Нет уж, а то придется потом платить ее зеленой картой.

— Я жду друзей, — говорит она. — Лучше открыть, когда они придут.

— Тогда с вас двадцать евро, — отвечает он. Очень вежливо.

Она к этому готова и швыряет на поднос двадцатку, добавив к ней одну из своих мятых пятерок. Еще один легкий поклон, и он уходит.

Робин делает глоток. Соломинка, которую она приняла за пластмассовую, сделана из стекла и проводит холод, от которого болят губы. «Надо было спросить, не видел ли он ее здесь, — думает она. — Должны же они где-то жить, все эти миловидные юные создания, служащие богачам такой отменной декорацией. В каких-нибудь общежитиях или ввосьмером в квартире с двумя кроватями».

Когда на миг смолкает музыка, она слышит рокот моря. Затем вакуум заполняет композиция «Атомик» в исполнении группы «Блонди», которую в свое время сделал своей фишкой всемирно известный ночной клуб «Студио 54». Полдюжины девиц вскакивают с диванов и тащат своих мужчин на танцпол.

Да, раздавать тут флаеры явно не стоит. Здешние охранники и быка завалить смогут. Да и потом, публика не из тех, с кем можно запросто завязать разговор. У половины из них имеются телохранители. И к столикам можно подойти только по приглашению. А англичанку средних лет в биркенштоках [25], у которой два дня назад закончился кондиционер для волос, приглашать никто не станет.

«О чем я только думала? Какая глупость, какая идиотская трата денег». Один из телохранителей за банкеткой кивает боссу, проходит мимо нее и направляется к девушке, одиноко сидящей на диване с бокалом шампанского в руке. Едва достигла возраста, с которого вообще разрешается пить. Высокая и худенькая, осветленное афро, медового цвета кожа и шифоновое платье в стиле греческой туники, едва прикрывающее бедра и подпоясанное золотистым пояском. «Похожа на Джемму... — думает Робин, и в ее сердце лопается струна. — Как она вообще здесь оказалась, такая молоденькая? Явно не из местных. Что должно произойти в жизни таких вот почти школьниц, чтобы они оказались втянутыми в подобную игру? Где их родители?»

Ответ на этот вопрос она знает, хотя он ей совершенно не нравится. Где-то еще одна мать без всякой надежды шерстит интернет, а потом плачет, пока не уснет. «О господи, зачем я только сюда приехала?»

Ужас какой-то. У Робин полный упадок духа. Ну и местечко. Все деньги мира — и вот что на них можно купить. Теперь ей хорошо видно, что большинство здешних архитектурных изысков — чистой воды подделка. «Да, когда-то здесь, вероятно, действительно был храм», — приходит ей в голову мысль. Но большинство этих колонн явно сделаны из прессованного гипса.

«Схожу в туалет и тут же уйду… Туалет! Ну конечно же». Специально для такого случая у нее в сумке припасен скотч.

Туалет в дальнем конце бара сам отчасти похож на храм: мужской отмечен богоподобным юным атлетом двенадцати футов высотой, женский — сексуальной нимфой с амфорой на плече.

Как только заходишь внутрь, шум тут же стихает. Роскошный розовый ковер и ряд пуфиков вдоль увешанной зеркалами стены.

Сколько же им удается продержаться, всем этим девушкам? Карьера их, судя по всему, коротка. На содержанок такие даже близко не тянут. Им никто не станет снимать квартиры и покупать бриллиантовые браслеты. Каких-то пару лет они еще могут делать вид, будто не понимают, что будет дальше, ну а что потом?

Она открывает дверь первой кабинки. Мрамор, хотя сам унитаз, слава богу, белый. Царство восхитительных запахов, больше напоминающее парфюмерный магазин, а не отхожее место. Чтобы содержать его в таком порядке, той маленькой женщине у входа приходится драить его долгими часами. «Она наверняка увидит мой флаер уже через пару минут. Ну и пусть. Все равно стоит попробовать».

Робин достает листовку и приклеивает ее скотчем к внутренней поверхности двери, чтобы та, кто будет восседать на троне, заметила ее, а уборщица — возможно, нет. Несколько мгновений любуется проделанной работой и двигается дальше.

