- Давай только без господина полковника, ладно? Для разовой игры это было норм, но не для постоянного использования. Без обид.

- Хорошо, - пожала плечами Алена. – Только ты обещал рассказать, почему так говоришь.

- Расскажу. Пойдем все-таки кофе выпьем.

Она села на табуретку, закинув ногу на ногу так, что юбка полностью распахнулась.

- Фу, как непристойно, - заметил Стас, проходя мимо и пробегая вскользь пальцами от колена вверх.

Сварив кофе, он разлил его по чашкам, сел за стол.

- Короче, дело было так. Танцевал я в детстве в ансамбле с пошлым названием «Солнышко». Руководителем у нас был древний-древний такой дедушка. Не знаю точно, сколько ему было лет, но его дочь, она младшую группу вела, выглядела где-то на сороковник. Хореограф он был, конечно, от бога, ничего не скажешь. Но, по ходу, в маразме. Застрял сознанием где-то в советские времена и танцы ставил соответствующие по содержанию. Дети на полянке, темные силы зла, светлые силы добра. Или что-то такое ура-патриотичное. И вот поставил к какому-то празднику танец гусаров. Я тогда в четвертом классе учился. А старшие мальчишки без конца повторяли это самое: «Господа гусары, молчать!» и ржали. Ну и ко всем остальным прилипло.

- Это же вроде анекдот какой-то?

- Ну да, про поручика Ржевского. А я-то не знал. Ума хватило у отца спросить. Он был в шоке, как будто я спросил, откуда дети берутся. Но рассказал.

- Откуда дети берутся? – фыркнула в чашку Алена.

- Нет, это я и без него уже знал. Анекдот. И как-то так вышло, что это осталось последним воспоминанием о детстве. Черт, не знаю, как тебе объяснить. О таком детстве, знаешь – беззаботном, веселом. Как летние каникулы. После четвертого я поступал в Вагановку, балетную академию. И тупо срезался. Такое чувство, что после этого облома детства уже не было. Занимался бальными танцами, потом в «кулек» поступил. А гусары так и остались. Привет из того времени. Как будто я с ними разговариваю.

- Понятно… Стас, - Алена посмотрела на него из-за чашки, одни глаза над ободком. – А ты сейчас где-то танцуешь, да?

Черт, черт, черт! Это слишком уж рано! Еще не сейчас!

- Ну так, в разных местах. Как, кстати, с матерью разобралась? Не сожрала она тебя?

- Ай! – она махнула рукой. – Разосрались в хлам. Отец мне квартиру нашел. Вечером поеду смотреть.

- Хорошая новость, - Стас вздохнул с облегчением, надеясь, что не слишком явно.

Алена поставила чашку на блюдце, встала, подошла к нему – мягко, по-кошачьи. Положила руки на плечи, глядя в глаза. Села на колени, обняла за шею. Стас поцеловал ее – раз, другой, и вдруг пришло ясное, как все та же космическая пустота.

Может быть, когда он говорил Кристине, что не может себе позволить влюбиться, это еще и было правдой. Но вот сейчас – уже нет. Уже поздно. Может, конечно, это и не классическая влюбленность, о которой пишут стихи и поют песни. Скорее, дикая звериная страсть, когда инстинкт и чутье подсказывают: не та и не другая, а именно эта. Она. Может, где-то в глубине, подсознанием, он понял это еще два года назад. И все это время ждал новой встречи. И то же самое звериное чутье подсказывало: ни с кем никогда так уже не будет. Так остро, так больно. Почти смертельно, на разрыв. Не механическое соединение – слияние воедино. Она могла быть подлой стервой, как ее мамаша, или тупой дурой – это уже ничего не меняло.

Стас нащупал пуговицу на поясе юбки, потом вторую.

- Да сколько их у тебя тут?

Юбка улетела куда-то мимо табуретки. Алена встала, потянулась, облокотилась о кухонный стол, посмотрела через плечо: ну, где ты там? Он подошел, погладил ее по ягодице.

- Мисс, мне очень нравится ваша попа.

- Да ладно, попа, - вздохнула Алена. – Это у Байкаловой попа. Я видел, как ты ее… приласкал.

- У Байкаловой попа – единственное богатство, к ней рука сама тянется. А у тебя – маленькая хорошенькая попка. Вот только веревки на ней явно какие-то лишние.

