– Что… что ты сказал???

– Я ошибся. Вернее, она. Короче, мы ошиблись. Когда оформлю новый паспорт, подам на развод. Хотя для меня он уже состоялся.

Я допил кофе одним глотком. В рот попала противная, как горький песок, гуща.

– Встань и повернись ко мне, – железным голосом произнёс из-за спины отец. Я поднялся, отодвинул ногой табуретку и развернулся, глядя ему в глаза – мы одного роста.

– Где она сейчас?

– Когда я уезжал, была у меня дома. Может, и сейчас там.

– Сейчас ты поедешь домой, и считай, что мы с матерью этих слов мы не слышали.

– Слышали, не слышали – вам решать. Они мною сказаны. А домой я сейчас не могу поехать, извини.

Родители молчали. Под это общее молчание я вышел из кухни и скрылся в дальней комнате – когда-то моей, а теперь бабушкиной. Мы с нею, можно сказать, поменялись – несколько лет назад она отдала мне квартиру. Вот уж кто мне никогда не ставит в укор мой характер и его последствия! Но как раз в это время бабушка где-то гостила.

Я плюхнулся на диван. Зашла мама, присела рядом.

– Мы с отцом так надеялись, что у нас будет внук.

Я пожал плечами:

– Когда-нибудь, может, и будет.

– Если так пойдёт и дальше, то, боюсь, этого никогда не произойдёт.

– Это запрещённый приём, мам.

– Даже если с ребёнком не получилось, это не мешает вам оставаться семьей.

– Не мешает. Но лишает смысла. Неужели ты думаешь, что этому предшествовала большая любовь?

– Зная тебя, я сомневаюсь, что большая любовь приведёт тебя к хорошей девушке. Ты неразборчив. Свяжешься с какой-нибудь шалавой и будешь с нею мучиться всю жизнь.

– Вряд ли. Я не любитель мучиться. С кем бы то ни было. Ты недовольна?

– Да, – опустив голову, сказала мама. – Недовольна. Ты научился жить один, но ты слишком полюбил это. Ты научился зарабатывать, но лишь для того, чтобы спускать деньги на свои сиюминутные прихоти. Твой дурацкий футбол вытеснил половину нормальной жизни. Тебе уже не двадцать, пора завязывать с этим.

– И кто же установил для меня этот возрастной передел, за которым надо остепеняться?

– Жизнь, Виталик. Миллионы жизней, что были до тебя. Или ты думаешь, что это были полчища дураков, а ты один умный?

– Я думаю, раз эти миллионы прожили свои жизни, то им ни к чему ещё и моя.

Мама горько покачала головой. Мне в этот момент показалось, что она готовится заплакать.

– Мы никогда не думали, что ты вырастешь таким эгоистом.

Я положил ладонь на её руку, но она поднялась с дивана.

– Если так пойдёт и дальше, ты станешь очень одиноким. Ты даже не представляешь, насколько это страшно.

– Довёл мать?

– Ты можешь объяснить мне, я-то каким боком виноват? Да, не спорю, пусть это был мой косяк. Но ведь ничего дурного я никому не сделал. Я даже женился. Хотя этого никто особенно и не требовал!

– Важно не только то, что ты делаешь, но и что ты думаешь обо всём этом. А ты даже не попытался скрыть насколько тебе всё это противно.

– То есть я ещё и думаю не так!

– Конечно. К твоим годам ума-то уже набраться надо. Нельзя быть безответственным пацаном всю жизнь.

– Ответственность иногда заключается в том, чтобы не брать на себя лишнюю ответственность. Как будто ты в моём возрасте не был!

– Когда я был в твоем возрасте, у меня уже был пятилетний ты!

– Ты торопишься жить, Виталик, – помолчав, добавил отец. – И именно из-за этого топчешься на месте. Плыть по течению не всегда плохо – если ты сам не в состоянии преодолеть какой-то этап, позволь течению сделать это за тебя.

– Ну не может же быть одного универсального шаблона для всех!

– Может. И ты всё равно к нему придёшь. И ни к чему изобретать велосипед, – он двинулся к дверям.

– А я всё-таки попробую.

Папа остановился и холодно быстро глянул на меня, сидящего на низком диване.

– Упрямство вообще хорошая вещь, но при отсутствии разума оно хуже любого безволия.

