Подходим к воротам. Возле раскрытых настежь массивных створок переминаются два янычара с фитильными ружьями в руках.

Это хорошо! Из них без зажжённых фитилей не выстрелишь. А времени их запалить, мы местным мушкетёрам точно не дадим. Да и ятаганы из ножен ещё успеть достать нужно. Совсем я смотрю тут мух не ловят, забыли как службу нести нужно. Но ничего. Вот мы разъяснительную работу и проведём.

Проходим в ворота. Напряжение достигает апогея. По договору с оставшимися на галерах, они бросаются в бой, как только мы исчезнем за воротами. Счёт пошёл на секунды. Оглядываюсь по сторонам и замечаю на стене ещё троих янычар с мушкетами. Чёрт, а вот это уже неприятно. У них время, хотя бы к одному выстрелу подготовиться, будет. И не достать их никак! Тут у ворот бы продержаться, а не по стенам лазить.

Ладно. Эту проблему мы как-нибудь решим. Не зря у каждого участника самоубийственной вылазки за поясом по паре пистолей засунуто. По всему войску собирали, только бы восемь пар колесцовых пистолетов добыть. Для этих игрушек огонь не нужен и бьют они практически без осечек. Вот с их помощью и попробуем этих воробушков на землю приземлить!

Хуже то, что внутри двора ещё с десяток бойцов в нашу сторону глазеют. И пусть, стоящие там воины совсем не янычары, да и вооружены кое-как, но численности нашим врагам они добавили, доведя его до соотношения один к двум.

— Э, шайтан! — останавливается Сидоренко, как только мы вошли во внутренний двор. — Я же забыл подарок для уважаемого Ибрагим-паши взять! — в отчаянии закачал он головой.

Горевал куренной атаман очень натурально, но при этом и головой крутить, оценивая обстановку, не забывал.

— Какой подарок? — недоумённо нахмурил брови Гезим и тут же обернулся назад, в сторону поднявшихся с пристани криков. — Что это там?

— А вот такой! — разворачивается к нему Сидоренко, вгоняя нож в горло.

Баш-эски обиженно забулькал, давясь железом и опускаясь к ногам своего убийцы.

И мир вокруг взорвался, резко ускоряя свой бег.

Рванув саблю, резко опускаю её на голову ближайшего турка. Тот охнул, роняя на землю мушкет. Разворачиваясь, наискось рублю по шее другого, кинувшегося было к подъёмному механизму, удерживающему на цепи решётку над воротами и отшатываюсь, с трудом уклоняясь от другого мушкета, летящего дулом мне прямо в лицо. Турок с перекошенным от ярости лицом, замахивается ещё раз, явно задавшись целью, вогнать мне здоровенное дуло прямо в глаз, но спотыкается на полушаге, оседая под ударом пожилого запорожца, в съехавшем набок тюрбане.

— Не журись, хлопец, — успевает подбодрить он меня и тут же дёргается, словив пулю в грудь.

Стрелки на стене! Выхватываю пистоль, нахожу глазами злополучную троицу. Нет, не троицу! Один уже падает со стены, схватившись руками за нож, торчащий из груди. Другой тоже временно не у дел, поспешно насыпая в разряженный мушкет порох. Ладно, не до него! На перезарядку мушкетов уйма времени уходит. А вот третий как раз кого-то в толпе сражавшихся выцеливает. Вон, и фитиль дымится! И когда только успели огонь добыть?

Стреляю навскидку, почти не целясь, и со злорадством вижу, как стрелок, выронив оружие, хватается руками за живот.

Всё! Это не боец! Тянусь за другим пистолем и не нахожу цели для выстрела. Всё! Неужели всё⁈ Неверяще оглядываюсь вокруг и вижу только своих. Кончились турки! Правда, и мы троих потеряли. Но твое против трёх десятков врагов, — это прекрасный размен! Вот что значит — фактор внезапности. Я даже повоевать-то толком не успел.

Снаружи доносится оглушительный рёв, рвущихся к воротам казаков.

— Наша взяла! — радостно ревёт им в ответ, Сидоренко. — Ох, и побьём басурман!

И тут же атаман затыкается, неверяще глядя перед собой.

Из-за угла дома вываливает три десятка янычар и так же поражённо смотрят на нас. Мушкетов и пищалей у них нет. Явно свободные от службы воины решили за стены крепости прогуляться.

Мушкетов может и нет, но сабли и ятаганы у каждого в наличии. Без холодного оружия эти головорезы и посрать не ходят. У одного вон даже булава из-за пояса торчит.

