— Ты же хотел работать, сурвер! — в разговор вступил охранник Агацума — Сумка вон на плече, фонарь на лбу. Я довел тебя до Маккоя и…

Продолжить он не успел — в коридор вывалился багровый от ярости Всхрюк Маккой.

— Нхр-р-р-а-а! Нхр-р-р-а-а! Где он⁈ Где Амос? А! Вот ты… — Маккой осекся, когда Дуглас Якобс сделал шаг в сторону, показавшись из-за меня.

Оглядев тяжело дышащего и не перестающего хрюкать мужчину, Якобс повернулся ко мне:

— Тут отмолчаться не выйдет, сурвер. Налицо какой-то конфликт. Будь так добр — проясни ситуацию.

Вздохнув, я сказал как есть:

— Он прямо обвинил меня в саботаже. При свидетелях. Я не собираюсь обращаться в суд, мне не нужна никакая компенсация и про свидетелей я говорю только для вас, мистер Якобс — вам они не солгут и скажут все как есть. Когда он сказал, что я развинчивал фланцы труб и дырявил прокладки, в комнате было еще минимум четыре работника и они все слышали. После этого я развернулся и ушел.

Выслушав меня, Дуглас кивнул и перевел взгляд на тяжело дышащего Маккоя:

— Илий?

— Я всего лишь высказал свое… нхр-р-р-а-а!… До него ничего такого не нашли, а как только он спустился вниз нхр-р-р-а-а!… Я же о нашем деле радею! Из-за него род Якобс обвинят в нхр-р-р-а-а!…

— Ясно — изрек Дуглас Маккой — Ясно…

Помолчав, он оглядел толпящийся в коридоре народ — мы невольно образовали пробку у служебного входа — и попросил:

— Расходимся, сурверы. Расходимся. Закончившим смену отдыхать, другим успехов в работе. А вы двое давайте за мной. Есть у меня простое решение этой ситуации. И если ты попусту обвинил сурвера Амадея Амоса, и он это докажет, то тебе придется перед ним извиниться. Амос… ты идешь?

Вспомнив о предложенной сумме и другие блага, я поколебался пару секунд, но все же выбрал заработок и стронулся с меня, пойдя за Дугласом Якобсом.

По звенящей под подошвами лестнице я спустился первым и отвел в сторону луч налобного фонаря, чтобы не слепить следующего. Маккой, переодевшийся в серый комбинезон и высокие зеленые сапоги, спускался куда медленнее, крепко вцепляясь руками в перчатках в каждую перекладину и ненадолго замирая на ней. Неопытный… Возможно впервые перемещенный из своей комфортной среды офисного обитания прямиком в журчащую клоаку… Последним спустился рядовой охранник с мощным шахтерским фонарем на плече — вещь, кстати, классная. Тоже производства Россогор, обновленная древняя модель шахтерского фонаря с черным корпусом аккумулятора, витым проводом и самой лампой с регулируемой мощностью. Я бы от такого не отказался, но он стоит под две сотни динеро самое малое. Илий Маккой повертел головой, освещая и обозревая сырые бетонные стены, после чего, тяжело вздохнув, почти простонал:

— Ну пошли уж… нхр-р-р-а-а!… — говоря это, он смотрел по сторонам с такой пугливой брезгливостью, что я окончательно убедился — он впервые в подобном месте. Белоручка. Белоножка.

И теперь понятно, почему он решил, что такого количества протечек просто не может быть — потому что никогда не видел в живую настоящие трубы — большие, старые, дрожащие от бурлящих в них жидкостей и могущие годами не давать о себе знать, а затем разом лопнуть в нескольких местах сразу. А те трубы, что там наверху, чистенькие, выкрашенные, не такие толстые… это все ненастоящее.

Я молча указал рукой и зашагал вправо, ориентируясь висящей на шее пластиковой схеме. К ней был подвешен химический карандаш, постукивающий о схему и задающий ритм. Сделать я успел шагов десять, прежде чем меня догнал Маккой и, обогнав, повернулся ко мне. Наклонив голову, уставившись исподлобья, намеренно слепя своим фонарем, он прошипел, стараясь звучать грозно:

— Со мной так разговаривать больше не смей! А когда поднимемся наверху — публично извинишься передо мной! Чтобы все слышали! Понял, мальчишка⁈

Я покосился на спокойно наблюдающего за нами молчаливого охранника. После чего посмотрел прямо в световое марево перед собой и ответил:

— Нет, не понял. Фонарь убери — слепишь.

