– Вы с Олей женитесь, да?

– Да, – после полуминутного молчания признался Саша.

Послышалась возня и вспыхнула длинная лампа над окном, и Саня сел на кровати.

– Но это еще не скоро, наверное.

– Ты уже две недели как вернулся, а я узнаю только сейчас! – упрекнул я. Саша посмотрел на меня и снова ничего не сказал. Я закатил глаза к потолку:

– Ну наконец-то!!!

– Я готовился услышать что-то совсем другое! – наконец улыбнулся Саня.

– Неудачникам не пристало раздавать советы.

Я долго провалялся без сна на своём матрасе на полу, то сбрасывая одеяло, то замерзая и натягивая его по самые уши. Всё пошло под какой-то уклон, по законам физики набирая скорость. Неужели правы все те, кто твердит, что жить так, как я это делаю, нельзя? А как стоит жить? И стоит ли? И как это же грустно – думать, что и шагу не сделать, не сверившись с потрепанной книгой приевшихся рецептов.

Неожиданно в уголке глаза скопилась горячая капля и, не удержавшись, скатилась к виску, застряла в волосах. Я ещё даже не понял, с чего она вдруг решила появиться, когда такая же капля выбежала из другого глаза и защекотала ухо.

Я тихо поднялся с матраса и убрёл на кухню, где сел на холодный линолеум и опустил голову на руки. Я чувствовал, как что-то кислотное разъедает меня изнутри, переваривает сердце, истончает кожу. Если себя долго ненавидеть, наверное, можно вообще исчезнуть. Завтра всё пройдёт, я знаю, только до завтра ещё далеко.

Оставшиеся слёзы так и затвердели в глазах стеклянной плёнкой. Больше всего хотелось ползком добраться до своей лёжки, но я заставил себя встать, открыл створку стеклопакета и высунул дурную от разгулявшихся мыслей голову на улицу.

Так и не стемнело толком. Над городом перемешались снеговые тучи, дымы из труб и автомобильные выхлопы. Накопившее в себе свет сразу всех городских огней, грязно-розовое небо светилось. В сравнении с ним однозначно белым казался нападавший за вечер снег, балансирующий тонкой стенкой на каждой веточке за окном. В снегу глохли все звуки, и, хотя за стенами двора пролегала оживлённая улица, внутри стояла тишина, как в деревне.

Я поёжился, запоздало вспомнил, что стою у открытого окна в одних трусах, и затворил раму. Чего-то хотелось… Порылся в холодильнике – не пожалеет ведь Саша для старого друга, скажем, полбанки сгущёнки? Я взял из кармана своей куртки сигареты, устроился на подоконнике в кухне, съел несколько ложек сгущёнки и стал курить, выдыхая дым за окно и стряхивая пепел в снег на карнизе.

В доме напротив горели пять или шесть окон последних полуночников. Я не любитель разглядывать чужие окна – их вид всегда будит во мне тоску. Но иногда во время прогулок всё равно невольно замечаю на другой стороне улицы потолки и люстры, верхний угол оклеенной обоями стены, встроенную подсветку или старую люминесцентную лампу. Как бы ни ухищрялись хозяева, большинство окон остаются безнадёжно тусклыми, как будто обитающие за ними люди пытаются поделиться с тобой какой-то своей печалью.

Хотя в Сашкином дворе народ изобретательнее – одно из окон, которое до сих пор светилось, было занавешено норвежским флагом. Ткань для флагов хорошо пропускает свет, окно притягивало взгляд. Идея была популярна в доме – ещё одно окошко закрывал флаг ВВС с размашистым жёлтым солнышком. Я потушил окурок в снегу и отправился спать.

Сашка разбудил меня лёгкими пинками.

– Вставай, Виталик Алексеевич, нас ждут великие дела и прочий геморрой!

– Пшёл отсюда, дай сон эротический досмотреть!

– В обед клиенты приедут, для которых у нас ни хрена не сделано, и сон твой станет явью!

Я перевернулся на другой бок, слегка придавив кота. Кот заверещал и спросонья тяпнул меня за руку. Я взвыл:

– Ах ты, морда ангорская!

– Давай, кто первый сегодня до офиса доберётся, тот и будет генеральным директором? Так сказать, кто первым встал, того и кресло!