— Пистоли достаём! — взревел, первым опомнившийся Сагайдачный и, показывая пример, выстрелил в сторону турок. Один из стоящих впереди воинов осел, со стоном повалившись назад. Остальные потянулись за оружием.

Вскидываю второй пистоль, не спеша выцеливаю. Промахиваться нельзя. Если мы их сейчас не уполовиним, можем и не устоять. А запорожцы всё к воротам бегут и никак добежать не могут. Черепахи сраные! Хотя, судя по звону оружия и редким выстрелам, у них там тоже не всё гладко.

Ну, уполовинить, не уполовинили, но проредили мы янычар здорово. Оно и понятно. Когда почти в упор стреляешь, промахнуться трудно.

А затем началась сеча: беспощадная, скоротечная, кровавая. Янычары врубились в наши ряды с яростью бешеного зверя, которому нечего терять. Мы встали плечом к плечу, закрывая своими телами подъёмный механизм.

— Держись, хлопцы! Подмога рядом! — перекрывая дикие выкрики, стоны и звон стали, проревел вдалеке голос Яцко.

Да, держимся, куда нам деваться? Всё равно теперь даже сбежать возможности нет Турки со всех сторон обступили. Если даже каким-то чудом сквозь их строй прорвёшься, тебе вслед в спину железом полоснут.

Отбиваю хлёсткий удар, сыплющего ругательствами одного янычара, со скрежетом отвожу в сторону ятаган другого и, понимая, что не успеваю отбить повторный удар своего первого противника, швыряю ему в лицо разряженный пистолет. Попасть, не попал, но отшатнуться заставил, чем тут же и воспользовался, вспоров саблей бок. Рядом, рассерженной коброй стремительно высунулся Грязной, зарубив ещё одного янычара. Зарубил, и тут же, охнув, отшатнулся назад, зажимая рукой окровавленную грудь. Пытаюсь достать саблей его обидчика, но лишь попусту вспоров железом воздух, делаю шаг назад, уступая бешеному напору врага и упираюсь спиной в подъёмник. Рядом, болезненно охнув, валится на землю Сидоренко.

Всё, доигрался ты, Федька! Сейчас зарубят!

В отчаянии с трудом отбиваю ещё один удар ятагана, падаю на колени, пропуская над головой гулко просвистевшую булаву и замираю, оглушённый рёвом ворвавшихся в крепость казаков.

Боя не получилось. Турецкий отряд просто смяли, нашпиговав железом, втоптав в землю, размазав по стенам. Запорожцы неудержимой волной рванули дальше, растекаясь по улицам вглубь города.

Я, тяжело дыша, привалился к стене возле так и не закрывшихся ворот и трясущейся рукой вытер пот, обильно заливший лицо.

Уф! По самому краю прошёл. Опоздай подмога всего на пару мгновений и нашинковали бы меня османы в мелкий винегрет, а потом сказали, что так и было. Надо завязывать, на рожон лезть! Доблесть свою запорожцам показал, нужное впечатление произвёл, и хватит! Думаю, для того, чтобы завоевать среди них авторитет, этого достаточно будет. А то, в следующий раз, может и не повезти. И так уже Грязной мне в который раз жизнь спасает! Кстати, а как он там? Его же янычар срубил!

Отлепляюсь от стены и оглядываюсь по сторонам. Натыкаюсь взглядом на молодого запорожца, зажимающего руками окровавленное лицо, рядом замечаю Сагайдачного, склонившегося над пускающем кровавые пузыри Сидоренко, и, наконец, нахожу глазами своего боярина, лежащего возле непонятно кем брошенной у ворот телеги.

Да уж! Уполовинили нас! Из девяти человек только пятеро задуманную мной авантюру пережили. Вернее, четверо. Уж больно рана у куренного атамана нехорошая. Вряд ли выживет. Да и насчёт Грязнова и незнакомого мне запорожца, тоже вопрос открытый. Учитывая уровень местной медицины, любая рана может смертельной оказаться.

— Опять ты мне жизнь спас, Василий Георгиевич, — бросаюсь я к Грязнову. — Как ты? Сильно ранили?

— То пустое, г… — старик по привычке хотел добавить государь, но осёкся, заметив подходящего к нам обозного старши́ну. — Грудь, вражина басурманская, не шибко сильно рассёк. Если будет на то воля Божья, поживу ещё маленько на этом свете. Но бронькой нам на будущее разжиться бы не помешало. Сам-то как, цел?