Парень понимал, что находится в месте, которое не поддается описанию. Это было нечто большее, чем просто отсутствие физических форм. Здесь был покой и спокойствие, которое он никогда ранее не испытывал. Невидимые грани этой светлой пустоты наводили на мысль о бесконечности, о том, что это может быть не только место, но и состояние сознания.

«Почему я оказался здесь? Это место, если судить по тем описаниям, что я слышал во время своей жизни, очень сильно похоже на рай, и я очень сильно сомневаюсь, что меня бы пустили в подобное место, учитывая все мои заслуги. Либо местная судебная система настолько плоха, что не способна отличить злодея от героя, либо же есть какой-то «Великий Божий замысел», постичь который надо ещё постараться. Тем не менее я не думаю, что я… умер. Не знаю, что наталкивает меня на эту мысль, но я всё ещё не поверил своим сердцем в собственную смерть, а это что-то да значит».

Син попробовал сделать шаг вперёд, но ноги его не слушались, как и всё остальное тело. Создалось впечатление, будто бы что-то насильно удерживает его на месте, а это означало, что что-то должно было произойти в самое ближайшее время, ибо такие вещи не происходят просто так, потому Айкава принялся ждать того, о чём сам и не догадывался. Учитывая то, что ему пришлось пережить в прошлом, он не был ни напуган, ни напряжён, ни заинтересован. Скорее, он просто ждал неизбежного, как и всегда, но относился к этому крайне пренебрежительно.

И вот, как прошло несколько длительных мгновений, началось то, к чему его, судя по всему, готовили.

— Ты очень плохо ешь, Син. Совсем нет аппетита? — прозвучал за спиной очень знакомый голос, который парень уже успел позабыть.

С лёгким удивлением злодею удалось обернуться — в этот раз тело послушалось своего хозяина. Как только он совершил полный оборот, он увидел весьма занимательную картину, что транслировалась ему из его же прошлого: маленькая кухня однокомнатной квартиры, в которой он проживал до своего полноценного становления злодеем, небольшой прямоугольный деревянный столик и два человека, одним из которых был сам Син, но намного младше себя нынешнего. Кажется, на тот момент ему было шесть лет, но по безэмоциональному лицу и очень потрёпанному виду можно было подумать, что этому ребёнку где-то лет десять-двенадцать. В данный момент времени он сидел за столом, склонившись к тарелке с едой, и смотрел куда-то в сторону. На его лице не было даже оттенка эмоций, словно оно замерло в безразличии. Он выглядел усталым и отчуждённым, будто бы замкнулся в собственном мире, где не осталось места ни для чувств, ни для желаний.

Вторым же человеком был тот, кого Син видел на тот момент в первый раз. В этом событии из прошлого он сидел напротив маленького мальчика и с добродушной улыбкой на лице смотрел на него, будто бы не замечая его потрёпанного состояния. В его взгляде было что-то тёплое и открытое, но при этом невероятно загадочное, словно он обладал знанием, которое недоступно для других. Он словно пытался достучаться до сердца мальчика, но стена равнодушия казалась слишком прочной, чтобы преодолеть её.

Мужчина, сидящий напротив мальчика, обладал утонченным видом. Его чёрные волосы выглядели аккуратно уложенными, но сквозь строгость костюма просвечивала какая-то гибкость и лёгкость. Змеиное выражение лица делало его облик загадочным, словно в каждой из его улыбок затаилась тайна, которую он не торопился раскрывать.

Син наблюдал за этой сценой из своего прошлого, словно был зрителем своей собственной жизни. Видеть себя младше, в таком безучастном состоянии, вызывало у него неясное чувство смешанных эмоций: отчуждения, печали и даже чуточку жалости к самому себе.

— Я понимаю, что ты сейчас разбит и сломлен, но твоему организму нужна еда, — вновь заговорил мужчина, обращаясь к ребёнку, — Если ты и дальше будешь от неё отказываться, ты просто умрёшь от голода и истощения. Не думаю, что ты хочешь добиться именно такого конца.

