— Предложение заинтересовало нас. Ближайшим скорым поездом выезжаю в Санкт-Петербург. Глава исследовательской лаборатории Bayer AG Карл Дуйсберг.

Тут-то я и охренел. У меня же нет никакого аспирина! И что, такая шишка выезжает по первому зову к любому, кто пошутит про новое лекарство? Или только к изобретателю стрептоцида?

— А долго идет поезд из Леверкузена в Питер? — спросил я телеграфиста.

— Не могу знать-с, ваше сиятельство. Но можно уточнить у начальника почтамта. Он работал на железной дороге.

Конечно, парень, наверное, за всю жизнь дальше Царского Села не выезжал, для него что Марс, что Леверкузен — всё едино.

— Уж будь любезен, — я протянул рубль. Который мгновенно исчез в кармане.

Спустя десять минут звонков и уточнений я стал обладателем информации — поезд Экспресс-Норд, через сорок часов будет в Питере. А это значит, что у меня немногим более суток, чтобы на коленке сделать аспирин, а к нему хоть какие-то документы. Горю синим пламенем! Антонова нет, заместители Славки вместе с ним в Тамбове… И что делать? А вот что. Срочно ехать к Склифософскому, проситься в химическую лабораторию. Да еще и ходатайствовать о помощи местных специалистов.

Я заторопился, телеграфисты тоже. Получив на руки распечатанные диалоги в виде наклеенных на бланки ленточек, я пожаловал в кассу. Да уж. Тарифы здесь… Будто в девяностые по сотовому звонить из роуминга в Сингапуре. Но для меня сумма ни разу не критичная. Главное, быстренько разобрался с Гамачеками, успокоил.

Новость номер один: лаборатория химическая в институте есть, хорошая. Новость два: Николай Васильевич отбыл в Киев, читать лекции, вернется через неделю. К кому обращаться, я не знаю. То есть я здесь человек вроде и не чужой, но что сделать для соблюдения интимности процесса — о том ведал некто, мне неизвестный. И вместо того, чтобы ходить и отвлекать занятых людей, я поехал к тому, что знал эту кухню гораздо лучше. Я ведь помню, как Склифосовский на меня ногами топал, бил кулаком по столу и кричал, что не простит сманивания уникального сотрудника. Неделю потом не разговаривал.

— Дмитрий Леонидович, срочно нужна помощь, — сказал я вместо приветствия, входя в кабинет.

— Чаю хоть попить успеем? — улыбнулся Романовский.

— Да там дело лучше проводить в вечернее и ночное время, чтобы не мешал никто.

— Идем грабить купеческий банк? У меня нет черной повязки на лицо, я не могу.

— Хуже. Нужна лаборатория, толковый лаборант и небольшая помощь. Надо проверить одну идею.

— «Велика беда, не спорю. Но могу помочь я горю. Оттого беда твоя, что не слушался меня. Но, сказать тебе по дружбе, это службишка, не служба», — продекламировал Дмитрий Леонидович.

— Я так понимаю, дети сейчас Ершова в твоем исполнении слушают.

— Да. Телефонируем нужному человеку, он к нам приедет, и вы договоритесь.

— Сколько дать ему? Рублей пятьдесят достаточно?

— Ты эти миллионерские замашки брось. А то скоро начнешь половых горчицей мазать, как загулявший купец. Десятки за глаза хватит, и Ковисто долго будет вспоминать твою щедрость.

Мы успели попить чаю, обсудить Ельцину, решить, что она достойна взвалить на себя бремя ответственности за питерское отделение «Российского медика», побеседовать с Зинаидой Яковлевной и обрадовать ее повышением. Так как я сидел подальше, то в опасности быть расцелованными оказались штиблеты Романовского. Очень уж радостным получилось повышение жалования. Я вспомнил, что на шее у докторицы куча нахлебников, а потому слегка понизил градус веселья, повторив пункт договора о финансовой дисциплине и штрафе совсем уж космических размеров для руководящих лиц.

