— Без нехристей! — проревел Мохина, влезший на стену вслед за мной. — На сабли басурман!

Мы бросились вперёд, оставив за спиной двух запорожцев, занявшихся тремя захваченными пушками. Оно, конечно, полностью испортить вражеские орудия не получится, но быстро расклепать их турки не успеют. Времени мимо проскочить, чайкам вполне хватит. Вот только цепь эта…

Быстро смести со своего пути с десяток османов, перегородивших дорогу к спуску вниз, к злосчастному вороту, не получилось. Всё же деревянный настил, по которому мы наступали, был достаточно узким, позволяя поставить в ряд не более трёх человек и одетые в доспех и хорошо вооружённые воины смогли вполне уверенно сдержать напор полуголых, вооружённых одними саблями запорожцев. Оказавшиеся на острие атаки Сагайдачный с Корчем буквально вгрызались в пятившихся под их напором врагов, но те отступали слишком медленно, окончательно сводя на «нет» эффект внезапности. Хлопнуло несколько выстрелов, отозвавшиеся криками боли среди казаков. Мимо, едва не срезав кончик носа, хищно просвистела стрела.

Проклятье! Малые размеры строящейся крепости сыграли против нас. И минуты не прошло, как мы в бой ввязались, а внизу уже целая толпа османов топчется. И их с каждой секундой их становилось всё больше и больше. Искрили фитилями мушкеты, щерились наконечниками стрел вскинутые луки, потали по лестнице на помощь почти перебитым пушкарям мечники.

Мда. Похоже, не вышло ничего с задуманной мной авантюрой. Не пробиться нам теперь к проклятому вороту! Там уже с полсотни осман топчется.

— Вперёд, хлопцы! — Корч, зарубив последнего из своих противников, кинулся к лестнице, ещё на что-то надеясь. — Ударим дружно!

— Куда⁈ — ухватил старика за рукав Сагайдачный, брызгая слюной. — Не пробиться нам к вороту! Половину пока спускаться будем, перестреляют, остальных порубят за зря!

— Так что же, не с чем бежать, атаман⁈ — поддержал Евстафия Тараско. — Там чайки уже на подходе, — махнул он в сторону реки зажатой в руке саблей.

— Погибнув, ты им не поможешь! — раздражённо отмахнулся от моего друга обозный старшина. — Хлопцы! Держи лестницу! Не давайте басурманам наверх подняться! Пушки клепайте! Может удастся ту цепь с чаек порвать.

Турок встретили примерно на середине подъёма, ударили, опрокидывая вниз на камни самых ретивых. В ответ вновь рявкнули мушкеты, выбивая казаков одного за другим.

Маты, хрипы, стоны, плач, всё это смешалось в какую-то жуткую, леденящую кровь от ужаса какофонию, замешанную на звоне и скрежете стали.

Я заскрежетал зубами в бессильной ярости.

Ну как, так-то⁈ Хорошая же задумка была! А теперь, выходит, все жертвы зря? Ещё и чайки опять под раздачу попадут. А там Настя, Грязной, Аника тот же! Не должно так быть! Должен быть выход!

Дико матерясь, посмотрел вниз и зацепился взглядом за навес с бочками, оказавшийся как раз под ногами.

— Дядько Корч, — окликнул я старого запорожца, увлечённо вбивающего в этот момент обухом топора гвоздь в запальное отверстие пушки. — А в бочках, что внизу стоят — порох?

— Порох. Не успели турки для него нормальный склад построить.

— Вот бы его взорвать. Их же там очень много. Глядишь, взрывом и ворот с цепью снесёт.

— Как же ты его взорвёшь? — озадачился запорожец, взглянув вниз. — Факел бросить? Так там навес.

— А если ядра скинуть? — пнул я ногой один из кругляшей, сложенных возле пушек. — Навес хлипкий. Насквозь его пробьют.

— А сверху потом ещё порох высыпать, — хищно оскалился, услышав моё предложение Тараско и хлопнул рукой по одному из мешочков с отмеренным пороховым зарядом для пушки. — Тогда наверняка взорвётся!

— Гей, хлопцы! — тут же загорелся идеей Евстафий. — Хватайте ядра да кидайте вниз на бочки с порохом.

— Ты что задумал, Корч? — вырвавшись из схватки на лестнице, подбежал к нам Сагайдачный.

— Порох внизу взорвём, — оскалился тот в ответ. — А заодно и ворот этот проклятый с места сковырнём. Глядишь, чайки и проскочат!