– Как это низко – играть на чувстве долга и ответственности, – с оханьем я скатился с матраса.

– Ага, я ещё на одном чувстве сыграю. На минутку – еда в холодильнике последняя и через две минуты я начинаю её есть!

Я осторожно побился о паркет головой, потом приподнялся и лениво отжался раз двадцать.

Небо наливалось яркой утренней лазурью. Мы ехали в офис, и я вёл машину, а Саня, как обычно, тихо офигевал от того, как я веду машину.

– Там не было поворота!

– Гайцов там тоже не было.

Я свернул в боковую улицу, пролетел переулок и вырулил на какие-то задворки.

– Я бы на месте страховых компаний тебя на порог не пускал.

Саша преувеличивает – за все время, что я вожу машину, я ни разу её не стукнул. Так же как за всю свою фанатскую жизнь ни разу не побывал в ментовке. Я либо везуч, либо осторожен, либо храним каким-то исключительно ответственным ангелом.

– Ты ещё с Ксюшей не ездил!

– Да Ксюша твоя вообще обезбашенная, я давно это по твоим рассказам понял!

– Всё, хорош возмущаться, погнали! Устроим всем разнос, страшно неохота снова всё делать самому.

Это был максимум, на что меня сейчас хватало – поддерживать более-менее жизнеутверждающий вид днём, чтобы не маячить с кислым видом перед Саней круглые сутки. На работе мне это с горем пополам удавалось, зато ночи я всецело посвящал рефлексии.

Сашка бухла дома не держит, и это печально, а может быть, хорошо. Единственную найденную мною бутылку коньяка я постеснялся распечатывать, а ломиться куда-то среди ночи… нет уж, хватит с меня! Я закрыл кухонный шкаф и вернулся на обжитый мною подоконник.

Никогда в жизни я столько идиотских поступков подряд не совершал. И, похоже, не могу остановиться.

Интересно, знает ли Ксюша о моей женитьбе? Я почти перестал с ней общаться в последние месяцы. Грустно ли ей от этого или ей безразлично? Несколько шагов наобум, как под градусом, и вот я уже бесконечно далеко от неё. Хотя был ли я когда-нибудь действительно близко?

Ксюша, милая Ксюша! Знала бы ты, как меня задрало делать одну и ту же ошибку. А потом снова и снова возвращаться в условия нерешенной задачи. Я даже не пытаюсь вырваться из этого круга, и никому не даю себя вытащить.

Я всё ещё не спешу домой. Я уже не боюсь разговора, которым всё закончится. Я не боюсь одиночества – я не успел от него отвыкнуть. Тем не менее, какая-то фобия выработалась. Если я вернусь и так покурю пару ночек, то …

– А ты бросай курить, – предложил Саня. Я обернулся к дверям.

– Я что, уже говорю вслух?

– Последнюю фразу – да.

– Клиника, – вздохнул я, загасил окурок и закрыл окно. – А других вариантов нет?

– Тогда переезжай. Но это куда глупее. И вообще, попробуй спать по ночам!

– Это не так-то просто. Такие события в жизни…

– Интересно, мне одному кажется, что ты решил себя сжечь за месяц?

– Не, это ещё период полураспада! Неужели уже есть результат, и я стал тем самым другим человеком, которого все жаждут во мне увидеть?

– Да чмом ты стал! Я тебя за десять лет таким никогда не видел! По-моему, ты настоящий по-прежнему лежишь внутри тебя нынешнего в глубокой отключке. А налицо – сложные щщи2, кислый вид и нытьё по поводу конченой жизни!

– Когда я ныл?!

– Уверен, что десять минут назад ты здесь именно этим и занимался, – Саша фыркнул. – Только ты себе врешь, и мне зачем-то тоже.

… На другой день я вернулся домой. Там никого не было.

Всю ночь за окном стучала капель, оттепель добивала первую очередь снега, и, когда я наутро выглянул в окно, его уже почти не осталось. Пока ещё эту позорно-невнятную погоду маскировали грязные сумерки, словно природа стыдилась содеянного. Я проснулся с мыслями в голове, а когда просыпаешься уже с мыслями, обычно возникает ощущение, что вообще не спал.