— Надо давать отхаркивающие сборы. Тысячелистник, мяту, тимьян…

— А то ваше лекарство, о котором вы рассказывали?

Князь вскочил на ноги, начал быстро ходить по кабинету.

— Оказалось недостаточно очищенным, испытания пришлось прервать из-за смерти пациента.

— Но остальным помогло?

— Да, — секунду подумав, решился ответить я.

— Терять нечего, давайте! Я беру на себя все риски!

— Я их не беру!

— Решать мне!

Мы уставились друг на друга в ярости. «Решает он…».

— Поймите! Мы не испытывали на детях, могут быть осложнения.

— Плевать! Спасайте сына! Если есть хоть один шанс, используйте его!

Я подумал — и решил. Пусть так. Блин, даже приемный отец требует делать что угодно. А я? Смогу потом простить себе, что мог и не сделал? Остатки препарата лежат в сейфе у Николая Васильевича. Доставят их максимум за полчаса. Сразу начать, если эффект будет, увидим очень быстро.

— Мне надо телефонировать Склифосовскому.

— Пожалуйста, — хозяин кабинета показал на аппарат.

Что-то возилась телефонистка на станции, потом искали Николая Васильевича. Хорошо, хоть его уговаривать не пришлось. Стоило сказать, что сейчас приедет человек за порошком, что я ему давал, он сразу сделал стойку.

— Что, так срочно?

— Да. Посыльный от Великого князя Сергея Александровича. Сын его заболел крупозной пневмонией.

— Ох, боже мой! Я сам сейчас привезу.

— Захватите тогда и укладку со шприцами, если можно.

— Всё понял, ждите.

И тут я вроде из пелены какой-то вынырнул. Вот тормоз. А кислород? Читал же, что начали выделять, еще в прошлом году, немец, фамилию не припомню.

— Сергей Александрович, а нельзя ли связаться с профессором Менделеевым? Может, у них ведутся работы по выделению чистого кислорода. Это могло бы помочь…

— Я понял. Отцу что-то такое устраивали. Когда у него приступы астмы случались, дышал в специальной комнате.

Розысками Дмитрия Ивановича занялся граф Шувалов. И сделал почти моментально — через пять минут я разговаривал с живой легендой. Да, опыт повторяют и совершенствуют. Кислород есть, в стальном баллоне под давлением. Либо в сосуде Дьюара жидкий. Доставят в течение часа. Редуктора, чтобы дать подышать, готового нет, но можно приспособить, это не так и трудно. Просто никто еще не пытался подобное сделать для дыхания больных.

Ладно, это уже детали. Но сколько вводить пенициллина? Да, есть формула пересчета — одна десятая взрослой дозы на год жизни. А груднички? Не помню! Хорошо, пусть будет пять сотых. Говорил Склифосовский насчет вычисленной дозировки? Или нет? Но если вводили, то хоть примерно должны были… Как же не вовремя всё! И где он с лекарством ездит? Рядом ведь почти! Поезжай быстрее! Где его носит?

Посмотрел на часы — прошло шестнадцать минут. Скоро будет. Не надо заводиться только, попробуй отвлечься. Но не получается что-то…

Через четверть часа, дверь открылась, и лакей впустил Склифосовского. Тоже с саквояжем. Надеюсь, его содержимое полезнее, чем в моем.

— Здравствуйте, Евгений Александрович — доктор пожал мне руку. — Всё так плохо?

— Состояние тяжелое. Двусторонняя пневмония, дыхательная недостаточность, высокая лихорадка.

— Что же, — вздохнул Николай Васильевич, садясь на стул. — Раз так, смотрите, что мы имеем.

Он поставил саквояж на колени, расстегнул, и начал вынимать из него флаконы.

— Сколько препарата осталось? — спросил я.

— Достаточно. Я не всё привез. В каждом флаконе одна доза для взрослого, пять единиц. Возможно, она немного завышена. Но опыт показал, если меньше, то не так эффективно. Инъекция болезненная, мы растворяли в четырехпроцентном растворе кокаина.

— Ну уж нет, — перебил я его. — Грудному младенцу даже микродозы кокаина… Да еще в таком состоянии, с угнетенным дыханием… Сначала стимулирует, но ведь и сосудистая реакция… Будем делать на физиологическом растворе.

Николай Васильевич повздыхал, потом пожал плечами:

— Для детей подбор дозировки не осуществляли.

— Одна десятая на год жизни. Мальчику четыре месяца, можно и пополам разделить, — поделился я результатами своих воспоминаний.

