пионерское.

Нормальные люди тоже попадаются, но редко. У нормальных, навернос, у всех свои машины. Им карсервис ни к чему.

Около одиннадцати часов, когда смена почти закончилась и Игорь уже направляется сдавать машину и выручку, включается радио связи с базой:

— Тринадцатый, тринадцатый, ты где?

— Туточки я, — говорит Игорь. — Кингс-Хайвей и Авеню Экс.

— Немедленно возвращайся на базу. Немедленно!

— Я туда и направляюсь.

— Побыстрее давай.

— Чего за спешка-то? Пожар?

— Пожар. Ты Тутанхамона видел сегодня?

— Ну, — говорит Игорь. — Обедали вместе. А что?

— Убили его, вот что, — говорит радио.

— Как убили?

— Ну как, как? Ты что, блин, как убивают, не знаешь? Менты тут понаехали. Хренова туча. Говорят, нашли его в тачке нашей в Краун-Хайтс. В башке дыра с мандарин. В упор палили. Из убойного ствола какого-то. Типа того, который менты сами носят. Выручку забрали.

— А откуда заказ был?

— От верблюда. С улицы звонили. Угол Непчун и Кони-Айленд. Он как раз там крутился. Я ему и отдал.

— По-английски говорили?

— Нет, по-китайски. В общем, приезжай давай. Накатался на сегодня — хватит. И это… ещё знаешь что… подумай, чего говорить будешь.

— Кому говорить?

— Ну кому? Ментам, не мне же. Им тут уже донёс кто-то, что вы с Тутанхамоном, типа, кореша были. Так что давай, пока рулишь там, подумай хорошенько.

— Не о чем мне думать, — со злостью говорит Игорь и отключает радио.

ЧТО НАША ЖИЗНЬ?

«Что наша жизнь? Игра», — как известно, поётся в «Пиковой даме» Чайковского, а вот у Эминема есть песня «I Had», и она в принципе об этом же или почти об этом.

— Миленький, — говорит Татьяна, входя в мою комнату, — ты не мог бы это выключить? Правда — надоело уже.

— Хорошо, — говорю я. — Я пойду тогда с Аликом встречусь. Он в «Эдеме» сидит.

— Давай, — говорит Татьяна и возвращается на кухню, где они с Милой пьют чай и обсуждают превратности семейной жизни. Пока я одеваюсь в коридоре, мне довольно отчётливо слышны их голоса.

— Не знаю я, Тань, — говорит Мила. — всё вроде хорошо с Кеном. Не пьёт он. Внимательный. Спокойный. К Сашке прекрасно относится. И всё равно что-то не то. Даже не знаю, как объяснить.

— Может, ты просто капризничаешь, — говорит Татьяна. — С жиру, так сказать…

— Может быть, — говорит Мила. — Но бывает же у людей всё хорошо.

— У кого, например? — говорит Татьяна. — Ты хоть кого-нибудь знаешь, у кого всё хорошо?

— У вас, — говорит Мила. — У вас с Лёшей.

— С чего ты взяла, что у нас всё хорошо? — говорит Татьяна.

— Ты же сама всегда говоришь, что он идеальный муж, — говорит Мила.

— Я говорю, и ты говори, — говорит Татьяна. — Кто тебе говорить мешает?

— А если не идеальный, зачем ты тогда за него замуж выходила? — говорит Мила.

— He made me laugh [11],— почему-то по-английски отвсчает Татьяна.

Я выхожу из квартиры и тихо закрываю за собой дверь.

В «Эдеме», как всегда, толпа народу, всё столики заняты, а в центре зала под попсовую песенку толкаются танцующие. Алика нигде не видно, но зато ко мне скоро подходит Вадим Малинин — хозяин всего этого великолепия.

— Привет, — говорит он. — Поужинать хочешь? Я сейчас скажу, тебе столик организуют.

— Да нет, спасибо, я из дома, — говорю я. — Ты Алика не видел?

