Если бы только она захотела его выслушать!

А впрочем, даже если бы и захотела – что? Понять? Простить? Смог бы он на ее месте? Да он даже представить себя на ее месте не мог.

И все же Стас попытался. Но пришлось ответить на ее вопрос. Да или нет… И все.

Алена, нежная, хрупкая, вдруг оказалась такой сильной, что он почувствовал себя… Права была Инна – он жалкий трус. И всегда был таким. Трус и слабак, который только пыжился изображать из себя крутого.

А что сделал бы трус и слабак? Покончил бы с собой? Да ну, для этого тоже нужна хоть какая-то решимость. Позвонил в клуб и сказал, что заболел. Самохин был где-то за границей, а управляющий Стаса, кажется, побаивался – во всяком случае, слова поперек не сказал.

Вернувшись домой, он напился в такую дымину, как еще никогда в жизни. И, кстати, последним смутным воспоминанием, перед тем как нырнуть в черный алкогольный омут, был бритвенный станок в руках: удастся ли разломать и вытащить лезвие?

А почему бы нож на кухне не взять? Все тупые? Да, Стасик, такие же тупые, как твоя никчемная жизнь. Как ты сам. Давай, вперед. Жить не мог по-человечески и умрешь, как мудак. Искать тебя никто не будет. Когда начнешь вонять так, что потянет в вентиляцию к соседям, приедет полиция и труповозка. А ты будешь плавать в ванне в загнившей кровище – белый, разбухший. И вялый член – как водоросль. А когда об этом узнает Алена…

Мысль об Алене поставила точку. Надо быть последней сволочью, чтобы ко всему добавить ей еще и чувство вины. Она и так будет его ненавидеть. Сам во всем виноват – ему и жить с этим.

Стас бросил станок в раковину, вернулся в комнату и присосался к бутылке. Хлебал из горлышка коньяк, который обычно пил, смакуя вкус, по пятьдесят капель, пока не отрубился.

Что было дальше? Туман. Все в тумане. На автомате, на автопилоте. Теперь время снова тянулось, как скучный урок в школе. А потом словно в пропасть обрывалось. Обернешься назад – а там пустота. День прошел, неделя, месяц? И впереди – такая же пустота.

Через неделю Стас вернулся в клуб. Теперь он раздевался не для Алены. Ни для кого вообще. Назло – вот так вернее. Смотрите? Ну так смотрите. Потому что вам – не обломится. Он пытался скинуть на женщин в зале свои темные эмоции, но они возвращались к нему сторицей – таким же черным, грязным желанием, которое вызывало лишь отвращение. Круговорот грязи и отвращения в природе.

А вот с клиентками как отрезало. В один момент. Нет, он не закинул всех оптом в черный список, но если кто-то из них звонил, отвечал вежливо: прости, я серьезно болен, так что… Кто-то сочувствовал и желал выздоровления, кто-то равнодушно говорил: ааа, ну ладно. Только Кристине Стас сказал правду: девушка обо всем узнала, просто больше не могу.

- Понимаю, - вздохнула она. – И очень сочувствую. Жаль, с тобой было хорошо.

- Я тебе желаю, чтобы кто-то полюбил тебя по-настоящему, Крис. Ты хороший человек и заслуживаешь этого, несмотря ни на что.

- Спасибо, Стас, - Кристина всхлипнула в трубку. – Будет настроение, забегай просто поболтать, кофе попить.

- И тебе спасибо. Но не думаю, что это хороший вариант. Счастливо!

Иногда хотелось позвонить Инне и спросить: ну как, теперь ты довольна? Легче жить стало? Но смысла в этом не было никакого. Поэтому не звонил.

Мазохизм чистой воды, но Стас время от времени заходил на страницу Алены ВКонтакте. Там ничего не менялась, она не заглянула ни разу после их поездки в Париж и Амстердам. Просматривал в который раз старые записи, фотографии, перечитывал несколько ее сообщений в личку, особенно первое – с просьбой перезвонить и номером телефона.

Незаметно кончилось лето, и вдруг – словно росток сквозь асфальт – пробилась надежда. Робкая, слабенькая. Ну не может вот так все кончиться, если он ее любит, а она - его. Да, нужно время, чтобы все улеглось. Хотя бы для того, чтобы выслушала. Пусть после этого выгонит снова – но лишь бы увидеть ее.

