Поцелуй хоть и был коротким, но эмоций вызвал целый шквал.

Я ведь не соврал Алёне тогда в кабинете.

Я не целуюсь в губы. Для меня это слишком интимный процесс. Это — близость особого уровня. Это — доверие. А женщинам я не доверяю. Больше не доверяю.

С Алёной же все мои установки слетают к хуям собачим.

Я понял это и решил действовать. Как? Выбить лишнюю дурь из головы. Как это лучше всего сделать? Потрахаться. Возможно, проблема именно в этом. Не утолил я голод до конца после освобождения, вот и штормит меня от девчонки.

Мне эти эмоциональные качели рядом с ней нахуй не упали.

Я позвонил проверенному человеку, который подготовил для меня нескольких сочных девочек. Я как раз собирался ехать к ним, когда меня остановил один из пацанов охраны. От него я узнал, что у Алёны и её брата проблемы с какими-то бандитами. Это он случайно услышал, когда проходил мимо. И уже чуть позже он увидел, что девчонка резко сорвалась с рабочего места.

Мне она, конечно, не призналась сразу, что случилось. Тут я не удивился. Удивился, когда узнал, кому она должна. Хромой неплохо поднялся за время моего отсутствия. Он был один из немногих, кто не сливал меня, но и не помочь не пытался. В такой ситуации каждый думает о своей шкуре. Хромой не влез, и не прогадал.

— Бурый, — здоровается Семён, — мне тут привет от тебя передали.

— Я привет не передавал.

— Ты, как всегда, к словам цепляешься.

— Ближе к делу. Сколько тебе девчонка должна?

— Пятьсот кусков.

— Даю шестьсот, и ты о ней забываешь

— А какого хера ты за неё вписываешься?

— Тебя это ебать не должно, — резко отвечаю я.

Хромой ржёт.

— Что, подобрел на пирожках девичьих? Мои пацаны поплыли.

— Пускай плывут в обратную сторону. Увижу их рядом, ноги переломаю.

— Тише ты, я понял. Пацаны о ней забыли уже. Как и я. Деньги жду завтра.

— Лады, — отвечаю я и уже хочу положить трубку, но Семён меня останавливает.

— Бурый!

— Да?

— Мне должен был отец этой девки.

— Так какого хуя к ней полез?

— Отец съебался, долг остался. Мне похуй с кого бабло брать.

— А пытался его найти.

— Его менты найти не могут найти. Я решил не тратить время и ресурсы. Тем более, краля твоя мне сразу двести кусков отдала.

— Менты ищут?

— А ты не в курсе, что ли? Он же дочь отпиздил так, что она пару недель в больничке отдыхала.

— Не в курсе, — цежу сквозь зубы.

Делаю себе помету отпиздить спеца, который мне до сих пор эту информацию не принёс. Хромой вкратце описывает мне, что произошло с Алёной в тот злополучный день, когда она попросила меня о помощи.

Получается, я спас её от одних уродов, а она попала под горячую руку собственного отца.

Во время разговора Семён даже пару фоток девчонки присылает, на которых я увидел её тело, изуродованное фиолетовыми синяками и опухшее лицо. Пиздец. Что же за тварь её отец, раз так поиздевался над ней?

Слова Хромого пробуждают во мне желание убивать. Друг намекает, что у этого урода могут быть и другие кредиторы, поэтому за Алёной лучше приглядывать некоторое время.

Я прощаюсь с Семёном, и я тут же даю отбой по девочкам. Какие девочки? Мне нужен ринг и спарринг-партнёр.

На следующий день информации у меня становится ещё больше. Мой спец, оказывается, не спал, а активно работал по делу Алёны. Ему даже удалось напасать на след Игоря Донского, но этот урод, будто почуял слежку и свалил в другой город.

Я рассматриваю фотографии Алёны, когда охранник спрашивает, может ли он пропустить её ко мне в кабинет. Даю добро. Жду девчонку, откинувшись на спинку кресла. Документы по её делу убираю в стол.

Она переступает порог, смотрит на меня и тут же краснеет. Я сначала не понимаю, почему, но потом начинаю догадываться. Алёна смотрит на мои губы и облизывает свои. Снова. Сучка. Издевается, что ли? Поднимаюсь с кресла и подхожу к ней.

— Что хотела? — немного грубо спрашиваю.

Она поднимает на меня голову, стреляет зло глазами. А на что рассчитывает? Что я вдруг стану нежным и ласковым после нашего мимолётного поцелуя? Этого не будет.