— Он внизу, — говорит Вадим. — Там, где казино теперь. Ты только не трепи никому об этом, о’кей?

— О чём? — говорю я. — О том, где Алик от жизни прячется?

— Нет, — говорит Вадим, — о том, что у нас там.

— Не буду, — говорю я. — А как туда пройти?

— Пойдем, — говорит Вадим. — В первый раз я тебя проведу, а потом они тебя запомнят и так пускать будут.

Подвал «Эдема» действительно представляет собой зрелище по-своему выдающееся. Это не какой-то заплеванный игорный дом, а настоящее казино, интерьер которого скопирован с тех фотографий, что нам ещё Розалия Францевна показывала. На Монте-Карло похоже. Или на Баден-Баден. Хотя ни там, ни там я никогда не был.

Алик сидит за столиком в самом тёмном углу в компании каких-то неизвестных мне ребят и мужиков. И, только подойдя к ним вплотную, я узнаю в одном из них Игоря.

— О, — говорит Алик, заметив меня, — какие люди в Голливуде! Присаживайся, послушаешь, как с нашими в полиции обращаются. Тебе как бывшему журналисту, а ныне воспитателю подрастающего поколения это должно быть интересно.

— Что случилось? — говорю я, придвигая к себе стул.

— Да ничего особенного, — говорит грузный мужчина средних лет.

Внимательно приглядевшись к нему, я вижу, что я его знаю: он нас с Татьяной пару раз на Пасху и Рождество, когда службы ночные, в храм возил. И даже имя его я, оказывается, помню — Сеня номер восемь. Так он и представляется всем, чтобы знали, как его потом через диспетчера вызывать.

— Грохнули водилу одного из наших, — говорит Сеня номер восемь. — Полчерепа из пушки снесли. А менты, вместо того чтобы чёрных трясти, к нам завалились, на пол всех мордой лица положили и шмон устроили. Обычный вечер в самом сердце «Одессы на Гудзоне».

— А чего искали? — говорю я.

— Болт их знает. Требовали все маршруты за день и все заказы.

— Отдали? — говорю я.

— Боря, хозяин наш, пошуметь решил сначала. Ордер на обыск показать требовал.

— Ну и получил по рылу, естественно, — говорит Сеня.

— Да, — встревает сидящий рядом с ним мужик, вытирая салфеткой покрытую мелким потом лысину, — прикольно было. Он кричит: I am аn American citizen!»[112] А мент какой-то, типа старший у них там, ему спокойно так говорит, без эмоций: «You are a piece of shit» [13]. И ещё раз дубинкой ткнул его в грудь куда-то, чтоб успокоился.

— Помогло? — говорю я.

— Тебе когда-нибудь между ребер дубинку втыкали? — говорит мужик.

— Нет, — честно признаюсь я. — Ногами били — это было. Вон зубы передние все отбили… — Я поднимаю верхнюю губу, чтобы показать присутствующим, что я не вру. — А дубинкой не приходилось.

— Ну, дубинкой тоже помогает, — говорит мужчина.

— И чем всё кончилось? — говорю я.

— Да ничем, — говорит Сеня номер восемь. — Документы изъяли. Игорьку вон велели завтра в участок с утречка пораньше заглянуть. Остальным тоже порекомендовали пределы Большого Яблока не покидать.

— А Игорь тут при чём? — говорю я.

— Да ни при чём, — говорит Сеня номер восемь. — Это они с чёрными связываться не хотят. Боятся их. А с нашими всё можно.

— Хочешь, я с тобой пойду? — обращаюсь я к Игорю.

— Можно, — говорит он.

— Как у тебя с английскимото? — говорю я.

— Да нормально вроде, — говорит он.

— Ну, я всё равно могу пойти — на всякий случай, — говорю я. — Если не поймешь чего, я переведу.

— Спасибо, — говорит Игорь и поднимается со своего места. — Ладно, мне пора.