Пока шел разговор, я пододвинул к себе три флакона, потом, подумав, еще парочку, и начал разворачивать шприц из укладки.

— Что вы собрались делать? — спросил Сергей Александрович.

— Уколю себе пять доз сразу. Если препарат загрязнен, то возможна реакция. Лучше пусть она случится у меня.

Может, и глупо это, но хоть так. Умереть не получится, аллергические реакции только в одном случае из пяти заканчиваются печально, но это мое лекарство, мне за него отвечать. Тем более если колоть младенцу… К тому же, это первое введение, какая там сенсибилизация, которая при аллергии происходит?

Я приступил уже к третьему флакону, когда дверь снова открылась. Лиза. Выглядит она совсем не очень: темные круги под глазами, бледная, осунувшаяся. Явно только что плакала.

— Ну что вы здесь сидите? Делайте что-нибудь! Там мой сын умирает, а они устроили тут совещание!

Такой я Великую княгиню не видел никогда. Всегда корректная с окружающими, голос ни разу не повышала ни на кого. Судя по удивленному взгляду Сергея Александровича, он тоже такого не припомнит.

— Елизавета Федотовна, голубушка, ну нельзя же так убиваться, — попытался успокоить ее Склифосовский.

Но Лиза оттолкнула его и бросилась ко мне.

— А ты? Куда уехал? Когда помощь нужна, а ты прохлаждаешься где-то⁈ — и она зарыдала, некрасиво сморщив лицо.

Ну вот, наконец-то, Сергей Александрович выбрался из-за стола, сжал жену в объятиях, да так и держал, пока прибежавшая прислуга не увела Лизу.

Ничего со мной не случилось. Никакой сыпи, покраснений, ни-че-го! Ну прибьет там немного микрофлору в кишечнике, восстановится. Я посмотрел на часы. Сорок минут прошло, можно колоть Сашке.

Но как отделить пять процентов из имеющейся дозы? Давай, работай голова, вспоминай. А ларчик просто открывается — растворяют в двадцати миллилитрах раствора, и девятнадцать выливают. Хранить раствор антибиотика для следующей инъекции? Если в будущем за таким кого-нибудь поймаю, убью на месте. Но сейчас не до церемоний.

Первую инъекцию когда делал, руки слегка подрагивали. Мало того, что сын очнулся и заплакал, так еще и Гневанов со Склифосовским над душой маячат.

Логика и врачебный опыт говорили, что делать так нельзя ни в коем случае, но раз уж пошли в эту сторону, останавливаться глупо. Температура на момент укола поднялась до тридцати девяти и шести десятых. Давление упало до пятидесяти пяти на тридцать, частота дыхательных движений выросла до шестидесяти пяти в минуту. Ждать больше нечего.

Тут и колоть некуда, сколько там той ягодицы у грудничка? Я быстро ввел иглу в мышцу, Сашка заплакал сильнее, но тут уж не до сантиментов. Потихонечку ввел тот самый оставшийся миллилитр. Вытащил иголку, приложил к месту инъекции ватный шарик со спиртом, перекрестился. И остальные вслед за мной. Осталось только ждать.

ВѢСТИ ИЗЪ ВНУТРЕННИХЪ ОБЛАСТЕЙ. Какъ сообщаетъ «Ков. Лист.» въ замѣткѣ «Оплеванiе дьякона», ковенскiй губернаторъ за оскорбленiе служителя православной церкви оштрафовалъ на 500 рублей дворянку дѣвицу В. Яцевичъ. Дѣло возникло по жалобѣ дьякона Эльпидина, который проходилъ по улицѣ, мимо открытаго окна дома Яцевичъ, и былъ оплеванъ дѣвицей Яцевичъ и ея подругой гимназисткой.

РЕКЛАМА. Интересно для МУЖЧИНЪ! Требуйте немедленно выслать 12 открытыхъ писемъ натурщицъ и красавицъ. Цѣна съ пересылкой въ заказномъ письмѣ 2 рубля (можно марками). Требованiя и деньги адресовать въ контору «Бубенчикъ и Клико». Москва, Фурманный пер., д. Монигетти.

ПЯТИГОРСКЪ. 28-го августа членъ русскаго географическаго общества Пастуховъ совершилъ второе восхожденiе на Эльбрусъ, гдѣ произвелъ изслѣдованiя и метеорологическiя наблюденiя и установилъ максимальный термометръ.