— Привет, для начала, — говорит она.

— Угу, — киваю я. — Что хотела?

— У меня к тебе просьба.

— Слушаю.

— Я должна тебе миллион, правильно?

— Да.

— Устрой для меня аукцион, — выпаливает она.

— Не понял.

Хмурюсь. Пока не понимаю, о чём она говорит, но прям чувствую приближения какого-то пиздец.

— Аукцион. Лот — моя девственность, — смело продолжает она. — Я продам свою девственность. Отдам тебе долг, и попрощаемся.

Охуеть. Сейчас я точно кого-то пришибу…

— Ты охуела, кукла? — рявкает мне в лицо.

Вжимаю голову в плечи и понимаю, что малость перегнула.

Я же о другом собиралась поговорить. Точнее, с другим предложением пришла. Увидела его такого хмурого и холодного, стало немного обидно. Я надеялась, что он хоть немного смягчится после нашего поцелуя. Зря. Ничего не изменилось.

Вот и пришла мне в голову эта идея с аукционом. Дурацкая. Но… поздно пить «Боржоми», как говорится.

Бурый кладёт руку на мою шею и легко сжимает пальцы.

— Какой аукцион? Ты чё, блять, удумала? — рычит он.

— Ну… — я тяну время, пытаясь обдумать, что говорить дальше, чтобы ещё больше себя не закопать.

— Сама придумала или посоветовал кто?

Бурый даже не догадывается, что помогает мне своими вопросами. Он чуть приподнимает меня за шею и толкает назад. Я иду на носочках практически. Охаю, когда больно прикладываюсь затылком об стену.

— В книге прочитала.

— Спали нахуй книгу, — шепчет мне в губы. — Об аукционе забудь.

— А такие реально проводятся, да? — невинно хлопая ресницами, спрашиваю я.

— Вот скажи, ты специально нарываешься?

— Нет.

— Понравилось по заднице получать?

— Н-нет, — запинаясь, отвечаю я.

— Что-то не очень уверенно отвечаешь.

— Нет, — повторяю уже твёрдым голосом, но поздно, кажется.

— Повернулась, — говорит он, отпуская мою шею.

— Зачем это?

— Повернулась.

Недовольно поджимаю губы и поворачиваюсь лицом к стене. Неужели снова по заднице получу? Ну, твою ж мать! Мне и так сидеть после прошлого раза не очень комфортно.

Бурый довольно хмыкает, подходит ко мне сзади, поддевает пальцами резинку пояса штанов и медленно опускает их, оголяя ягодицы.

Я тут же краснею, так как надела сегодня кружевные стринги. Ещё подумает, что для него старалась. Чёрт! Нужно срочно купить себе хлопковые трусы-недельки с цветочками, бабочками и единорожками!

— Мм, — тянет Бурый, проводя горячей ладонью по ягодице, — красиво.

Он поддевает резинку трусиков пальцем, а я перестаю дышать. Их тоже снимет? Божечки. Но нет. Мужчина убирает руку, возвращаясь к попе. Проводит ещё раз, а потом резко шлёпает. Место удара горит огнём. Я подаюсь вперёд и чуть не впечатываюсь лицом в стену.

— Упрись руками, — советует Бурый.

Зло смотрю на него и встречаюсь с насмешливым взглядом. Он подходит ближе, касаясь грудью моего плеча. Я всё же поднимаю руки и упираюсь ладонями в стену.

— Что ты… — выдыхаю я, когда рука Бурого ныряет по футболку и ложится на живот.

— Чшшш…

Шлёп! Новый шлепок. Я морщусь от боли, закрываю глаза. Пытаюсь отвлечься. Но ничего не помогает. Я снова поглощена будоражащими кровь ощущениями. Горячая ладонь Бурого на животе, его запах потрясающий, горячее дыхание, ласкающее шею.

Шлёп! Сжимаю бёдра после очередного шлепка и, к собственному стыду, чувствую нарастающее возбуждение. Внизу живота образовывается приятная тяжесть. Грудь высоко вздымается.

Шлёп! Не успеваю сдержать тихий стон, вырвавшийся из груди. С ужасом понимаю, что соски затвердели, и Бурый это может увидеть. Ведь бюстгальтер на мне, как и трусики, кружевной, а футболка плотно облегает фигуру.

— Ебать, — тянет он.

Как же стыдно! Как стыдно! Я не должна возбуждаться! Но почему это происходит? Бурый называет меня ведьмой, но и он, получается, колдун, ведьмак, или как там его правильно назвать.