Навес, между тем, не выдержав ядропада, затрещал, покрываясь пробоинами. Казаки, следуя командам старого сечевика, схватились за мешки с порохом, вспарывая их и высыпая вниз содержимое.

Напор турок, почти пробившихся было наверх, сразу ослаб. Сообразив, что задумали их враги, османы бросились прочь, прячась за постройками.

— Забегали, вражьи дети! — заливисто засмеялся Корч, вскинув вверх сжатый кулак. — Взрыва испугались!

— Так и нам достанется, если взорвём, — озадачился Сагайдачный. — Тут никому не выжить.

— Уходите, — облизал я пересохшие губы, сам удивляясь своему безрассудству. — Моя задумка, мне и ответ держать. Чайки уже рядом. Подберут вас.

— Я с тобой, Чернец, — решительно заявил Тараско. — Одного убьют, другой факел кинет.

— Пусть так, — решительно мотнул головой обозный старшина и обернувшись к казакам, гаркнул: — Все в реку! Уходим, товарищи!

Запорожцы, пользуясь тем, что враг отступил, дружно ринулись к стене, один за другим прыгая в бездну.

— Уходи, Тараско, — рявкнул я на друга. — Незачем обоим погибать.

— Я друга не брошу, — мотнул он головой и дёрнулся, обернувшись на вскрик. — Мохина!

Молодой запорожец упал, держась за простреленный бок.

— Уходи, — повторил я, взяв в руку факел. — За Петро, присмотри. Он один не выплывет. Я следом.

— Ты главное выживи, Чернец, — проскрипел тот зубами, помогая подняться Мохине. — Обязательно выживи.

Я лишь кивнул, наблюдая за неловким падением в реку друзей, выждал немного, убедившись, что они всплыли и давая время хоть немного убраться от крепости, всмотрелся вдаль, различая силуэты подплывающих чаек.

— Дурак ты, Федька. Как есть — дурак! Более глупой гибели и придумать нельзя! И ведь сам вызвался!

Упрямо мотнув головой, я глубоко вздохнул, набираясь решимости, и, кинув факел вниз, тут же сиганул со стены.

Запорожская сечь в то время располагалась на острове Базавлук у места впадения в Днепр сразу трёх рек: Чертомлыка, Подпольны и Скарбны.

Мы добрались туда в начале ноября, появившись у острова ближе к полудню, вместе с первым выпавшим снегом. Впрочем, праздничного настроения это никому не испортило!

Загрохотали пушки, приветствуя вернувшихся из похода казаков, у пристани столпился народ, паля из пищалей и пистолей и размахивая клинками, басовито забубнил молитву пузатый поп, размашисто крестя вернувшееся воинство. Сечевики подналегли на вёсла, торопясь скорее добраться до острова.

— Эх, и загуляет сегодня Сечь! — в голове Тараски сквозило ничем не прикрытое предвкушение. — Вино да горилка рекой потекут!

— И ты загуляешь? — усмехнувшись, покосился я на него.

— А то! — расплылся в улыбке мой друг. — Нам с тобой, брат гульнуть сам бог велел! С галерного весла вырваться — удача немалая! А мы ещё и в удачном походе поучаствовать успели. Вот пристанем к острову, соберёт кошевой казаков на площади, да всё добытое по справедливости и поделит.

— Это как? — заинтересовался, сидевший рядом, Аника. В захвате Варны он не участвовал, но всем, что касалось денег, живо интересовался.

— Это дядько Порохня лучше моего объяснит, — почесал голову Тараско. — А по мне сколько не дадут, всё моё. На Сечи делёж честно ведут, без обману.

— Поначалу всё что в походе добыто, в общий кошт сносят, — не стал отнекиваться от объяснений Данила. — Кошевому, значит, на попечение. Ежели тебе что-то из захваченного тобой добра по нраву пришло, сабля там али доспех кольчужный, о том сразу говоришь. То в сторону отложат и, в счёт твоей доли, тебе и отдадут. Затем половину добычи отбирают на нужды Сечи и пожертвования церкви. То дело нужное и богоугодное, — категорически заявил запорожец, остановив начавшего было возмущаться Анику, — и среди казаков противников этому нет. Остальное делят на разные доли. Участвовавшим в походе сечевикам полагается полная доля, а зимовым казакам и прочим сотоварищам, что к войску христианскому примкнули — с усмешкой покосился Порохня на меня с Грязным — половинная. Оставшиеся в Сечи казаки также получат полдоли, а зимовые — пятую часть.