Он отвернулся. Скрипнула дверь. А я опять вытащил из-под стола свою сумку, снова сгрёб в неё всё со своей полки в шкафу и с письменного стола, надел куртку, впихнул под неё Пушиста, тихо вышел в прихожую и покинул квартиру.

Вода в Мойке, ещё не скованная льдом, под мостом закручивается водоворотами, которых я раньше здесь не замечал. Я сижу на перилах, упираясь ногами в чугунные завитушки. Медленно разжимаю ладонь, которая начала приклеиваться к ледяному металлу, несколько раз сжимаю кулак. Перчатки я не взял, и теперь холод проник до кости. Отпускаю вторую руку. Может какая-то часть суицидов происходит именно так – сидит чувак на мосту, на минуту ослабит хватку и всё. Кто-то замедляет шаг, проходя мимо меня. К решётке жмётся кот.

Руки реально замерзли. Я осторожно перекинул ноги через перила, спрыгнул на землю, отвязал поводок и поехал к Сашке.

– Квартиру, я так понял, ты решил ей оставить. Благородно, конечно. Но ты хоть скажи ей об этом.

Я фыркнул. Запрыгнувший мне на колени кот тоже фыркнул и высокомерно глянул на хозяина дома.

На самом деле, мне было совсем не смешно. Как несложно догадаться, теперь мы с Пушистом живём у Саши. Конечно, в его словах нет и намёка на то, что пора бы и честь знать, или упрёков, которыми меня и так уже облили с головы до ног. Просто он толкал меня хоть к какому-нибудь шагу.

– Я не могу, Сань. Я, правда, не могу.

Сказать о том, что надо разводиться и попросить съехать с квартиры. Вообще, увидеться с нею после почти двухнедельного исчезновения. Тут я упёрся в бетонную стену и от того, что иногда пытаюсь биться в неё головой, ничего не меняется.

– Что родители сказали насчёт развода?

– Много чего. Что я эгоист, что допрыгался и сам виноват, что она правильно сделала, когда меня на себе женила, потому что я сам бы на это никогда не пошёл, что закончу с триппером…

– Что, прям так и сказали? – присвистнул Сашка.

– Нет, но из контекста было ясно.

Тут Сашкин мобильник зашёлся бодрым писком «вайбера».

– Олька!

– Не буду вам мешать, – я поднялся со стула. Девушка Саши живет в Швейцарии, и, хотя они по несколько раз в год накатывают друг к другу в гости – благодаря им у меня в холодильнике не иссякает запас швейцарского сыра, – но все остальное время видят друг друга только в мутном окошке мессенджера.

– Да не уходи, она давно хотела тебя повидать! Привет, солнце!

– Привет! – на экране появилась улыбающаяся Оля с растрёпанными волосами и пышной чёлкой. – Оу! Привет, Виталик!

– Привет, красотка! Как ты?

– Да прекрасно! Лодыжку вот только растянула на лыжах. – на миг Оля поморщилась, но потом снова заулыбалась. – Ещё ездили с друзьями в Страсбург, нашли там прикольный винный погребок… Тебе, кстати, понравился сыр? Мы с Сашей спорили, какой тебе выбрать.

– Сыр отличный!

– Ой, я рада. Наконец-то я тебя застала! У вас что, уже мальчишник?

– Ну, я бы это так не назвал! – фыркнул Саша.

– Почему? – удивилась Оля.

– Потому что на мальчишнике принято отжигать, а я в основном тухну! – сознался я.

– Ничего, у тебя ещё есть время раскачаться! – подмигнула Оля.

– Время до чего?

– До Олиного приезда, – пояснил Саня. – В марте она спустится с гор на наши болота.

– Хоть одна хорошая новость за последнее время!

– Одна и только? – удивилась Оля. – А Саша…

– О том, что ты приедешь с подругой я не успел рассказать, – вставил Саня.

– Нет, погоди, – не дала себя перебить Оля. – У тебя что-то случилось, Виталик? Что?

– Да так-то ничего… только я развожусь, Оль.

Оля охнула, прижав к губам кулачок, и в глазах её на миг отразилось отчаяние.

– Да не переживай ты так! – я натянул на лицо улыбку. – Я сам за себя так не переживаю.

– Ну да, ну да, – вполголоса заметил       Саня.

Через пять минут, после того как в спальне у Сашки погас свет, я поднялся с толстого надувного матраса, на котором спал посреди гостиной, и заглянул к нему в комнату: