Но это впереди. Пока Бунакова, самостоятельно дышащего, с пристойным давлением сто на пятьдесят, понесли в палату. Кора вроде не пострадала, тьфу-тьфу-тьфу, зрачки одинаковые, не плавают, мозговая иннервация без перемен, а главное, отходящий от наркоза Василий Александрович просипел что-то матерное, самостоятельно, без всяких побуждений. Я ведь помню реплику Дьяконова во время реанимации. Прав Петр Иванович, тысячу раз прав — не хватает непрямого массажа сердца, чтобы обеспечить нормальную перфузию крови в мозги. Но медицина — наука, признающая чудеса, хотя их и не творящая. Вот я на такое надеюсь, что голова у нашего пациента на месте осталась.

Пошли обсуждать, что натворили. По свежим следам, пока вспоминания свежи и не улетучились. Потом продиктую какому-нибудь ассистенту протокол операции — как автор метода и самый молодой. Одни профессора, блин, собрались, за водкой послать некого даже.

— Как оцениваете операцию? — спросил у меня Николай Васильевич.

— Отлично оцениваю. Все сделали, что могли, и выполнили работу на пять с плюсом.

— А некоторый сделали еще больше, — вставил Бобров.

— Конечно, доктор Микулич не растерялся, вовремя начал реанимационные мероприятия, не дал пациенту умереть.

— Но так получилось, что вы его и спасли, — вернул мне комплимент Йоханн. — Я уже был готов сдаться.

— В нашем деле сдаваться нельзя, — вздохнул я. — Господа, вы же знаете, что мы с Николаем Васильевичем взошли на Голгофу государственного управления отечественной медициной?

— Как витиевато вы, Евгений Александрович, выражаетесь, — подколол меня Бобров.

— И не очень оптимистично, — добавил Микулич.

— Так вот, — я потер лоб, соображая, что хотел сказать. — Наши двери открыты для любых, подчеркну, любых предложений. Все, что касаемо обучению медицины в Империи, лекарственных стандартов, ассоциаций и премий — ждем вас с распростертыми объятиями. Денег, увы, нет…

…в этом месте все присутствующие заулыбались и мне очень захотелось закончить спич знаменитым «но вы держитесь»…

— … но они будут! Я вам обещаю. Медицина будет в приоритетах развития страны.

Аплодисментов я не дождался — все лишь одобрительно покивали. А там и принесли свежий самовар, вместе с которым прибыл молоденький ассистент — записать протокол операции. Сейчас попьем, чтобы во рту не пересохло, потом и пообедать можно всей компанией, силы восстановить.

Довести творческий потенциал до оптимальных значений не удалось, с утра на службе я только носом клевал. После операции мне так захотелось отдохнуть душой и при этом не было желания тащиться в ресторан или варьете… Яхт-клуб с его подковерными интригами, тихими, но очень важными разговорчиками тоже вызывал отторжение. И я отправился… на кинопоказ! Да, да, в Питере уже полгода как в в летнем саду «Аквариум» на Каменностровском проспекте демонстрируют подборку короткометражек братьев Люмьер. Еще Агнесс во время ее турне в столицу хотела сходить, подбивала меня. Но всякие более важные дела не дали посетить синематограф. И вот теперь, я наконец, решился. «Синема, синема, от тебя я просто без ума…».

Взял с собой детей Кузьмы и прямо на «Бенце» отправился на Каменностровский.

Ну что можно сказать? Под музыку тапера, демонстрировали сразу несколько лент — «Выход рабочих с завода», «Разрушение стены» и, разумеется, знаменитое «Прибытие поезда». Мне последняя лента была памятна фильмом «Человек с бульвара Капуцинов», где подвыпившие ковбои начали от страха палить в простыню, с которой на них наезжал поезд. У парней, разумеется, все это вызвало дикий восторг. Дочки Кузьмы вели себя поспокойнее, но тоже глазки заблестели. Старшая даже поинтересовалась, что нужно сделать, чтобы попасть в такой фильм? И что отвечать? Киноиндустрии еще не существуют, на актрис кино нигде не обучают? Хотя можно стать актрисой театра, а уже оттуда… Примерно, так и донес.