И только после этого прибыл искомый Ковисто. Звали чухонца Иван Николаевич, был он тучен, рыж и высок. Викинг с внешностью лорда Байрона, только с кавалерийскими усами и чуть постарше. Чуть не с порога спросил, что понадобится из реактивов. С некоторым недоверием и настороженностью. Но услышав, что кроме салициловой кислоты и уксусного ангидрида нам потребуется только стандартная химическая посуда, облегченно вздохнул. Он что, думал, мы там взрывчатку творить собрались? Реагенты обещал обеспечить, договорились на восемь вечера. Десятку я выдал ему авансом, стараясь не замечать осуждающего взгляда Романовского.

Соучредитель «Российского медика» заманил меня на ужин. Нормальный врач ест дома, а не в ресторанах — таков был лозунг. А я разве против? Опять же, Лидию Михайловну давно не видел. По дороге заехали в кондитерскую и набрали всяких сладостей в количествах, по оценке Романовского, способных вызвать многократное слипание задниц у всех трех отпрысков и у благоверной вместе с ними.

Хороший ужин, вот такой, наверное, и я хотел бы каждый день. Чтобы любящая жена, дети, и дом, в который хочется возвращаться. Верю, что и у меня будет так. И хрен бы с ними, высшими сферами. Но для начала надо заработать немного на комфортную жизнь.

Ковисто ждал. Хорошая лаборатория, чисто, всё на своих местах стоит, никаких стаканов с недопитым чаем и недоеденных пирогов с роящимися над ними мухами. Стопка бумаги с карандашами на свободном месте, чтобы можно сразу записи делать, грифельная доска вытерта до блеска.

— Вот, ваше сиятельство, как и говорили — кислота и ангидрид. С последним пришлось повозиться, провел дегидратацию. Но это так, небольшая заминка. Препараты химически чистые, я проверил.

Может, переманить этого чухонца? Ишь, чешет как по-писаному, элементарные операции, наверное, без участия коры головного мозга делает, на одних рефлексах. Но Склифосовский ведь и убить может за воровство подходящих кадров — Романовского я и так у него уже «подрезал»… Лучше в других местах поискать.

— Смешиваем кислоту с ангидридом в соотношении примерно десять к двенадцати весовых частей.

Через двадцать минут пришлось признать, что реакция вялая и толку пока никакого. Блин, вот же голова садовая!

— Давайте на водяную баню, шестьдесят градусов.

И снова взвешивание, подготовка воды, вливание одного в другое. И ожидание. Да, немного бодрее, но никакой кристаллизации и через полчаса нет. Но я ведь помню, что лабораторку закончил за один академический час — сорок пять минут!

— Катализатора не хватает, — обронил Романовский.

Вот кто сидел с поистине олимпийским спокойствием. В отличие от меня Дмитрий Леонидович в лабораториях чуть не треть жизни провел. Как подумаешь, сквозь какие дебри они продирались методом проб и ошибок при разработке способа окрашивания, состоящего из нескольких стадий, оторопь берет. Это тебе не с третьего раза ацетилирование зафигачить с заведомо известным результатом. Я бы не смог, терпения не хватит.

Прикрыл глаза, попытался еще раз вспомнить ту отработку. Залил уксус, и на баню? Нет, добавил из пипетки пять капель, Тёма Савельев пошутил еще, что титровать в таких количествах лучше другие вещества. И закрыл емкость, над которой парил легкий туман. Да!!!

— Концентрированная серная кислота. Пяти капель достаточно, наверное.

Иван Николаевич кивнул и вытащил из шкафа склянку темного стекла с аккуратно приклеенной бирочкой «Oleum».

Пока Ковисто «колдовал», Дмитрий Леонидович тихо, на ухо спросил:

— Откуда сей рецепт? Позвольте полюбопытствовать.

— Архив Талля — также тихо ответил я — Профессор очень близко подошел к стабилизации кислоты.

Спустя двадцать минут содержимое колбы остудили, добавили для верности ледяной воды, и на дно осели совсем невзрачные с виду кристаллики.

— И что у нас получилось? — задал наконец мучивший всех вопрос Романовский.

— Как всегда, слава, деньги и почет, — ответил я. — Эффективное жаропонижающее и обезболивающее средство. Иван Николаевич, кристаллики промыть, провести рекристаллизацию этанолом. Премию получите, — я посмотрел на часы, — сегодня же.

А я думал, он улыбаться совсем не умеет — серьезный, сосредоточенный. А как про дополнительную оплату услышал, так сразу и радость на лице. Рублей пятьсот выдам, такое дело провернули!