Ну, ничего. Путь до Москвы неблизкий. Успею ещё к Янушу приглядеться и решить; союзник он мне потенциальный или враг лютый, как тот же Щербина.

К вечеру погода совсем испортилась. Зима, в последней безнадёжной попытке повернуть время вспять, навалилась на степь, яростно забрасывая её жёстким, непривычно колючим снегом, попутно пытаясь заморозить всё живое вокруг хлёсткими порывами ледяного ветра. Мы свернули в небольшую заводь, ощетинившуюся жидким, изломанным кустарником, высадились в приткнувшейся к воде ложбине, кое-как защищающей от ветра, развели костёр.

— Это что же за ненастье такое? Сыпет и сыпет! — проворчал Грычко, заедая выпитую горилку изрядным куском сала. — Продрог весь!

— Этакого ненастья в эту пору и не упомню, — со вздохом признал Януш, прижимаясь поближе к костру. — Хорошо шкур с собой изрядно прихватили. На землю под себя положим, глядишь эту ночь и переждём. Главное, костру погаснуть не дать.

— Не дадим, — приложился к баклажке с горилкой Станислав. — Всё равно за царьком пригляд нужен. Вот и будем до утра в свой черёд в дозоре сидеть.

— Да куда он денется, связанный-то? — удивился Грицко, в свою очередь потянувшись к баклажке. — Да и не уйдёшь далече в такое-то ненастье!

— Уйдёт или нет — не твоего ума дело, — неожиданно разозлился шляхтич. — Может в реку скатится да утонет, лишь бы нам во вред. Ты за ним в воду полезешь? И хватит горилку пить, — вырвал он баклажку у казака. — До полуночи тебе у костра бдеть.

— Может жилы ему на ногах перерезать, — задумчиво посмотрел в мою сторону Щербина. — Тогда и присмотр не надобен будет. Без ног далече не уползёшь.

Я похолодел, с замиранием сердца ожидая, что ответит поляк. Мне для полного счастья ещё в инвалида превратиться не хватало. Вот же, сволочь! Зря я его во время поединка не добил.

— А потом на своём загривке таскать будешь? Ты не забывай, что нам ещё через пороги лодку тащить, так там лишние руки не помешают, — скривился Станислав, раздражённо ковыряя палкой в костре. — Да и неизвестно, как оно дальше обернётся. В дороге всякое бывает, сам знаешь. Вдруг пёхом идти придётся. Нет уж. Вот доберёмся до Киева, купим телегу, там и решим, как дальше быть. Ладно, — хлопнул ладонью по колену поляк. — Давай на ночлег устраиваться. Завтра весь день вёслами махать.

Мне связали ноги, предварительно покормив, уложили на шкуры рядом с костром.

— Ты только, смотри, не замёрзни, Чернец, — жарко дыхнул мне в лицо перегаром Данил. — Я в награду попрошу, лично тебя казнить, когда на то пора придёт. Как думаешь, не откажет ваш царёк в такой милости?

— Не откажет, — согласился я со своим врагом. — Я, придёт час, за тебя перед русским царём лично ходатайствовать буду.

Вскоре все уснули, закапавшись в ворох шкур. Только Грицко продолжал бдеть, периодически вороша палкой в костре, да я размышлял, вслушиваясь в протяжное завывание ветра.

Мда. Всё, до Киева я вам не попутчик! От плана договорится с этой шайкой, придётся отказаться. А то ведь, и вправду, искалечат! Бежать нужно! Во что бы то ни стало бежать! Только вот как? Если по ночам всё время кто-то бодрствовать будет, освободится не получится.

Я покосился в сторону Грицко и мысленно охнул, не веря своей удаче.

Неужто, заснул? Если так, то это практически единственный шанс. Завтра незадачливому дозорному Станислав такую взбучку за недосмотр устроит, что тот до самой Москвы больше глаз не сомкнёт.

Ладно. Перейдём к плану Б. Хорошо, что мои похитители в юности фильмы про шпионов не смотрели. А вот я смотрел и у меня теперь целых два лезвия в потайные кармашки в рукав, и шаровары вшиты. Это я так перестраховаться, после попадания в плен к ногаям, решил. Паранойя, конечно, но вот пригодилось же! К рукаву мне пальцами тоже не дотянутся, а вот в шароварах лезвие у самого пояса вшито. Лишь бы бдительный охранник не проснулся!

Не проснулся. У молодых сон вообще крепкий. Я больше опасался, что кто-то из его подельников более чутко спит, потому и провозился с путами довольно долго, стараясь ничем себя не выдать.