«Он никогда не понимал меня. Каждая такая его реплика была лишь шаблоном для того, чтобы попытаться настроить меня на нужную только ему волну. Он мог бы быть со мной более искренним, но, наверное, гордость и выстроенный образ не позволяют».

Маленький Син же никак не реагировал на слова. Ни единая мышца его тела не дрогнула при обращении к нему, что явно говорило о том, что мыслями и разумом он был далеко не на этой кухне.

— Быть может, нам стоит заказать что-нибудь другое? Может, пиццу? Или же суши? В городе очень много самых разных кафе и ресторанов. Если хочешь что-то конкретное, я не буду против заказать это, — не унимался взрослый.

Наконец, взгляд мальчика всё-таки заострился на сидящем напротив него человеке. Не сказать, что в нём прибавилось эмоций, но что-то живое всё-таки можно было разглядеть, а это уже неплохое такое достижение. По крайней мере, так считал мужчина.

— Где ты был всё это время? — разомкнув уста, задал вопрос ребёнок, чем немного озадачил взрослого.

— Я работал за пределами Японии. Помнится, я уже говорил об этом раньше. Ну, до нашей долгой разлуки, — ответил мужчина, не изменившись в лице.

— Почему ты не спас меня, папа? — задал ещё один вопрос маленький Син, и он подействовал намного сильнее на его собеседника, если судить по его мимолётно беглому взгляду.

— Работа не позволяла освободиться раньше, — объяснился он со спокойным выражением лица, — Я целиком и полностью отдан своему делу, потому не мог позволить себе отвлечься от неё.

— Но ты ведь знал, что со мной делали, да? — отчуждённым тоном спросил ребёнок, — Знал, что надо мной издеваются, но не спас.

«А он знал? Я помню лишь то, что сам ему рассказал обо всех тех ужасах, что пережил».

Мужчина же улыбнулся на это замечание своего сына. Казалось бы, что подобные слова должны были расстроить его, ударить его по сознанию и душе, но ничего подобного не было. По крайней мере, так можно судить по его внешнему виду. Чёрт знает, что творилось у него внутри.

— А ты бы хотел этого? — внезапно спросил отец, — Ты хотел, чтобы тебя спасли? Мечтал ли об этом на самом деле?

Мальчик смотрел на своего отца без единого признака эмоции на лице. Его глаза казались пустыми и усталыми, словно он уже устал от бесконечного потока вопросов и событий, которые казались бессмысленными. Не было на его лице ни капли раздражения, ни гнева, ни даже слез — только пустота и безразличие.

Ответ на вопрос отца не последовал. Мальчик молчал, словно потерял способность выразить свои мысли и чувства словами. Было ясно, что он находился в состоянии, когда даже сама мысль о выражении эмоций казалась чем-то далеким и недостижимым.

— Быть может, глубоко в своей душе ты и мечтал об спасении, но сердцем желал спасти всех своими силами. Ты привык всё делать сам, потому и такую задачу намеревался выполнить самостоятельно, — произнёс отец и слегка поменял позу, сидя на небольшом деревянном стуле.

— И потерпел неудачу, — сжал кулаки ребёнок, — Лишь я один выжил.

— Я видел это, мальчик мой. Ты стоял на руинах здания и смотрел на пасмурное небо, когда я пришёл за тобой. Эту картину я, пожалуй, никогда не забуду.

«Почему я так странно веду себя? Я же должен злиться на него за то, что он не пришёл раньше. Так почему же я так спокоен? Последствия прошедших событий? Или же что-то другое?» , — пытался понять «зритель» Син, наблюдая за этой картиной со стороны.

— Это неправильно, — вдруг выразился ребёнок.

— Ты о чём? — слегка не понял отец.

— Я должен… злиться на тебя, должен испытывать гнев и ярость, но я ничего не чувствую. Это… не мои эмоции.

В ответ на это мужчина загадочно улыбнулся и отвернулся от своего собеседника. Тогда маленький Син понял, что это его рук дело.