Он пытался звонить и писать – бесполезно. Пытался написать в личку ВК – оказалось, что Алена закрыла личные сообщения. Пришел к ней домой, вспомнив, как она сама позвонила ему в дверь, - открыл лохматый парень и сказал, что снимает эту квартиру уже два месяца.

Стас узнал в интернете расписание занятий ее группы и ждал у академии – Алены не было. Даже ее бывшего парня увидел, но она не появлялась. Набрался наглости, зашел в деканат, обаял девушку-методистку.

- Она у нас больше не учится, - сказала та, просмотрев в компьютере списки. – Помечено, что ушла по переводу, но куда, пока данных нет. Видимо, в другом месте еще не зачислена. Или не пришло подтверждение.

Последней попыткой было сообщение подружке Алены – Байкаловой-младшей: как связаться с Аленой. Та ответила резко: «Похоже, ты не только блядь, но и дебил, если думаешь, что я тебе что-то скажу». Других вариантов не оставалось. Во всяком случае, в голову больше ничего не приходило. Не у отца же спрашивать. И не у Инны. Только ждать… неизвестно чего. У моря погоды. Ждать и надеяться.

Однажды Стас шел через двор и увидел кота, провалившегося в открытый люк. В смертельном ужасе выпученные глаза, лапы с выпущенными когтями, судорожно цепляющиеся за край, уже соскальзывающие. Он успел подхватить кота за шкирку, вытащил, и тот пошел себе, даже не оглянувшись.

Ты такой же кот с выпученными глазами, Стас. Цепляешься за пустые надежды из последних сил. Насколько тебя еще хватит?

Но однажды утром он проснулся с беспричинной уверенностью: сегодня что-то случится. Ближе к вечеру, собираясь в клуб, Стас машинально открыл ВК и увидел на стене Алены новую фотографию. Она стояла на фоне большого серого здания. И подпись по-английски: «Here I am now».

На следующий день Алена даже с постели встать не смогла. Слабость и головокружение – до обморока. Света испугалась и вызвала врача. Узнав, что накануне имел место быть стресс – так обтекаемо обозначили ситуацию, - врач сделал вывод, что это реакция на тот самый стресс. И на всякий случай поинтересовался возможностью беременности.

Возможность Алена отвергла: только месячные закончились, но от одной мысли о подобном затопило таким ледяным ужасом, что снова потемнело в глазах. Тонометр насплетничал цифры чуть больше ее веса. Поцокав языком, врач выписал кучу лекарств.

- Покой, сон и положительные эмоции, барышня, - порекомендовал он напоследок.

- Положительные эмоции, - передразнила Света, когда врач ушел. – Где бы их взять? Слушай, ты хоть предохранялась?

- Таблетки, - с трудом прошелестела Алена.

- Таблетки-фигетки… Может, тебе потом, когда оживешь, на заразу всякую сходить провериться? Мало ли что он тебе там говорил. Раз уж такое вранье тотальное…

Все это было так мерзко, так отвратительно, что Алена снова расплакалась. Слезы теперь текли сами собой, как из неисправного крана. Все силы остались там – под окном ее бывшего дома, куда она никогда больше не вернется. Это была такая крошечная женская месть, пустячок, но она вложила в нее все, на чем последние месяцы строилась и держалась ее жизнь. Не осталось больше ничего. И надо было искать что-то другое – хоть какую-то причину, по которой имело смысл жить. Но не сейчас, только не сейчас…

Хуже всего было то, что физическая слабость вовсе не делала душевную боль менее острой. Напротив – не позволяла ничего, что дало бы возможность отвлечься. Пройти пешком полгорода, от Осинки до Горьковской. Отпахать несколько часов в спортзале – до седьмого пота, до изнеможения, до дикой крепатуры. Поехать на залив или куда-нибудь на озера, плавать, пока не посинеют губы и мышцы не начнет сводить судорогой. Пойти в клуб и танцевать до утра.

Но нет. Только лежать и вслушиваться в боль, похожую на чудовищную мелодию, состоящую из одних диссонансов.

Вспоминать – против своей воли.

Как гуляли, взявшись за руки, по Парижу. Как танцевали в ночном клубе под невероятно красивую песню, и ей казалось, что в его объятьях она плывет – словно в невесомости. Как он приносил ей кофе в постель и кормил сыром с медом и клубникой. Расчесывал волосы щеткой. Растирал ноги и укрывал потеплее, когда болела. Рассказывал что-то смешное, глядя в глаза. Его взгляд, от которого подгибались колени и по спине бежали мурашки…