Свободен, наконец-то! И что дальше? Он мысли спустить на воду лодку сразу отказался. И тяжеловата будет для одного человека, и нашумлю так, что только мёртвый не услышит. Значит, будем уходить на своих двоих. Страшно, конечно, в такую метель ночью по степи бродить, да другого выхода нет. К тому же, далеко уплыть за полдня против течения мы не могли. Есть шансы обратно добраться.

Медленно поднимаюсь, стараясь не глядеть в сторону своих похитителей (где-то слышал, что бывалый воин даже во сне может почувствовать, направленный на него взгляд. Правда это или нет, не знаю, но проверять на собственном опыте не хочу), тяну из лодки свою саблю и первый попавшийся мешок и, преодолев соблазн, растворяюсь в темноте.

Пусть живут покуда. Нет у меня ещё такого опыта, чтобы быть уверенным, что никто ни звука не издаст, пока я им горло резать буду. А сразу от троих мне потом не отмахаться. Ну, и ладно! Думаю, судьба меня с ними ещё сведёт.

Стоило мне выбраться из ложбины, как ветер с яростным рёвом ударил наотмашь по лицу, норовя сбить с ног. Лицо запорошило снегом, мешая хоть что-то разглядеть в и без того непроглядном мраке днепровской ночи и лишая ориентации.

Нет. Этаким манером я далеко не уйду. Надо вдоль берега топать. Вода на фоне суши чуть светлее, да и всплеск волн слышен. Лишь бы в какой-нибудь ручеёк, в Днепр впадающий, не вляпаться. С мокрыми ногами я в такую погоду не жилец.

И всё же, первые пару часов я шёл довольно бодро. Обретённая свобода пьянила, удачный побег придавал сил. Ничего. Даже если метель не утихнет, к утру до паланки дойду. А одну ночь прошагать, сил даже в такую погоду у меня хватит.

Чтобы приободрить себя, представил рожи моих похитителей, когда обнаружат пропажу. Да, не позавидуешь Грицко. Станислав с Щербиной будут в ярости. Могут и прибить под горячую руку. А вот кинутся ли в погоню? То, что я вдоль берега пойду, и дураку ясно будет. Вот только ночью в такую погоду по Днепру даже самоубийцы не плавают. Да и что можно сейчас разглядеть на берегу, сидя в лодке? Я сам–то себя с трудом разглядеть могу. А утром уже поздно будет. Я к тому времени уже до цели дойду, если не заблужусь, конечно.

Сглазил. Русло реки и так едва просматривалось, а тут, в какой-то момент, ветер совсем осатанел, буквально вырывая почву из-под ног и пригибая к земле. А я ещё небольшую заводь, припорошенную снегом, обходить взялся….

И долго потом крутился, делая небольшие рывки в разные стороны и отчаянно матерясь про себя.

Ведь рядом же где-то Днепр! В двух-трёх десятков шагов всего! А выйти к нему не могу. Только закрутился окончательно!

Дальше я шёл наугад, упрямо преодолевая километр за километром. Была, конечно, мысль на том месте, где направление потерял, утра дождаться. Летом бы так и сделал, наверное. Вот только нельзя в степи в метель на одном месте стоять. Верная смерть. Двигаться нужно, если выжить хочешь.

А то, что возможно не в ту сторону иду, не так страшно. Метель эта аномальная, а значит долго не продержится. К утру, наверняка, погода наладится. Вот тогда с ориентацией определюсь, да, на запад шагая, обратно к Днепру и выйду.

И я брёл всё дальше и дальше, упрямо склонив голову вперёд.

Я очнулся, разлепив набухшие свинцом веки. Сознание продолжала окутывать тяжёлая липкая хмарь и мысли ворочались как-то вяло, словно вязнув в густом киселе. С трудом оторвав от подушки голову, слегка приподнялся, пытаясь осмотреться в царящем в помещении сумраке.

Обычная казацкая хата, коих я за прошедшие месяцы порядком навидался. Вот, и ладно. Вот, и хорошо. Всё-таки добрался я до какого-то поселения. Очень уж было бы обидно в степи из-за собственной глупости замёрзнуть.

В голове начали прокручиваться нечёткие обрывки воспоминаний: побег, дорога назад, слепое блуждание в степи, глаза Корча, всматривающегося мне в лицо, когда я ненадолго приходил в себя, всплывая из пучины горячечного забытья.