— Я понимаю.

— Вот и хорошо — улыбнулся Инверто и отсалютовал мне стаканом — Тогда допиваем коктейли и разбегаемся по своим делам. Ты за папками — а я на важные встречи, где снова придется много пить и много говорить. Понимая, что ты захочешь какое-то время отсидеть за чтением в своей одинокой норе, сразу предупрежу — жду тебя в это же время послезавтра. Поговорим. А может найдется для тебя еще одно важное поручение.

— Папки — повторил я — Послезавтра. Я запомнил. Буду вовремя.

— Вот такие ответы мне нравятся, Амос — он удовлетворенно кивнул — Кстати, может тебе стоит подыскать себе секцию боевых искусств?

Я удивленно мигнул:

— Зачем? Чтобы лучше людей избивать?

— Чтобы никого не избивать — поправил он и сделал неглубокую затяжку — Умеющие драться умеют и силу соразмерять и адекватность ответа. А такие как ты, никогда не учившиеся бою, либо бьют людей головами о стену, либо прыгают на них или еще что… Подумай о моих словах, Амос.

— Подумаю — кивнул я, сразу вспомнив о старом Бишо — Может и подучусь…

— Умению избивать людей?

— Умению сдерживаться! И пойми правильно — мне плевать на челюсть того придурка со стальными когтями. Кем он себя возомнил? Дитя-переросток, любящий причинять боль слабым. Фу! А вот на тебя мне не плевать, Амос. Не потому, что ты мне в сердце запал, а потому что вижу в тебе потенциал — полезный для ВНЭКС и для меня. Так что ты уже научись сохранять железную выдержку, сурвер. Ты уж научись…

Глава восьмая.

Получить заветные папки, прикупить на щедрую премию несколько банок домашних паштетов, не забыть про солидный запас тонких и долго не портящихся лепешек, дойти до магазинчика рядом с Манежем, там приобрести рыбную соломку и наконец уже к полуночи оказаться дома. Расставив припасы вдоль стены, а папки расположив на столе, я полюбовался этими сокровищами, представил, как читаю старые летописи, попутно поедая бутерброды с паштетом и… начал переодеваться.

Тело требовало физической нагрузки, и я был рад предоставить ему парочку подходящих испытаний.

Сначала часовая неспешная пробежка, после которой я не чувствовал ничего кроме прилива активности и незамутненной радости. Ноги сохранили легкость, в плечах не ломило, я даже толком не вспотел.

И на этом я не остановился. Еще раз переодевшись, натянув сапоги, я повесил на плечо полностью собранную сумку, не забыл про утяжелители, наспех сделал четыре бутерброда с толстым слоем куриного островатого паштета и зашагал к рыбным садкам Якобс, поправляя на ходу торчащую за поясом отвертку.

Входя внутрь, я был спокоен, хотя понимал, что могу нарваться на неприятности с теми, кто из-за моих последних нерадостных открытий о течах и плесени в технических коридорах не мог не получить серьезный нагоняй от руководства. Раньше я бы заранее обделался от одной только мысли о том, что могу столкнуться с разозленным на меня мужиком, от мысли о том, что меня изобьют или просто покроют многоэтажным матом. А сейчас мне было плевать. И я был полностью уверен, что не стану бездействовать и отвечу ударом на удар — недавние события на празднике лишь доказали это.

И снова я вспомнил слова Инверто про самоконтроль.

Я потерял самоконтроль? Или мой ответ был вполне адекватным, ведь мне реально насквозь пропороли ухо стальными когтями!

И снова ответ пришел мгновенно и был пугающим — не останови меня тот мужик, я бы продолжал бить ублюдка. Так что скорей всего да — самоконтроль я потерял. Я вообще не думал о последствиях. Я не думал о здоровье или даже жизни избиваемого мной ублюдка. Я сгорал от бешенства и мне было плевать.

И это плохо.

Нет, раскаяния нет и в помине. Но искалечь я его там всерьез или убей — и Инверто уже не смог бы замять и разрулить ситуацию. Меня бы ждало уголовное дело, суровый сурверский суд, а затем и тюремное заключение, с правом попросить отбывать его в качестве чернорабочего у разведчиков — в этом случае срок уменьшался вдвое, а испоганенная биография, она же аура, хоть немного, но светлела, ведь добровольное желание рискнуть жизнью ради общего блага равноценно раскаянию. Еще я мог попроситься в рекруты Разведки.

