Спорить мы не будем, но кратенький ликбез проведем.

Ведомство, занимавшееся обеспечением государственной безопасности, сменило за свою историю много названий: ВЧК, ОГПУ, ГУГБ НКВД, НКГБ, МГБ, КГБ.

За десятилетия существования оно переживало и взлеты, и падения — и самое глубокое и чувствительное падение пришлось на годы нахождения у власти Никиты Хрущева.

Хрущев органы госбезопасности не любил. Наверное, не мог забыть те годы, когда даже самый высокий партийный статус мог не спасти от ночного ареста, суда, приговора, казни.

Вскоре после своего прихода к власти, в 1954 году, Хрущев ликвидировал Министерство госбезопасности (МГБ), учредив взамен Комитет государственной безопасности (КГБ). Это было резкое понижение статуса: новое ведомство стало не министерством в составе правительства, а комитетом при правительстве. Председатель КГБ был членом ЦК КПСС, но в высший орган партийной власти — Президиум ЦК — он не входил, и самые важные решения принимались без его участия.

Более того, у чекистов изъяли из подчинения их главную военную силу — пограничные войска, которые вошли в состав МВД, наряду с внутренними войсками.

Во главе Комитета был поставлен лично преданный Хрущеву генерал Иван Серов, немедленно начавший глобальную чистку ведомства от «бериевцев» и «абакумовцев», — под этим соусом и из центрального аппарата, и из региональных управлений увольнялись сотни профессионалов в деле разведки и контрразведки.

Хрущеву этого показалось мало. Пограничные войска под начало КГБ через несколько лет вернули, не желая своими руками растить из МВД другого всесильного монстра, но генерала Серова сменил в 1958 году на посту председателя КГБ Александр Шелепин. Предыдущее место работы этого партийного и государственного деятеля — первый секретарь ЦК ВЛКСМ. Легко понять, что в вопросах разведки и контрразведки Шелепин разбирался чуть хуже, чем никак. Но его назначили — для того, чтобы комсомольский экс-вожак боролся не со шпионами, а с самими чекистами.

И он боролся. Так, что серовские чистки показались цветочками. Счет уволенных профессионалов шел уже не на сотни, а на тысячи. Взамен по комсомольским и партийным путевкам в органы приходили люди, понимающие в тайных войнах примерно столько же, сколько сам Шелепин. Причем уволенных было гораздо больше, чем вновь принятых.

В феврале 1960 года Шелепин издал приказ по Комитету, в котором с гордостью констатировал, что его трудами списочная численность ведомства сократилась на 3,5 тысячи человек. И пообещал, что это еще не конец: «Не изжито стремление обеспечить чекистским наблюдением многие объекты, где, по существу, нет серьезных интересов с точки зрения обеспечения государственной безопасности».

Госбезопасность претерпела самый страшный разгром в своей истории. Назывался он благозвучно: «возвращение органов под контроль партии» — но по факту был самым настоящим разгромом.

Партия контролировала работу КГБ от и до, начиная с центрального аппарата в Москве и заканчивая последним отделом на местах. Разумеется, сами партсекретари не сидели, сутками листая папки с делами, заведенными чекистами. Для этого в их распоряжении имелся специальный орган по надзору за законностью действий должностных лиц и учреждений — прокуратура. И вот ее работники изучали документы гэбэшников чуть ли не под микроскопом: а не зреет ли где рецидив «бериевщины»?

Так что в 1959 году вовсе не прокуратура Свердловска стояла, вытянувшись в струнку, перед «всесильным» КГБ. Расклад в отношениях между силовыми ведомствами СССР в хрущевские годы был ровно противоположный. И ракитинскую фразу стоило бы немного подправить: «бессильный тогда КГБ» — так будет точнее.

Позже, в брежневскую эпоху, КГБ под руководством Юрия Андропова начнет «подниматься с колен» и постепенно отвоевывать прежние позиции, выдержит многолетнюю подковерную схватку с МВД, и победит в этой схватке (и сам министр внутренних дел Щелоков вылетит со всех своих постов и закончит жизнь самоубийством, возможно, даже с чьей-то помощью — история мутная), став действительно всесильным и оставаясь таким до нового, еще более страшного разгрома, состоявшегося в начале 90-х. Но это уже совсем другая история.

