Захар снова судорожно вздохнул — а потом прижал ее к себе совсем плотно. Демонстративно. Ему уже снова было что демонстрировать.

— Знаешь, сколько у меня фантазий накопилось за то время, пока ты… пока я… ладно, пока я сам, как идиот, тупил?

— Сколько?

Он дернул пояс на ее халате.

— Сейчас начну показывать.

Захар проснулся первым. Сладко, с чувством потянулся. Задел ногой ногу Ульяны, но она не шевельнулась даже. А он повернулся на бок, подпер голову рукой и принялся любоваться.

Вчера не до того было. А раньше как-то и в голову не приходило. Зато теперь пробило.

Ну она же правда такая… Разглядывать хочется.

Например, эти так смешно и как-то по-детски оттопыренные губы — достаточно пухлые, но эта пухлость естественная. Чистая светлая кожа. Брови и ресницы не черные, но для такой блондинки, как Ульяна — довольно темные. И — блондинка, да-а-а-а. Захар коснулся густой россыпи волос на подушке. Гладкие какие… В такие и пальцы запускать, и на кулак намотать…

Сон сполз окончательно. Не все, ой, не все они вчера фантазии реализовали. Правда, не факт, что фантазию с волосами, намотанными на кулак, Уля позволит ему реализовать.

Картинка вспыхнула перед глазами совсем ярко. И рука Захара сам собой потянула одеяло с женского тела.

А ведь она может позволить. Встанет на четвереньки, прогнется и позволит ему намотать эти шикарные золотые волосы на руку. А если он дернет — послушно прогнется еще сильнее. Она вообще очень послушная. Особенно вчера была. Все-все позволила, до чего у Захара вчера руки дошли. Они, правда, не до всего дошли, но то, что он вчера хотел получить — он получил.

Захар любил послушных женщин. И терпеть не мог, когда с ним спорили. Особенно в постели. Он уже достаточно большой мальчик, чтобы понимать, как устроена женщина, и где у нее кнопка.

Так что не о чем тут спорить. Я знаю, как сделать нам хорошо.

Ульяна не спорила. В постели, по крайней мере. Голая она была сладко послушной. Все позволяла. Такая покорная и на все согласная. И такая открытая в проявлении эмоций.

А потом — раз! И в покорно всхлипывающей под ним девушке что-то прорывается — как разряд молнии в грозовом облаке. И она вдруг резко выгибается под ним, впивается ногтями в спину, в задницу — и гортанно вскрикивает: «Глубже! Сильнее!».

Или вдруг толкает его в грудь руками, заставляя перевернуться на спину. И седлает, и начинает так двигаться, что у него темнеет в глаза — от вида ее обнаженного тела, от того, как оно играет, как она вдруг опускается ниже, трется сосками о его грудь, глухо постанывая — а потом вдруг впивается зубами в его шею, оставляя смачный синяк.

Где тут покорность? Ни хрена ее нет. Но его эти всплески дико заводят. Потому что через пару секунд она будет беспомощно всхлипывать под ним, обнимая мягкими руками за шею.

Какой-то небесный бармен намешал для него идеальный коктейль, о существовании которого Захар даже не подозревал.

Что вот такое вот бывает.

Охрененное.

Одеяло между тем сползло до границ талии, и Захар снова вернулся от мыслей к любованию. У Ульяны шикарная грудь — высокая, пышная. Как говорится — берешь в руки, маешь вещь. И соски крупные и светло-розовые. Так и просятся в рот.

Захар облизнулся. Черт. Что-то не мог вспомнить, чтобы раньше у него при виде женской груди, как говорится, слюни текли — только в прямом, а не в переносном смысле.

Ну а чего, с другой стороны, терпеть и слюнки глотать, если все рядом и само в рот просится. Захар наклонился и медленно и с чувством взял в рот тугой сосок. М-м-м, как вкусно…

Грудь под его губами поднялась от сонного вздоха. На затылок легла женская рука.

— Какой же ты бесстыжий…

Захар ничего не ответил, лишь чуть сжал зубы и слегка приподнял голову. Сонный вздох перерос в стон, а пальцы на его затылке сжались.

— Другой тоже… — выдохнула Уля.

Ну какое же прекрасное утро, просто на загляденье.

Дверной звонок ударил по нервам как электрический ток.

Ее бы снова подбросило на месте, если бы не Захар сверху.

Резкий звук как ножом разрезал сладкую томность этого утра.

Губы Захара на ее груди, воспоминания о вчерашнем вечере, особенно самые последние, перед сном — когда Захар прижал ее к себе и на ее бормотание по поводу «Мне надо домой» сказал безапелляционно: «Куда ты собралась, завтра суббота. Спи». И она уснула быстро, пригревшись в его руках. И как, оказывается, сладко просыпаться от того, что твою грудь целуют мужские губы.