Он потянул вниз кружевные стринги, и Алена, выбираясь из них, переступила ногами, как грациозная лошадка – сначала одной, потом второй.

- Эй, а как там насчет стратегических запасов? – поинтересовалась она, запрокинув голову ему на грудь.

- Налог на секс? – хмыкнул Стас. – Уплачен. Пойдем к запасам? Или подождешь, пока принесу сюда?

- А принеси.

Когда он вернулся, на Алене не было ничего, кроме чулок.

- Какие все-таки женщины нетерпеливые, - заметил он, расстегивая шорты. – Нет чтобы подождать секунду, устроить стриптиз.

Алена на слово «стриптиз» никак не среагировала. Значит, не добежало еще. А ведь запросто могло. От Карпова Байкаловой, от Байкаловой сестричке-истеричке, от нее – Алене.

- Можно я? – спросила она, когда Стас распечатал коробку.

- Знаешь, как? – он насмешливо приподнял брови, и Алена покраснела.

- Стас, я действительно ничего не умею, потому что…

- Потому что трахалась с каким-то придурком. Все, закрыли тему. Мне пофигу. На минутку, первым у тебя все-таки был я. А остальное неважно. Держи, - он протянул ей презерватив. – Ничего в этом нет сложного.

Похоже, она волновалась так, как будто не резинку надевала, а взрывное устройство обезвреживала. Но справилась. Столько женщин делало это до нее. Им нравилось, а ему было абсолютно все равно. Что они, что сам – однофигственно. Но сейчас… Он даже представить себе не мог, что это может быть настолько… эротично – да, именно эротично. Красиво и возбуждающе.

Он взял ее сзади, прижимаясь к ней всем телом. Такую мокрую, горячую, ждущую. И еще успел подумать, что свою женщину – именно свою! – хочется заполнить собою до отказа. Еще больше, еще глубже. Может, поэтому многие недовольны своими габаритами? Хоть уж ему-то грех жаловаться.

Хрень какая, о чем он только думает?

А потом мир вокруг исчез…

Все-таки в прошлой жизни я была кошкой, лениво подумала Алена, мягко изгибаясь в истоме, подставляя всю себя его взглядам и таким же ленивым прикосновениям.

С Олегом сразу после секса ей хотелось забраться под одеяло или одеться – лишь бы он не смотрел на ее тело, которого она отчаянно стеснялась. Со Стасом все было иначе. Она была самой красивой, самой желанной. Пусть только для него одного – неважно, какое ей дело до остальных! Он смотрел на нее – и это было не менее осязаемо, чем касания рук, губ, языка. Его взгляд заводил, будоражил до секса, подстегивал во время, ласкал и нежил после. Так, что хотелось мурлыкать.

- У тебя было много женщин? – спросила она, медленно прокладывая ногтем путь между кубиками пресса, как в лабиринте.

- Много, - не сразу ответил Стас. – Это имеет какое-то значение?

- Нет. Расскажи мне про самую первую. Ты же все знаешь про моего первого мужчину, - Алена хитро улыбнулась.

Стас молчал, глядя в потолок, лицо его стало жестким, и она испугалась, что забрела в опасную зону.

- Мне было тринадцать. А ей двадцать три. Она была у нас аккомпаниатором, - сказал он и резко повернулся к ней. – Ты уверена, что хочешь знать подробности?

- Нет, - помотала головой Алена. – Лучше расскажи тогда про свою первую любовь. Самую-самую первую.

- Это можно, - Стас улыбнулся. – Ее звали Эгле Зариня. Латышка. Такая, знаешь, типичная прибалтийка. Голубоглазая блондинка. Высокая, тоненькая. Мы с ней танцевали в паре на бальных два года. Пятый и шестой класс. Золото выиграли на чемпионате Европы. В Варшаве. За самбу. Мне очень хотелось ее куда-нибудь пригласить. В кино или погулять. Но я страшно стеснялся.

- Ты? Стеснялся? – рассмеялась Алена: настолько ей было трудно представить стеснительного Стаса.

- Да вот представь себе. Поэтому мы с ней только после занятий шли вместе и разговаривали. Она до автобуса, я дальше, до метро. И я всегда приносил яблоко, мы его съедали пополам. Муму специально покупала и напоминала: «Яблоко для Эгле не забыл?»

- Муму? – удивилась Алена.

- Мама. Я ее так звал.