За время нашего краткого экскурса в историю органов госбезопасности главный радиолог Свердловска завершил исследование проб грунта, биологических материалов, полученных из тел последней четверки дятловцев, и снятой с них одежды.

Радиоактивность грунта и тел не превышала естественного фона. А вот с одеждой все оказалось сложнее: два свитера и одни брюки оказались загрязнены каким-то радиоактивным изотопом (каким именно, эксперт установить не сумел, не имея надлежащего оборудования). Уровень радиации был слабенький, причиной смерти дятловцев она стать никак не могла и даже их здоровью всерьез не угрожала.

Тем не менее одежда «фонила», и никакими естественными причинами ее радиоактивное загрязнение эксперт объяснить не смог…

Ситуация с фонящей одеждой точно та же, что и с огненными шарами. Не вызывают сомнения два факта:

— предметы одежды со следами радиоактивного загрязнения действительно обнаружили на месте трагедии, что подтвердила экспертиза, проведенная в Свердловской ГорСЭС;

— никто с тех пор не сумел доказать, что это загрязнение имело хоть малейшее отношение к гибели дятловцев.

Ракитин попытался это сделать, но получилось не очень убедительно.

Штаны и свитер, по его версии, доставил на склон Мертвой горы Кривонищенко по заданию КГБ. Зачем? Чтобы… передать агентам ЦРУ, но при этом лишь изображая изменника Родины, а на самом деле подсовывая супостатам дезинформацию. Прикрытие операции, т. н. «контролируемой поставки», осуществляли Золотарев и Колеватов — внештатные, по мнению Ракитина, сотрудники КГБ. Встречу назначили в глухомани, вдали от жилья, дабы передача гарантированно произошла без свидетелей: Свердловск, дескать, закрытый город, там опасно встречаться и передавать предметы, явно намекающие на шпионаж. Далее вывезенную из СССР одежду исследовали бы заокеанские спецы, но в результате получили бы ложную информацию, уводящую далеко в сторону от того, чем на самом деле занимались в Челябинске-40. Но что-то пошло не так — шпионы заподозрили, что они раскрыты и вся операция затеяна КГБ. И убили всех дятловцев, чтобы замести следы. Такова краткая суть теории Ракитина.

Сомнение вызывает, во-первых, сам тезис о дезинформации. Кривонищенко, по мнению Ракитина, — шпион-неофит, совсем недавно завербованный (вернее, изображающий, что завербован). В таком случае, со стороны ЦРУ логично было бы устроить ему проверку. Запросить у него информацию, уже известную из другого источника. В КГБ должны были понимать этот нюанс, и объектом «контролируемой поставки» вполне могли стать материалы самые настоящие, без подделок. В конце концов, не столь давно в Челябинске-40 случилась крупная авария, сопровождавшаяся радиоактивным заражением громадной территории (знаменитый ВУРС — Восточно-Уральский радиоактивный след), — скорее всего, пробы, взятые оттуда, в Лэнгли уже лежали.

Но замена фальшивых проб настоящими ничего не меняет в теории Ракитина. Действия всех персонажей остаются прежними. Значит ли это, что теория «контролируемой поставки» — устойчивая и, как следствие, правильная?

Вовсе нет. Да, она устойчивая, даже слишком, но следствие у этого факта прямо противоположное. Проведем мысленный эксперимент: попробуем убрать из рассказанной нам Ракитиным истории один важный элемент — КГБ. Пусть никто из фигурантов никак с ним не связан. Колеватов — обычный студент, Золотарев — обычный инструктор по туризму (впоследствии мы убедимся, что смутные места его биографии легко и просто объясняются без привлечения зловещего Комитета).

Кто в таком случае Кривонищенко? Он просто шпион. Не агент-двойник, а самый обычный агент ЦРУ, недавно завербованный. Подловили на чем-то и завербовали враги Отечества — и он идет на встречу со связниками, доставляет именно то, что велели. Никакой дезинформации, никакой «контролируемой поставки». (Только не надо в этом месте возмущаться и защищать светлую память комсомольца-спортсмена-отличника. Никто его ни в чем не обвиняет. Это только эксперимент. Причём мысленный.)