— Сейчас повар с официантами все принесут, — меланхолично ответил Кальмар. — И приправы, и скатерть, и фарфоровую посуду от английской королевы…

Пауза затягивалась. Пако все чаще бросал выжидающие взгляды на старшего товарища, на котором лежало тяжелое бремя принятия решений. Аппетитно пахло рыбьим супом. С квадратной бутылки призывно подмигивал краснощекий поедатель говядины[13] в красной униформе и с копьем на плече. И это, несомненно, способствовало ускорению мыслительных процессов.

— Пожалуй, можно взяться, — сказал наконец Питер и повернулся к младшему компаньону, старательно размешивающему свое кулинарное чудо. — Как думаешь, малыш?

— Я тоже так считаю, — ответил Пако и важно добавил: — Игра стоит свеч!

Он никогда не имел своего мнения, не умел ни во что играть и не знал стоимости свечей, но всегда соглашался с Питером. И это была безошибочная, может быть, даже мудрая позиция.

— Вот и отлично, парни! — улыбнулся Кальмар. — Давайте поговорим об этом подробнее. Не пора ли нам приступить к еде?

Он оживленно потер руки друг о друга, будто вымыл их с мылом.

— Пора, — сказал Питер, разливая джин в не очень чистые стаканы. Пако поставил на стол кастрюлю, со звоном бросил ложки. И три единомышленника принялись за свой сытный обед, который, впрочем, по калорийности наверняка уступал трапезам средневековых бифитеров, ибо говядина все же калорийней рыбы.

— У вас есть железки? — спросил Кальмар, когда первый голод был утолен, а бутылка на две трети опустела.

Питер кивнул.

— Старье. Но рабочее. А что, понадобится?

— Конечно. «Дело» крупное, а хозяин — полицейский!

— Как полицейский?! Об этом речи не было! — вскинулся Питер.

— Не было! — подтвердил Пако. — Я к полицейскому и близко не подойду!

— Ничего страшного тут нет, — усмехнулся Кальмар. — Ты говорил, что и к братьям Гарсия не подойдешь. А на самом деле вы оба с ними прекрасно работали!

— Как так?! — Питер вытаращил глаза.

— Да очень просто! Как думаешь, кому принадлежит тот порошок, который вы разносили? Или кто-то кроме Гарсия может заниматься этим бизнесом?

— Так ты нас вслепую подписал на такой риск!

— Ну и что? Ты же радовался заработкам!

Подельники уныло переглянулись. Но Кальмар разлил остатки джина и бодро сказал:

— За удачу! После «дела» уедем и забудем про них про всех! И про полицейского, и про Гарсия!

Его воодушевление передалось собутыльникам, они взбодрились и, отогнав тяжелые мысли, выпили. Настроение улучшилось. Это тоже характерно для обладателей стратегии мышления низшего типа, к которым они себя, естественно, не отнесли бы, даже узнав, что это такое.

Стойбище Бахра находилось практически в центре Аравийской пустыни, в оазисе, которых, в общем-то, в этих краях было немного. Здесь имелась финиковая роща и даже озеро, в котором водилась рыба. В свое время Королевство пыталось приучить кочевые племена к оседлому образу жизни. Надо сказать, что немногие бедуины на это соглашались. А те, которые все-таки соглашались, не собирались оседать в городах — они предпочитали остаться в привычном для себя мире пустыни, только с дающими тень деревьями, водой и доходящим с моря освежающим ветерком. Но таким требованиям соответствовал только оазис Бахра, который не мог вместить всех кочевников пустыни. И именно Касим бен Азиз — отец Ахмеда бен Касима — тридцать лет назад поспособствовал тому, чтобы здесь поселилось именно данное племя. Поэтому и отца, и сына чтили в Бахре, как благосклонных представителей высшей власти, искренне любили и принимали словно членов королевской семьи, с которой их действительно связывали родственные отношения.