Сейчас, после пробежки и сытных бутербродов, я был очень рад, что не прибил того ушлепка и остался на свободе. Я был рад такому исходу, потому что боялся потерять свободу, но мне по-прежнему было глубоко плевать на жизнь того ублюдка.

И эти выводы породили новый куда более интересный, но совсем не пугающий вопрос — а со мной точно все в порядке? Не психопат ли я?

Ответа я в голове не нашел, но особо на этот счет не волновался. Меня больше интересовало дадут ли мне сегодня работу или придется возвращаться домой. Хотя, впрочем, один ответ для самого себя у меня все же был — плевать психопат я и или нет, но я должен сдерживаться, чтобы не испоганить себе жизнь. Тот ублюдок заслуживал наказания, но все же не настолько, чтобы я был готов ради мести сгнить в тюрьме. Я стану сдержанней. Я стану умнее. Я постараюсь…

Знакомый дежурный бригадир ночной смены долго разговаривать со мной не стал. Приподняв лежащее на столе стекло, он достал из-под него сложенную вдвое синюю ленту, протянул мне и пояснил:

— Десять особых талонов Якобс. Взгрев от мистера Дугласа.

Взяв талоны, я кивнул, убирая их в сумку.

— В прошлый раз ты вроде как не до конца все осмотрел? Если возьмешься за ту же работенку, что в последний раз и на тех же условиях…

— Возьмусь.

— Тогда можешь приступать — кивнул бригадир — Ключ висит там же. Там в зальчике можешь набрать бутербродов и налить горячего чая. И загляни под крышку первой слева кастрюли.

— А что там?

— Свекольник с курицей. Вкусный.

— Спасибо.

— Да не за что.

На этом наше общение завершилось.

Через двадцать минут я доел вторую тарелку действительно вкусного свекольника и двинулся к нужному мне люку. Живот грела двойная порция супа, а в сумке лежали бутерброды про запас. Возвращаться раньше, чем через пять-семь часов я не планировал…

Непростительный тяжкий грех для любого сурвера я совершил через четыре с небольшим часа после начала смены. И начался мой грех сначала с глухого щелчка, когда стронулся с места первый неподатливый болт. Вниз полетели хлопья ржавчины, болт противно скрипел, но я не переживал за шум, зная, что кроме меня здесь глубоко под бассейнами нет никого. Закончив с первым болтом, я наложил ключ на следующий и продолжал в том же духе, пока круглая выпуклая крышка досмотрового люка не была откручена полностью. Болты я аккуратно складывал у стены, от люка держался в стороне, зная, что он возможно сдерживает серьезный напор воды и с радостью катапультируется в лицо своему освободителю. Люк был небольшим, в центре имелась оттертая мной от грязи пятиконечная звезда Россогора, еще имелись вырезанные в металле ничего не говорящие мне даты. Мое внимание привлекла именно звезда и любовь к гордой символике Россогора. Больше этот люк не был ничем примечателен, а судя по его расположению в полу глухого коридора с полустертыми обозначениями на стене, он находился над некой бетонной цистерной, что-то вроде коллектора, должного хранить запасы относительно чистой воды на тот случай, если понадобится экстренно сменить воду в бассейнах. Уходящие в пол толстые трубы подтверждали это и заодно облегчали мне задуманное — я бы не рискнул раздраить неизвестно куда ведущий люк. Особенно после рассказов старого Бишо о буферных зонах.

Чтобы отодрать массивный люк от основания, на котором он покоился двадцать четыре года — на стене было указание о времени последнего досмотра — мне потребовалось приложить немалые усилия и хорошенько поработать жалом отвертки. Сам люк весил килограммов тридцать, но я справился без особого труда, приподняв и сдвинув его в сторону.

Направив луч ярко горящего налобного фонаря вниз, я высветил мутноватый столб воды в зеве люка. Утерев лицо от пота и льющего с потолка конденсата, я смочил грязную ладонь в пугающе недвижимой воде в цистерне. Холодная. Не прямо вот пронизывающий холод, но все же вода очень холодная и малоподходящая для запланированных испытаний моей храбрости.