— Это! Все это… убожество! Все одно и то же, одно и то же. И так всю жизнь!

Мерседес вконец озадачена. Все так живут уже тысячу лет. Зачем что-то менять?

— А что еще то нужно?

— Да что угодно! — опять срывается на крик Донателла. — За пределами этого острова целый мир!

Потом шипит от боли и опять прикладывает алоэ.

Слова сестры повергли Мерседес в ужас. Большой мир таит в себе множество опасностей — так все говорят. Нет ни одной женщины, которая уехала бы из Ла Кастелланы, а затем вернулась обратно.

— Не говори так, Донита! — восклицает она.

Сестра отталкивает ее, встает, идет по выложенному известняком полу к старым воротам в виде арки и смотрит на море. У самого горизонта надрывается от натуги контейнеровоз, ржавый и черный, следующий мимо Алжира в свободную экономическую зону Мальты. Ближе к берегу на перекатывающихся волнах к заливу мчит белое суденышко размером с дом, но отсюда для нее совсем маленькое. На передней палубе несколько крохотных ярко окрашенных фигурок греются на солнышке, будто тюлени. Иногда Мерседес видит проходящие мимо суда размером с целый город, там люди лежат рядами, будто тела утопленников, вытащенные из воды после кораблекрушения. И всегда радуется, что они здесь не высаживаются, что у них слишком тесный порт, да и виды с достопримечательностями далеко не сногсшибательные. Ей кажется, что, если бы все они в одночасье сошли на берег, это было бы сродни нашествию саранчи.

— Я не могу так жить до конца своих дней, — говорит Донателла, — не буду. Если придется, то буду каждый день молиться о смерти.

Мерседес застывает от ужаса.

— Тише, святой Иаков услышит!

— Я тебя умоляю! — восклицает старшая сестра, вихрем врывается обратно в комнату, злобно смотрит на Мерседес. — Ты же не веришь в это все?!

— Во что?

— Что святой Иаков убивает грешников, как мавров. Ты серьезно? Он же умер тысячу лет назад!

— Но потом вернулся, чтобы принять участие в битве при Клавио…

Донателла в ответ только фыркает.

— А все эти девушки? Марсела Перес, Елена Эру, Кариза Дракулис…

Донателла закатывает глаза.

— Боже мой, Мерседес, какая же ты наивная.

— Почему это?

— Никакой святой Иаков их не убивал. Они просто уехали. Уехали, и все.

Вторник

13

Мерседес

Зал для приемов забит народом. Гости высокие, как боги. У них вечеринка.

Как вы вообще здесь оказались?

Мерседес бросается от одного бога к другому, дергает их за рукава и взывает к ним. Вам нельзя здесь находиться. Это не ваш дом. Уходите отсюда. Убирайтесь! Вскоре вернутся хозяева и вас не должно быть здесь!

Слышится звон стекла и взрыв смеха. Кто-то перевернул стол, и пол теперь усыпан осколками. Когда она в ужасе подносит к лицу руки, боги закатываются от хохота. Они пьют пепси-колу из бокалов для шампанского, таких же тонких и высоких, как они сами.

Ее накрывает волна паники. Нет! Нет! Я ведь только-только здесь убралась! Вы что, не видите? Не видите, да? Она вот-вот придет и тогда все сразу закончится! Если Татьяна увидит весь этот бардак, мой долг опять вырастет и я никогда не смогу уйти.

Мерседес плачет. Чувствует, как у нее содрогаются плечи, а по щекам текут слезы. Открывает рот, чтобы взвыть, но не может издать и звука.

Боги не обращают на нее никакого внимания.

Сквозь панику пробивается только одна мысль: я должна здесь убрать. Если их нельзя заставить уйти, то надо хотя бы навести порядок.

Гости становятся все выше и говорят все громче, и она не может заставить их уйти, но если она будет мести и мести, то, может, тогда к приходу Татьяны стекла больше не будет.

Лавируя между их ног, она направляется к кладовке за лестницей, где хранятся веники, тряпки и портреты. Если открыть дверь…

В дальнем конце коридора стоит ее сестра Донателла. Умершая тридцать лет назад. Мокрая до нитки. К синюшному лицу водорослями прилипли волосы. Она тянет вперед руки. «Помоги мне, Мерседес. Помоги».

