— Держи. Гарем заведешь. Работать больше не надо.

Старик усмехнулся.

— Гарем заведу. Но работать с тобой хорошо, хозяин.

— Это верно, — вздохнул Борис, — только я уже все. Отработался. Один работай, если хочешь. Вадик будет иметь с тобой дело, я уверен.

— Нет. Тогда — только гарем.

Они обнялись. Уже на трапе Борис вдруг вспомнил:

— Я добазарился с погранцами на третьем маршруте, но тот катер… У погранцов может любопытство взыграть. Странно, что они сейчас к нам не сунулись. Иди назад десяткой…

— Ты кого учишь, щенок? — вдруг рассердился Бахтияр, — кто тебя-то самого учил, забыл?!

И Бахтияр расхохотался хриплым гортанным смехом.

На этот раз крейсер шел не в Крым. Борис зафрахтовал грузовой самолет на военном аэродроме под Новороссийском. Жирное розовое солнце уже вынырнуло из воды, когда крейсер встал на рейд. Капитан, все тот же Вадик, напряженно разглядывал берег в мощный бинокль. Потом выругался и передал бинокль Борису.

Набережную и пристань наводнили солдаты. К крейсеру шли два торпедных катера. Борис тоже выругался и отдал бинокль Василию.

— Посмотри, Вась, на нашу смерть. Я, кажется, знаю, чей катерок за нами шпионил.

Василий сразу оценил ситуацию.

— Вадим, у вас должно хватить…

— Чего хватить?

— Два залпа по тем… Потом оба катера. Вообще, я уверен, один такой крейсер, как ваш, может снести один такой город.

Вадик всплеснул руками.

— Ты свихнулся, парень! Снести я могу что угодно. Но потом мне снесут яйца. Ты не понимаешь? Ни в какой Аргентине, ни в самой поганой Африке я потом не укроюсь, хоть даже все ваше золото на это потрать. Что делать, что делать… Ну, Борька, ты меня и подставил!

Борис задумчиво пожевал губами.

— Ладно, Вадик. Оформляй по-быстрому наш арест.

Рыбьи трубки, ольгину и те, которые оставались в шлеме Искандера, спрятал на себе Хафизулла. Трубки были достаточно маленькие. Бластеры, наоборот, сложили внутри шлема на видном месте. Сойдут за диковинку, наряду со всем остальным.

Вадик радировал на берег — о задержании «нарушителей». После этого он принялся лихорадочно названивать всем своим знакомым, выстраивать защиту. Почти треть золота осталась на крейсере — этого Вадику должно было хватить и для успешной защиты, и для почетной пенсии.

Остальное лежало в шлеме Искандера.

— Для них это — инопланетный аппарат…

— Это и есть инопланетный аппарат, — сказал Василий.

— Да, инопланетный аппарат. Неопознанный. Они сами ничего руками трогать не станут. Если все будет удачно, нас повезут вместе с этой штукой. Жалко, с нами Пурдзана нет. Тогда был бы не арест, а встреча дорогого гостя.

Но Пурдзана не было. Был арест. Всех обыскали, отобрали кинжалы и пулевое оружие. Хафизулла расстался с арбалетом и с большим ножом, который специально подвесил к поясу на самом видном месте. Мальчики в черных беретах так и не отыскали ни одного измаилитского кинжала и ни одной рыбьей трубки.

Арестованных и груз приняли у Вадика под расписку. Когда арестованных вывели из трюма катера на причал, Борис заметил среди людей в форме одного человека в черной коже.

— Вась, глянь.

— Вижу.

— Хаф, ты тоже глянь.

— Я уже глянул, Идин-ага. Не утонул он тогда, шайтан.

Машины медленно двигались по горной дороге. Впереди шел здоровенный четырехосный тягач, он тащил платформу, на которой был укреплен шлем Искандера. Борис оказался прав — внутрь шлема никто даже не заглянул. Боялись.

За платформой, почти впритык, урчал фургон с арестованными. Пятеро автоматчиков расселись на платформе вокруг шлема. Еще пятеро были в фургоне, вместе с Василием, Борисом, Ольгой, Хафизуллой и седым кривоногим полковником.

Когда арестованных вывели с причала на набережную, полковник оценивающе оглядел их и понял, что стукач, посланный Рыбаком, зря порол горячку. Не нужно столько солдат для этих четверых. Первый, в шортах, конечно, волк. А остальные — так, фраера, тем более — девка.

— Первый взвод, первое отделение — охранять арестованных, второе — к грузу. Гиреев! Лейтенант!

Подбежал лейтенант. Чем-то его лицо было Василию знакомо: овальное, гладкое, с густой черной щеточкой усов под прямым узким носом. А если бы это была не щеточка, а ниточка… Свиные уши!

— Васька, — скомандовал полковник лейтенанту, — уводи остальных. Я с конвоем поеду.

Лейтенант отдал честь и отправился выполнять приказ. Василий перевел дух. Двойник! Славно, что он — не гражданский. Тоже лейтенант. И славно, что он остается здесь, в Новороссийске. Значит, не прийдется воевать с самим собой.

Эта сцена, это лицо, его собственное лицо под черной лепешкой берета, все еще стояли перед глазами. Борис тихонько толкнул своим коленом колено Василия. Машины взбирались на очередной перевал.

— Идем к третьему. Узнаю места. Хаф…

— Не разговаривать по-турецки! — рявкнул полковник.

— А по-русски? — спросил Борис.

Полковник ухмыльнулся. Стянул с головы берет, вытер им потное лицо.

— Ну, скажи что-нибудь. А то потом фээсбэшникам тебя сдам, хрен чего узнаю.

Борис положил ногу на ногу, почесал ухо, звякнув наручниками.

— Значит, так. Я обнаружил на дне Босфора страшное оружие. Вы, полковник, думаете, что это — та штука с рогами.

Борис неожиданно привстал, ткнув пальцем в узкое окошко под самой крышей фургона. Автоматчики встрепенулись. Полковник сказал спокойно:

— Сядь. Хочешь мне баки залить? Ну, залей. Тоже интересно.

Борис опустился на место, но продолжал активно жестикулировать, привлекая к себе внимание автоматчиков.

— Так вот, самое лучшее оружие — это люди. Их-то я и нашел. Прекрасные люди! Хаф…

— "Хаф" — это что, ругательство турецкое?

Но полковник так и не получил ответа. Голубой луч мигнул почти незаметно. В горле первого автоматчика образовалось дымящееся отверстие, маленькая черная черточка. Такое же отверстие возникло за его спиной в борту фургона, и еще одно — в кривом стволе дерева, стоявшего у самой обочины.

Остальные автоматчики так и не поняли, в чем дело.

— Хаф, стой!

Хафизулла замер, держа наготове рыбью трубку. Автоматчики были мертвы. Полковник тоже замер с пистолетом, наполовину вытащенным из кобуры.