В пятой кабинке она находит девушку. Выбеленная стрижка «пикси», кольчужное серебряное платье, такие же серебристые туфельки на платформе и высоком каблуке и браслет на лодыжке. Без сознания, юбка задралась до пояса, изо рта на пол струйкой стекает пена, а между большим и вторым пальцем ноги торчит маленький аккуратный шприц. Робин стоит, несколько секунд смотрит на нее. «Вот что с ними бывает. Они глушат эмоции до тех пор, пока не заглушат их до смерти. Нельзя. Нельзя. Нельзя мне во все это впутываться. О Господи, помоги мне ее найти. Умоляю тебя, помоги мне ее найти».

В этой кабинке она флаер не клеит. Поворачивается и уходит.

Уборщица наклонилась к женщине, в ушах которой красуются серьги с бриллиантами до самых плеч. Протягивает ей лак для волос. Взглядывает на Робин, но возвращается к той, у кого есть деньги.

— Там в кабинке девушка, — сообщает ей Робин, — ей, похоже, плохо.

И поспешно уходит — частью чтобы избежать вопросов, но в основном потому, что от удушливой атмосферы и только что увиденного зрелища ей не терпится сделать глоток свежего воздуха.

Робин торопливо шагает мимо бара к террасе с видом на море. От луны по воде струится прекрасная серебристая дорожка. Если она успеет выйти, то, может, ее не стошнит.

Терраса представляет собой лужайку — последнее, что она ожидала увидеть там, где большинство дам щеголяют на каблуках. Но довольно красиво. Басы сюда не проникают, только музыка. Идти по ней в биркенштоках не составляет труда, а до моря рукой подать.

Но горизонт, как всегда, обманчив. Суша не переходит в море, как ей казалось вначале, а резко обрывается вниз. А на самом краю утеса вокруг столика в виде полумесяца расположились несколько диванов. На них, элегантно отгородившись от черни, герцог с горсткой спутников любуется отблесками луны на воде. Поначалу Робин видит только затылки, но, когда герцог поворачивается к официанту, тут же узнает его.

Этот благородный профиль ей приходилось лицезреть в глянцевых журналах не один десяток лет. Для человека, перешагнувшего семидесятилетний рубеж, он все еще удивительно красив. Продолговатое, чуть угловатое лицо, которое легко представить себе на фреске на стенах древнего Карфагена. Финикийское происхождение очевидно.

Когда разговор с официантом закончен, тот уходит. Герцогу что-то говорят, он смеется, Робин замечает у него во рту золотой зуб и думает: «Выглядит как настоящий герцог. Как принц из старинных легенд, как образец аристократа, если никогда не видел Габсбургов».

Застыв в тени колонны, она наблюдает.

У него приятное лицо. Благожелательное. Из числа тех, которым веришь во времена невзгод и которых страшишься в бою. Неудивительно, что здесь его все так любят.

Колебаться нельзя. Если она не решится сейчас, то потом точно струсит. Робин быстро шагает по склону, направляется прямиком к нему и громко говорит:

— Sinjor!

Как вообще обращаться к герцогу? Как правильно?

— Gracioso... — предпринимает она робкую попытку. Что-то в этом духе, да? Вроде вашей светлости?

За столом повисает тишина. Его спутники один за другим поворачиваются на нее посмотреть. Когда она видит среди них того ужасного британского консула, у нее сжимается сердце. В дорожной одежде она кажется себе глупой и неряшливой. Герцог оборачивается последним, на его лице ни единой эмоции.

— Мне нужна ваша помощь, — говорит она, смотрит в его сияющие темные глаза, но не видит в них ни малейшей реакции.

— Джанкарло... — тревожно произносит какая-то женщина.

Он лишь поднимает руку, призывая ее замолчать.

За ее спиной чувствуется какое-то движение. Из мрака выныривают тени. Надо торопиться, времени в обрез.

— Gracioso, я ищу свою дочь. Она пропала в Англии еще в прошлом году и... по моей информации, на этой неделе собиралась на Ла Кастеллану. Я пыталась снова и снова, но ваша полиция помогать мне не хочет, а этот человек, — с этими словами она показывает пальцем на Бенедикта Герберта, — знать ничего не желает.