Вот вроде и министерство молодое, а бумажек уже — вагон прислали. И всем что-то надо. И кофе попил, да не раз — толку никакого. И не сбежишь ведь, пришел Рагозин, начали решать традиционные вопросы, не терпящие отлагательства. Сам виноват, убедил Склифосовского поехать домой, а то он после операции совсем никакой. Тяжело ему многочасовое стояние далось.

В институт я звонил, вроде с Бунаковым в порядке всё, кишечник работает, газы отходят. Невропатолог приглашенный больших изменений не нашел. Заеду туда, посмотрю, как он. Вот озадачу сейчас всех, и вперед. Вон, Семашко хмурый сидит, развеселю парня, поручу проект приказа писать. Ума много не надо — шаблон есть, задачи я ему обрисую, пусть тренируется.

— Вам телефонирует его высокоблагородие лейб-акушер Отт, — доложил секретарь.

После нехорошей истории с воротником Дмитрий Оскарович уцелел. Специалист он хороший, и Императорский клинический повивальный институт возглавляет заслуженно. И я склонен верить, что не разобрался человек, пустил дело на самотек, а исполнители подвели. Он и прощения потом просил. Дружбы между нами не завязалось, но встречаясь в институте Елены Павловны, где он был профессором, всякий раз раскланивались.

— Слушаю вас, Дмитрий Оскарович! — крикнул я в трубку. А иначе могут на другом конце и не расслышать.

— Евгений Александрович, здравствуйте. Мне надо с вами проконсультироваться. Срочно.

— Я на службе буду еще час примерно. Потом на Кирочную, в институт Елены Павловны.

— Подожду вас там.

Знаю я, о чем консультация. Но сначала послушаем, что говорят умные люди, специалисты своего дела.

Отт на улице стоял, не вытерпел. Солидный дядька, а как пацан на дорогу выглядывает.

— Здравствуйте, Евгений Александрович! Уже заждался! Пойдемте ко мне в кабинет, там поговорим.

— Здравствуйте, Дмитрий Оскарович. Я же предупреждал, что на службе буду какое-то время. Даже раньше планируемого подъехал. Ладно, рассказывайте, в чем беда, мне еще пациента посмотреть надо, вчера оперировали.

— Да, тут уже все уши прожужжали, что вы с Николаем Васильевичем какую-то уникальную операцию делали.

— Было дело.

— Меня вызвали к Её Императорскому высочеству Елизавете Федотовне, — заговорил Отт, как только закрылась дверь в кабинет.

— Нужна помощь с моей стороны? Вроде недавно я разговаривал с Великой княгиней, никаких жалоб она не предъявляла.

Вроде получилось сыграть неведение. Или Отт не заметил.

— Она говорит о каком-то способе, который позволяет определять беременность на ранних сроках. Какие-то лягушки. Понимаю, что это может быть фантазия княгини, но приходится потакать ее капризам…

— Никакая не фантазия. Именно так была подтверждена первая беременность Её высочества. Как раз на ранних сроках.

— И что же это?.. Какие-то народные приметы?

— Научно обоснованный метод. У меня привилегия оформлена. Всё никак не соберусь статью написать.

— И в чем же суть исследования? — скептически спросил Отт.

А ведь не хотел выпендриваться. Пока лейб-акушер рожу кривить не начал. Как говорится, не вынесла душа поэта.

— Рубль, — спокойно сказал я.

— Какой рубль? — удивился Отт.

— За право пользоваться сведениями я у всех прошу рубль. Вот с морковным супом так было, и с лягушками тоже. Вы мне платите, я вам рассказываю. Хотите официально оформить — через кассу «Российского медика». Моховая, семь, со двора, трудно не заметить. Работает с восьми до девятнадцати, перерыв…

— Да в самом деле, Евгений Александрович! Мы с вами не в бирюльки играем! Речь идет о здоровье члена августейшей фамилии!

— А вам рубля на это жалко.

— Черт-те что творится! — крикнул раскрасневшийся лейб-акушер. — Вот вам три рубля! Надеюсь, этого хватит?

— У меня нет сдачи, Дмитрий Оскарович, извините.

— Потом отдадите!

— Нет, я так не могу. Разменяйте где-нибудь, не знаю. Одолжите у сотрудников.

Отт схватил свой трояк, и убежал из кабинета. Жестковато, наверное, с ним поступил, но очень уж меня разозлило его презрительное отношение. Пусть побегает, это полезно для здоровья.