Луч не убрался с моего лица, а в голосе Маккоя добавилось визгливых злобных ноток, прежде сдерживаемых, но теперь прорвавшихся:

— Нхр-р-р-а-а! Кем ты себя возомнил⁈ Подумаешь — герой! Ты просто захлопнул решетку, а не убил тварь! Ты просто нашел кучу дырок в старых трубах, а не залатал их! А я — заслуженный специалист с достойным образованием и большим рабочим опытом! Я босс! Моя работа действительно важна — и для рода Якобс и для Хуракана! А ты кто такой? Чистильщик? — он уже кричал и эхо его слов уносилось в далекий тоннель.

Меня где-то там в подсознании посетила зябкая мысль, что если тут есть какие-нибудь твари — вот сейчас они точно нас услышали. А он продолжал что-то орать про то, какой он важный и достойный, про то какой я никчемный и черти что о себе возомнивший.

И тут я внезапно понял… меня просто осенило, и я не сумел сдержаться, растянув губы в усмешке:

— До меня дошло… Холисурв!.. Да ты ведь просто завидуешь мне!

У меня все как-то разом само собой сложилось в ушибленной голое. То, как Илий Маккой ходит, как держит голову, как жестикулирует и даже его манера говорить — это все я видел уже много раз у другого человека. Это полная калька с Дугласа Якобса. Маккой копирует его во всем. Еще четверть часа назад мы, делая вид, что забыли о конфликте, собирались спускаться и Дуглас был там, беседуя, проверяя какие-то документы, ему то и дело отвечал Маккой и вот тогда-то мне и почудилось, что в глазах двоится — слишком уж одинаково они звучали и выглядели, хотя внешне были совсем непохожи. Да даже то, как льстиво Всхрюк улыбался Дугласу, как жадно заглядывал ему в глаза…

— Ты просто завидуешь мне — повторил я и, коротко рассмеявшись, шагнул в сторону и пошел дальше по коридору — А еще злишься, потому что папочка Дуглас перестал хвалить любимого сыночка и то и дело вспоминает имя совсем чужого гадкого сурвера, да, малыш? Ой как тебе завидно и обидно… а противный сурвер продолжает досаждать… да? Взял да аж сюда явился наглая морда, да еще и нагрубил при всех большому важному Всхрюку… утю-тю…

Охренеть…

Откуда в моей голове эти злые насмешливые слова, что так быстро складываются в колющие и режущие душу предложения? Я ведь не такой… я совсем не такой…

— Ты-ы-ы! — перекосив лицо, он сначала замахнулся, затем чуть повернулся ко мне и ударил.

Я даже не шевельнулся, видя и понимая, что ударить он не сможет. Слишком уж близко он к стене. И я не ошибся — кулак Всхрюка зацепил железную сетчатую обертку вороха мелких пластиковых труб, что уходили наверх. В свое время сетку крепили проволочными скрутками — дешево, сердито и навечно, вполне в духе сурверов. На одну из таких обрезанных, но все еще торчащих скруток он угодил кулаком. Я будто в замедленной съемке смотрел, как его рука налетает на торчащую скрутку, как морщится еще целая кожа в месте соприкосновения, а затем наконец рвется, как появляется и удлиняется темная, но еще не кровоточащая борозда. Странно хекнув, он отпрянул в сторону, ошарашенно глянул на все еще сжатый кулак и в этот момент очнувшаяся кровь рванула на выход, выступив сначала каплями, а затем уже полив обильной струей.

Я покосился на скрутку, с которой свисал лоскуток кожи. Глубоко же он себе руку пробороздил. Скорей всего до кости. А бинта или пластыря у меня при себе нет. Раньше я много чего таскал, но потом все кончилось, а в серьезных случаях мои ссадины и раны спонсировал бинтами и мазью бригадир Раджеш Паттари. И ведь раньше я ему за это был благодарен, а теперь понимаю, что он обязан был это делать, равно как и предоставлять отгул — чего он не делал никогда. Я продолжал пахать с перебинтованными руками, изнемогая от боли, но боясь голос подать.

А этот промолчит, интересно?

И чего он так замер?

— Кровь! — удивительно тонким голоском пискнул Маккой, неотрывно глядя на раненую руку — Кровь! Нхр-р-р-а-а! Нхр-р-р-а-а! КРО-О-О-О-ВЬ! Нхр-р-р-а-а! Нхр-р-р-а-а! — запрокинув голову, он издал долгий, очень долгий визг животного.