Услышав ее зов, Мерседес вдруг понимает, что все это сон. «Ты умерла, моя дорогая. Тебя давно нет, а я пропала».

Донателла поднимает руку и показывает на безупречно белую стену позади нее. «Я здесь, Мерседес. Помоги мне. Я здесь».

Она рывком садится в своей узкой белой кровати. Сквозь шторы проникают первые рассветные лучи. Простыни насквозь мокрые, будто она только что вылезла из моря.

Мерседес закрывает руками лицо и заставляет себя сделать вдох.

Сразу после обеда над головой рокочет вертолет, а через три минуты звонят с вертолетной площадки, сообщая о прибытии гостей. Еще каких-то двадцать минут, и Татьяна будет здесь. Звонили заботливые соседи — ее нанимателям даже в голову не придет позвонить заранее. Порой ей кажется, что в их представлении прислуга в этом доме сродни роботам — стоят на зарядке, пока какой-нибудь датчик движения или кнопка не приведут их в действие.

Униформа Мерседес черного цвета. Старомодное платье-рубашка с белыми кантами и обтянутыми белой же материей пуговицами от воротника до колен. Не самая практичная одежда для физической работы. Оно задирается, когда ей приходится за чем-нибудь потянуться или нагнуться, поэтому ей приходится надевать под него черную комбинацию, в которой ужасно жарко. Но в семье Мидов любят униформы, а остальное не имеет значения.

Она оглядывает себя в большом гримерном зеркале, утыканном по периметру светодиодными лампочками, способными высветить любой изъян. После бессонной ночи под глазами залегли темные круги, хотя Татьяна в жизни не обратит на них внимания. Но из пучка, в который Мерседес стягивает волосы на работе, выбилось несколько прядок, а это Татьяна заметит сразу же. Порывшись в кармане, Мерседес находит пару запасных невидимок и возвращает пряди на место. После чего оглядывает лицо и руки, дабы убедиться, что на них нет ни пятнышка грязи, и идет в своих ортопедических туфлях вперед, чтобы провести смотр вверенных ей подразделений до того, как это сделает хозяйка.

Татьяна похудела. Для дочери Мэтью Мида это неустанная борьба. Перешагнув сначала двадцатилетний, а затем и тридцатилетний рубеж, она постоянно сидела на диете, состоявшей из приготовленной на пару рыбы, вареных яиц и амфетаминов, но каждый год срывалась, и тогда вновь в полный голос заявляла о себе ее тяга к печенюшкам «Поп-Тартс». Ее несчастный изголодавшийся организм за каких-то пару недель набирал восемь килограммов, после чего она отправлялась на месячный курс реабилитации. Когда в мире, где половина женщин выглядят миниатюрными куколками, на тебя насылают проклятие в виде телосложения грузчика с размером никак не меньше сорок восьмого, это может стать настоящей пыткой.

Мерседес нацепляет свою самую лучезарную улыбку и выходит вперед. К классу улыбающихся она принадлежит всю свою жизнь. И нередко завидует Феликсу, который может хмуриться на работе, сколько ему заблагорассудится.

«Кожа да кости», — думает Мерседес. Татьяна выглядит изможденной. Значит, у нее все получилось. Она все-таки нашла специалиста, сделавшего ей бандажирование желудка.

— Ого! — произносит Мерседес вслух. — Выглядишь просто фантастически!

Татьяне ее слова явно нравятся.

— Ты мне льстишь, — говорит она, разглаживая на бедрах узкую атласную прямую юбку и поворачивается обратно к машине.

От ее ягодиц ничего не осталось. Вместо них ей теперь придется ставить импланты.

Прислуга выстроилась в тени крыльца. Тоже с улыбками на лицах.

Из машины со стороны переднего пассажирского сиденья выходит Майк, личный телохранитель Татьяны, и хмуро оглядывает из-за стекол своих очков дорогу, будто ожидая, что из-под асфальта вот-вот вырастут призраки «Аль-Каиды». Пауло говорит, что у Майка слишком большое самомнение. Но Майка наняли в том числе и для того, чтобы он выглядел профессионалом. Только звезды первой величины велят своим охранникам выглядеть так, будто их и нет рядом.