Сзади доносится знакомый рык. Понси привык перекрикивать канонаду, что ему какой-то ветер? Кракл издает очередной сиплый вопль, сделавшие свое дело бергеры поворачиваются и неторопливо уходят, становится видно фигуру с растянутыми в стороны руками. Генеральская сорочка ярко белеет на фоне тускло-бурых досок, толстые, туго натянутые веревки не дают сдвинуться с места, как бы будущему покойнику этого ни хотелось. Да уж, сработано на совесть и без малейшей жалости.

– Кнуд ручается, – подошедший фок Варзов спокоен и деловит, – все сделано надежно, и ничего лишнего на осужденном нет, проверили. Он опять просил клирика.

– Нет.

– Я так и ответил. Нам лучше встать сбоку от стрелков: дым.

– Вы правы, – что ж, теперь очередь Хейла. Его парни, видимо, по привычке, как на стрельбище, встают на двадцати пяти шагах.

– Лучше, если они подойдут ближе, – предлагает полковник, – это все же не полевое сражение.

– Нет, – с чего он решил, что именно так и надо? А ведь решил.

– Вы помните, что в Талиге принято миловать тех, кого щадит судьба?

– Помню, но они не промахнутся.

У Хейла все идет своим чередом: стрелки аккуратно и споро готовят мушкеты к выстрелу – порох на полку, полку закрыть, остальной заряд в ствол, пуля, пыж. Фитили уже дымятся, запаленные заранее. Мушкеты надежно устроились в развилках сошек, безжалостно глядя на все еще орущую цель. Что ж, тянуть нечего. Ты сдохнешь, тварь, обязательно. Сейчас сдохнешь!

– Именем его величества Карла Второго и королевства Талиг, – казенные слова срываются с губ, предвещая пули, – генерал Энтони Кракл, допустивший повлекшую тяжкие последствия ошибку, приговорен к смерти через расстреляние. Приговор исполнить.

Короткий взмах руки. Хейл видит, понимает и поднимает уже шпагу.

– Пали`!

Клинок в руке капитана резко идет вниз, ненароком ловя заходящее солнце.

Залп. Девять дымных султанов, быстро расползающихся бесформенными клубами, сливаются в единое облачко. Ветер с Каделы сносит его в сторону, и те, кто стоит за спинами стрелков, могут видеть безжизненное тело на веревках, голова свесилась на сплошь залитую кровью грудь. Мертв.

Капитан вбрасывает клинок в ножны, подходит, старательно печатая шаг, останавливается, вздернув подбородок. Если б не Кракл, они бы все, от солдат до Манрика, пили бы сейчас за удачу Савиньяка и за общий успех.

– Можете уводить своих людей в лагерь, устали же! – в руку Хейла ложится одолженный у маршала объемистый кошель, не забыть бы завтра отдать. – Это парням за хороший залп. Все сделано отлично.

– Спасибо, господин командующий.

– Рэй Алонсо, капитан.

С бергерами еще проще. Свои деньги они уже получили, дело закончено и закончено правильно. Пусть идут, теперь они могут снять доспехи.

– Рейнхард, когда будете у костра, передайте воителям Шпрехау мою благодарность еще раз. Завтра я буду вашим гостем.

– Вас будут рады видеть и этой ночью.

– Спасибо, но эта ночь принадлежит другому.

– Воля ваша. Вы были правы, я такой точности не ожидал. Редкая удача и удивительное мастерство.

– Да, хорошо вышло.

Можно, нужно, пора было уходить, но Алонсо, повинуясь какому-то порыву, придержал уже двинувшихся людей Капуля. Подошел к телу, посмотрел – да, действительно, мертв. Взгляд от окровавленной сорочки переместился на доски борта, надо же, ни одного следа от пули. Выходит, попали все?

Теперь уже пересчитал осознанно – да, девять ран и все на груди. Ни единого промаха. Такое увидишь редко и на такое уж точно нельзя рассчитывать, только тварь должна была сдохнуть первой, и она сдохла.

Серо-бурое летучее существо метнулось мимо свечи, с разгона ударилось о стенку палатки, решило больше никуда не лететь и оказалось здоровенной ночной бабочкой с усиками-щетками и толстым, чуть ли не в палец, тельцем. Издали она сошла бы за мертвый лист, мешали глядевшие с нижних крыльев жутковатые оранжевые «глаза», которые то открывались, то исчезали.

– Каштанница… – зевнул Арно Савиньяк. – Удачу принесла… Не могла дуреха вчера залететь?

