Ещё недавно мне казалось, что я вполне успешно рулю ненадёжной, но манёвренной посудиной моей жизни, уворачиваясь от омутов и водоворотов. Теперь же я чувствовал себя Колобком, который от одного ушёл, от другого ушёл, но, в конце концов, всё же срезался.

Чего я при всём желании не могу сказать, так это того, что мы с ней жили плохо. Напротив, любому своему другу я бы посоветовал именно такую жену. Мы ни разу не поссорились. Не потому, что она мне уступала, просто я сам стеснялся спорить с этой чужой девушкой. Мы с нею разговаривали – чаще о каких-то текущих делах, мы ездили с нею в гости и на шашлыки, я возил её по магазинам и к её родителям (иногда она оставалась у них на два-три дня, и я против воли радовался этому). Она готовила и вообще много чего делала дома, а я неискренне хвалил в ней то, что день ото дня всё больше меня раздражало. Только поначалу, когда она заговаривала о ребёнке, я впадал в какое-то оцепенение и под разными предлогами старался убраться подальше. Потом она перестала об этом говорить.

Она не любила футбол. Вообще. И это было хуже всего. Хоть бы она болела за другую команду! Хоть бы даже за «мясо», как та же Олеська, моя первая любовь… Нет, ей было просто неинтересно. Хочешь – иди. Трать своё время, но пожалей моё. А слова о том, что футбол не стоит потраченного на него времени, для меня всегда были равносильны заявлению, что Земля плоская.

Я же по-прежнему ходил на матчи – мы хорошо шли в группе Лиги чемпионов, – и там ненадолго забывался. Но это было не единственное средство, к которому я прибегал.

Раз или два в неделю я приезжал в бар к Кирюхе – лидер нашего фанатского объединения уже год как обзавёлся собственным баром, где мы творили, что хотели. Чаще всего это были будни, когда посетителей поменьше. Я садился в углу у стойки, брал виски – сразу бутылку, – и целеустремлённо пил его, наливая по полстакана, закуривая бесчисленными сигаретами. Нельзя сказать, что от этого мне было сильно легче – после двух полстаканов накатывала тоска по загубленной жизни. Когда уровень янтарной жидкости подбирался к середине бутылки, начинало казаться, будто всё происходит не со мной, а с кем-то другим – глупым и неуклюжим. На предпоследнем стакане я совсем переставал думать о своём будущем (а я о нём думал постоянно, даже во сне) и начинал вспоминать свои путешествия, выезды, придумывать новые и разные прикольные истории, в которые я, может быть, попаду. Парочку особо удачных я даже записал на салфетках, вот только почерк мой тогдашний уж больно трудно разобрать. Потом внезапно являлось просветление под руку с отчаянием – я понимал, что этого уже никогда не будет. Что теперь нужно стать другим ради ребёнка. И я им стану. Но даже если захочу вернуться в прежнюю жизнь, когда он подрастёт, то уже не смогу. Потому, что она уже не будет прежней. И Ксюша никогда уже не будет со мной. Никогда, никогда и ничего больше не будет!

Обычно в это время девушка-барменша звонила Кириллу, который жил неподалёку, и он всегда приходил и отводил меня в подсобку, где я долго лежал на сломанных стульях. Через какое-то время на подкашивающихся ногах я плёлся расплачиваться, после чего выбирался из бара и уходил к помойке за гаражами, чтобы проблеваться. Полоскал рот минералкой и пешочком шёл домой. Я добирался до своей норы в четвертом часу ночи, но зато трезвый настолько, что утром спокойно ехал к десяти на работу.

Она как будто ничего не замечала. Ходила озабоченная чем-то своим. В то же время она воспылала ко мне неожиданной страстью. У меня же, напротив, после свадьбы всякий интерес к ней как отшибло – может, это только на время и связано с её положением? Все дни я пропадал на работе, вечером старался выбраться с нею хоть куда-нибудь из дома – это возрождало хрупкую иллюзию того времени, когда мы просто встречались и ничем друг другу не были обязаны. И ещё я подсел на снотворное, которое глотал ещё за ужином, чтобы часам к одиннадцати меня гарантированно срубило. Зачем, спрашивается, женился? Исключением были еженедельные ночи после тяжкого забуха, но тогда в этом не было необходимости.