И сейчас шейх был настроен на королевский прием, который покажет американцам, что его уважают не только в столицах мира, но и в центре дикой пустыни, где не действуют политические расчеты и материальная выгода, а существуют искренние чувства, не приглаженные гребенкой цивилизации. «Звезда Африки» приближался к конечной цели. Наконец, однообразие красноватых песков закончилось, и дирижабль завис над зелеными пальмами, довольно большим озером, десятками разноцветных шатров и толпой местных жителей, которые, задрав головы, рассматривали «Звезду Африки», что-то радостно кричали, размахивали руками и подпрыгивали, очевидно, от избытка чувств. С другой стороны поселка горел большой костер, тоже окруженный возбужденными бедуинами, но если первые подчинялись переполняющим сердце возвышенным порывам радости и благодарности, то вторые, скорей всего, руководствовались исходящим от желудка низменным чувством голода. Кто из них был более искренен, сказать трудно, хотя мудрость расставила приоритеты в известной поговорке: очень трудно сохранять благородство помыслов, если думаешь о куске лепешки…

Дирижабль начал медленно опускаться. Когда до земли оставалось метров пятьдесят, толпа встречающих разбежалась, освобождая место для посадки. Далиль сбросил песчаные якоря, которые ввинтились в песок и, выпустив лапы, закрепились в нем. Потом включились моторы и натянули тросы, подтянув аппарат почти до самой земли — до нее осталось не больше пяти метров. Из задней части кабины выдвинулась телескопическая шахта и достигла песчаной поверхности. По ней опустился лифт, из которого вышли охранники: Хафиз, Башар и Галиб. Оценив обстановку и не обнаружив никакой опасности, они окружили лифтовую шахту, и Хафиз сообщил по рации, что можно выходить всем остальным. Следующими спустились Ахмед бен Касим и Мак с Арнольдом, подтверждая вывод Хафиза, что эти парни выполняют функции силового прикрытия. Последними ступили на землю Роберт и Юнус.

Их радостно приветствовала, как принято писать в официальных отчетах, делегация встречающей стороны — семь старейшин, возглавляемых немолодым, сильно смуглым — то ли от природы, то ли от солнца — вождем по имени Махир. Он мало чем отличался от соплеменников, только его белая джалабия была расшита цветными нитками и бахромой, что придавало ей некую нарядность и отмечало высокое положение того, кто ее носит. Все остальные были в простых желтых туниках, у многих за поясами заткнуты ханджары.[14] Жителям пустыни разрешалось владеть оружием: в их жилищах имелись и дедовские, изогнутые как ядовитые змеи и до сих пор столь же опасные, карамультуки и джезайлы,[15] из которых бедуины, если верить легендам, могут сразить врага с километровой дистанции, а также современные ружья и карабины. Люди пустыни любят носить оружие при себе, чтобы при случае подстрелить антилопу или пустынного шакала, который повадится воровать овец… В отсутствие крупных хищников ружья изначально предназначались для самообороны и, естественно, для нападения, без которого обороны быть не может. Кровавые столкновения между кочевниками занимают немало страниц в летописях Нефтяного Королевства. Но на встречу с дорогими гостями взять карабин было бы дурным тоном…

Махир обнялся с шейхом и, приложив сложенные ладони к груди, поклонился остальным.

— Приезд шейха Ахмеда бен Касима для нас всегда праздник, — сказал он по-английски, почему-то поглядывая влево, как будто ожидал там тоже каких-то важных событий. — И мы всегда рады его гостям. Постараемся, чтобы сегодняшний праздник запомнился вам надолго!

Окружающие бедуины одобрительно зашумели. Многие понимали английский, а кто не понимал, то ориентировался по обстановке и реакции окружающих.

— Спасибо, Махир, за теплый прием! — наклонил голову шейх и представил своих спутников: — Это наши американские друзья!

Старейшины отреагировали радостными улыбками и киванием голов. Шум в толпе усилился. Надо сказать, что для жителей пустыни американцы были сродни инопланетянам. В представлении местных они все были богачами, жили в роскошных дворцах, ездили на золотых лимузинах и летали на волшебных железных птицах, а их желания немедленно исполнялись многочисленной и безропотной прислугой. Словом, эти мысли зеркально отражали существующие в мире стереотипы представлений о Нефтяном Королевстве — немыслимом богатстве жителей, волшебных лампах, джиннах, коврах-самолетах, мраморных дворцах, роскошных гаремах и прочих деталях «арабских сказок», почерпнутых из «Тысячи и одной ночи»… А сейчас те самые богатые американцы прибыли с благодетелем шейхом Ахмедом бен Касимом для того, чтобы сделать их богаче! И это, конечно, не могло не радовать всех собравшихся, а скрывать свои чувства дети пустыни в отличие от представителей цивилизованного мира не умели и не считали нужным. Они ликовали!