– В ставках любят опаздывать, – третий час безуспешно пытавшийся взяться за рапорт Алонсо со злостью отодвинул походную чернильницу. – Почти так же, как врать.

– Отучим, – пообещал Арно, поводя плечами, и вдруг пожаловался. – Болят, заразы! Как с правым вышло, еще помню, а дальше не до того стало. А, к Леворукому, ноет и ладно, переживу… По правде, мне и без бабочек повезло, только спать теперь сидя придется.

– Тебе не привыкать.

– Не скажи… В таком деле ментор нужен или… его величество с тронной речью.

– Вторую подушку не хочешь?

– Разве чтоб в тебя запустить…

– С больными плечами?

– Чума ты алвасетская! Как пройдут, так и запущу, что пристал вообще?

– Так это я пристал? – огрызнулся Алва, буравя взглядом так и сидевшую на стенке каштанницу. Та, что-то почуяв, распахнула сложенные крылышки, рыжие «глаза» открылись и таки принесли удачу в лице чистенького оруженосца в парадной изумрудно-зеленой тунике и розовых чулках.

– Господин командующий, – уведомил он ломким тенорком, – желает срочно видеть маркиза Алвасете.

Обычный Алонсо в обычную ночь ругнулся бы, но пошел. Что ж, холод в сердце не повод что-то менять.

– Квальдето цэра! – фыркнул с неподдельной злостью маркиз и захлопнул обиженно щелкнувшую чернильницу. – Скажи, иду.

– Господин маршал велел срочно.

– Ну так скажи, что бегу. Брысь!

Исполнять свой долг и дальше оруженосец не отважился. Алонсо проводил юнца взглядом и взялся за перевязь.

– Похоже… успокоительные старика не взяли, – предположил завозившийся в своем кресле Арно. – Сейчас примется опасаться…

– Сейчас-то чего?

– Леворукий, да всего… А вдруг у «павлинов» найдутся резервы? А вдруг они нас заманивают? А вдруг… твой кузен решит, что в армии… была измена? Хончо, это надолго.

– Тогда не скучай.

– Помогай тебе Создатель, то есть Леворукий… Как вернешься, разбуди. Слышишь?

– Я бы тебя и без просьб растолкал, – заверил Алва и аж волосы от усердия пригладил, – две головы всяко лучше…

Не прибить толкавшегося на пороге палатке оруженосца маркизу, хоть и с некоторым усилием, удалось, правда, парнишка догадался молчать. Шумели другие.

Из уважения к маршальскому полнокровию господин Капуль накрыл столы не у генеральских палаток, а за рядом обозных фур, в темноте казавшихся невысокой стеной. Кому-то после сегодняшнего наверняка праздновалось не слишком, но молодняк, судя по долетавшим воплям, гулял от души. Это было правильно – победа же, да и цена уже заплачена, а ведь, говоря по чести, соглашались платить и дороже.

– Господин маршал, к вам генерал Алва!

– Пусть заходит, и скажи, чтоб нас не тревожили. Ни при каких обстоятельствах.

Огоньки свечей делали полотняный «дворец» уютней, но не теплее, хотя ждать от талигойской осени тепла не приходится. Даже на так называемом юге.

– Доброй ночи, сударь.

– Садитесь, маркиз, – временно не командующий был хмур и взъерошен. – Отложить наш разговор до утра я не мог. Проклятье, о некоторых вещах очень трудно говорить! Я старше и вас, и Савиньяка. Заметно старше… Эта коллизия с расстрелом… Краклы – мои соседи, у наших семей всегда были неплохие отношения, но я все равно вас поддержал. Я очень надеюсь, что вы меня поймете…

– Приложу все усилия.

Когда хочется убивать врагов по ту сторону войны и очевидных подонков по эту, жалеешь разве что об отсутствии возможностей. Хуже, когда тянет залепить пощечину своим и вроде бы даже приличным людям… Понимаешь, что нельзя, а тянет.

– Мне было важно, чтобы Кракл умер немедленно, – со всей возможной вежливостью объяснил Алонсо. – Последствия меня не волнуют, с кузеном я как-нибудь объяснюсь.

– Само собой, само собой… – Манрик поднял руку, на указательном пальце красовалось чернильное пятно. – Я как раз пишу в Олларию, что согласно моему приказу командовать армией вплоть до особых распоряжений будете вы. Не знаю, на ком его величество в итоге остановит свой выбор… Я вообще ничего не знаю!