*****

На пятый или шестой раз, когда я сидел в «Тироле», глуша водку – виски уже казалось дороговато и слишком понтово в моём случае, – ко мне подсел Кирюха. Вовремя – я выпил только первую стопку и готов был его выслушать. Что он конкретно мне говорил, я не помню, но результата добился – я оставил на стойке почти непочатый штоф, взял такси и помчался домой.

Кирилл не знал реального положения дел, как и большинство моих друзей, но невольно подтвердил то, о чём я неоднократно думал и сам – надо просто переждать это время, не разрушать себя. Надо дождаться, пока ребёнок родится. Я полюблю его, пойму, что с ним гораздо лучше, чем было прежде, а о себе и своих мыслях в первые полтора месяца его ожидания буду вспоминать не иначе как с отвращением. Надеюсь, это произойдёт раньше, чем я окончательно превращусь в алконавта.

В моих окнах горел свет – все эти полтора месяца мне казалось, что я забыл его выключить. Когда я зашёл в квартиру, из ванной слышался плеск. В кухне на полу стояла сетка с продуктами, и я машинально начал перекладывать жратву в холодильник. Из пакета выпорхнули два чека. Я подобрал их и хотел выкинуть, но обратил внимание на то, что один из них аптечный. Единственной пропечатанной в нём покупкой был тест на беременность.

Не помню, как я дождался, когда она выйдет из ванной.

– Что, с первого раза не получилось? И как теперь обстоят дела?

– Никак, – отрезала она и шагнула к дверям комнаты. Потом остановилась и медленно развернулась ко мне. – Послушай… тогда я тебя не обманывала. Я действительно была уверена, что у нас будет ребёнок. Я узнала, что ошиблась за неделю до свадьбы. Ты можешь думать обо мне всё, что хочешь, но я не смогла тебе об этом сказать.

– Почему?

– Потому что ты бы тогда всё отменил. Так ведь?

Она смотрела мне в глаза с какой-то спокойной обречённостью. Я молчал. Она повторила вопрос.

– Так.

Я бы мог рассказать ей, как я жил последние недели. Может, этого и не стоило скрывать? Пусть бы видела, насколько бесперспективный ей попался вариант. Мог бы сказать, что дело не в ней и не в её обмане. А ещё можно было бы сказать, что именно сегодня я почти смирился с мыслью о том, что у меня есть семья, и даже пытался радоваться этому.

– Виталик…

Если она сейчас скажет, что меня любит, мне останется только… мне ничего не останется. Она пригвоздит меня к сегодняшнему дню, я больше не тронусь ни вперёд, ни назад. Я не знал, что когда-нибудь буду бояться этих слов.

– Ты куда? – она попробовала придержать меня за руку, когда я рванулся к дверям.

– Мне надо идти. Я не доделал одно важное дело!

Мою водку ещё не споили остальным клиентам заведения, и я сразу хлопнул первые сто граммов и налил ещё. Пока я ехал в такси я провертел в мозгу больше, чем за последние полгода. Мысли выстроились в длиннющий хвост, как машины на погранпункте. Было всех жалко – себя, её, моих родителей, которые так радовались, что я перебесился… Правда, стоило вспомнить, как перевернулась моя жизнь по её вине, как меня просто корёжило от злости. Ещё я чуть-чуть жалел о том будущем, которое успел себе придумать сегодня вечером, с маленьким мальчиком или девочкой. И где-то на обочине, оттеснённая в сторону, робко жалась дикая ошалелая радость.

Бутылка опустела быстрее прежнего, и я, недолго думая, взял ещё одну. Все это было похоже на мертвую петлю на американских горках – на скорости в поворот, все вверх тормашками и сразу обратно. Все разрешилось наилучшим образом, если подумать. Все, кто мне не нужен, уйдут так из моей жизни же быстро, как и появились…

Челюсти свело, но я всё равно опрокинул последнюю стопку в рот, чувствуя, что лишь немного водки просочилось сквозь сжатые зубы, а остальное течёт по подбородку на воротник рубашки. По нутру покатился спазм, по телу – волна дрожи. Мутные пятна света от настенных фонарей то расползались по кирпичной кладке, то сжимались в точки с чёрной каймой, как огни уходящего поезда в тоннеле…