Нет, сознаваться в этом Ульяна, разумеется, не планировала, по крайней мере, сразу — она же девушка и все такое, должна хотя бы для вида повозмущаться. А теперь все эти перспективы срезал острым ножом резкий звук дверного звонка.

Захар поднял голову. Из его взгляда быстро исчезала затуманенность, он стал ясным. И чуточку резким.

— Твою мать… — вздохнул он и откатился в сторону.

— Захар… — Ульяна судорожно шарила по кровати, нащупала одеяло и натянула его на себя. — Кто это? Ты кого-то ждешь?

— Не жду, — Захар встал и поднял с пола белье. — Но этот человек все равно пришел. Подожди меня здесь, пожалуйста.

И, на ходу натягивая футболку, Захар пошел к двери спальни.

Дверной звонок, после короткой паузы, снова залился резкой и громкой трелью.

Прижав одеяло к груди и прижавшись спиной к изголовью кровати, Ульяна чутко прислушивалась к звукам, которые доносились из-за двери спальни.

Вот хлопнула входная дверь. Вот раздался голос Захара — громкий, даже из-за двери слышно, что громкий. А вот — второй голос. Женский.

К Захару пришла женщина?! В субботу утром?! Это его… кто, господи?! Его постоянная девушка? Любовница?! Невеста?! Кто?!

И в этот момент в разговоре прозвучало слово: «Мама».

Уля заставала себя выдохнуть и разжать сведенные почти до судороги пальцы, которым она вцепилась в одеяло.

Это его мама.

Рано выдыхать. Там, за дверью спальни, находится мама Захара. Эпичная женщина, по мнению Ирины. Уля снова затаила дыхание, прислушиваясь. И в этот момент дверь спальни открылась. Ульяне резко захотелось спрятаться с головой под одеяло, но это оказался Захар.

Он прошел к кровати, сел рядом с Улей, взял ее руку и прижался губами к ладони. А потом прижал ее руку к своей щеке.

Это было бы очень приятно, если бы не… если бы не все обстоятельства!

— Я вынужден признать поражение, — вздохнул Захар. — Я не смог ее выставить.

— Кого — ее? — на всякий случай уточнила Ульяна.

— Свою мать. Она там, на кухне, заваривает чай и жаждет общения. С тобой.

— Ой! — пискнула Уля.

— Не волнуйся, я не дам тебя в обиду, — Захар притянул ее к себе за плечи и обнял. Но при этом почему-то вздохнул.

Захар вышел из спальни, давая Ульяне возможность спокойно одеться. Только вот во что?! Вчерашний костюм и рубашка — безнадежно измяты. Можно попробовать погладить или отпарить, но Захар уже ушел, и звать его и спрашивать утюг — глупо. Да и вообще, выходить в деловом костюме туда, на кухню… где мама Захара… и она же наверняка понимает, что Ульяна и Захар провели ночь вместе… Какой тут к черту деловой костюм!

Ульяна со вздохом подняла с пола махровый халат и поплелась в ванную. Перед встречей с эпичной женщиной Уле необходимо как минимум умыться холодной водой.

На просторной кухне мать и сын расположились в разных углах. Женщина сидела за столом, а Захар стоял у окна. Уля в последний момент одернула руки, которыми ей срочно захотелось стиснуть ворот халата.

— Здравствуйте, — кое-как получилось произнести.

Женщина встала, а Захар шагнул к Ульяне и обнял ее за талию.

— Ульяна, познакомься, это моя мама, Наталья Николаевна.

Мама, это Ульяна.

— Ну, здравствуйте, Ульяна.

Уля ничего не могла поделать со своим жгучим любопытством относительно этой женщины. И не могла ее не разглядывать — даже не исподтишка, а прямо в открытую. Телосложением Захар явно пошел в мать. Возможно, Север и тут наследил, но не спрашивать же? Наталья Николаевна была женщиной не толстой, но крупной, высокой, с основательным, как говорят, крестьянским, костяком. А еще она была некрасивой. Лицом Захар совершено не походил на мать, ничего общего. У Захара крупные, но правильные черты лица, яркие глаза и вообще — на Улин скромный вкус он идеален. У Натальи Николаевны глаза были маленькие и глубоко посаженные, тяжелая нижняя, выдвинутая вперед челюсть не добавляла изящества лицу, а приплюснутый нос уточкой завершал эту картину. Словно в противовес этим не самым шикарным внешним данным все остальное было прекрасно — безупречное градуированное каре на темных волосах, красивая блузка кремового оттенка, превосходно сидящая юбка, идеальный маникюр, несколько явно статусных колец на крупных пальцах. И изящные золотые часики на широком запястье.