— Не волнуйся, — успокоил его Александр. — Тебя поддержат такие силы, что твое появление в столице даже не понадобится. Ты и так получишь все, что пожелаешь.

— А что я хочу? — задумался Валентин. — Я хочу титул комита экскубиторов для начала. А потом, когда…

— Тс-с! — прижал пальцы к губам патрикий. — Не произноси того, что будет потом, сиятельный. Такое не говорят вслух. А потом цена вырастет. Твоя дочь Фауста станет императрицей. Такая цена тебя устроит? Ну? Мы договорились?

— Мы договорились! — протянул руку Валентин. — Даже не представляю, как ты будешь выкручиваться перед этой ведьмой!

— Ей очень скоро будет не до меня, — сухо ответил Александр. — Когда твое войско встанет у Халкидона?

— Через месяц жди, — кивнул Валентин. — Хотя нет… Начало августа. Так вернее будет. Только скажи мне, патрикий, каково это — предать того, кому ты клялся в верности?

Александр пристально посмотрел на него и ответил.

— Один умный человек мне как-то сказал: вовремя предать — это не предать, это предвидеть. Все меняется, сиятельный, и наша империя летит в пропасть. Что в такой ситуации стоят какие-то клятвы? У нас ведь земля горит под ногами. У тебя есть хотя бы призрачный шанс спасти нашу страну. У нашей госпожи нет и такого. Я расскажу, что тебе нужно будет сделать, сиятельный. И не приведи господь тебе отступить от этих договоренностей хотя бы на волос. Судьба Иоанна Аталариха, внебрачного сына нашего повелителя, покажется нам несбыточной мечтой. Я слышал, что он еще жив, представляешь? И это без носа, языка, правой ноги и обеих рук! Ему даже голодом себя уморить не позволяют. Кормят насильно!

— Спаси нас господь от такой беды! — Валентин побледнел и перекрестился. — Говори, патрикий, что нужно делать!

Еще три недели спустя. Константинополь.

— Я клянусь, что не злоумышляю против горячо любимого племянника своего Ираклия Константа!

Ираклий второй стоял в императорской ложе ипподрома, в чаше которого бесновалась толпа. По городу пошли слухи, что императрица Мартина, отравившая василевса Константина, хочет отравить и его сына Константа. И народ вновь вышел на улицы, призвав власть к ответу. И снова на форумы встали наряды мечников-исавров, и снова потекли толпы в стороны ипподрома. Они хотели увидеть собственными глазами, что юный Констант жив и здоров.

— Пусть древо животворящего Креста будет мне свидетелем! — Ираклий держал за руку одиннадцатилетнего племянника, а второй рукой поднял главную святыню христианского мира, которую привезли сюда со всеми возможными предосторожностями. — Пусть покарает меня господь, если я лгу!

— Вот видишь, патрикий, — снисходительно произнесла императрица, которая сидела в глубине галереи, идущей от ипподрома во дворец. — Чернь проглотит все, что мы ей дадим.

— Да, ваша царственность, — почтительно ответил Александр. — Но я не смог договориться с магистром Валентином. Он отверг все наши предложения.

— Ну что же, — нахмурилась Мартина. — Тем хуже для него. Мы подготовим указ, который лишит его военного командования! Теперь, когда охлос успокоился, мы можем себе это позволить.

Народ, который получил свое зрелище, длинными ручейками потек в сторону харчевен и рынков, на ходу обсуждая увиденное. Народ был доволен. Ему пообещали то, что он хотел услышать, а потому гнев горожан понемногу пошел на спад. Кое-где за василевса Ираклия даже кубки подняли расчувствовавшись.

— А мы-то думали! — утирал скупую слезу пузатый лавочник. — А тут вон оно чего! Вот дурни мы, право слово!

— А почему это ты дурень, дядя? — спросил лавочника молодой, худой как палка, мужчина с короткой бородкой. — Чего там такого особенного тебе сказали?

— Ну как же? — раззявил рот лавочник, а за ним и все, кто сидел за его столом. — Я же сам слышал! Василевс честным Крестом поклялся, что не злоумышляет против племянника своего!

Товарищи по столу поддержали говорившего довольным гулом. По всему видать, эти из зеленых — мастеровые, лавочники и мелкие купцы. И все они только что вышли с ипподрома, где клятва заглушила их гнев.

— А разве василевса Ираклия кто-то в чем-то обвинял? — с самой невинной мордой спросил Коста. — Разве это его в отравлении подозревают? Конечно, он поклялся. Он же не виновен ни в чем.

— Ах ты ж…! — зеленые даже рты раскрыли, пораженные свалившейся на них догадкой. И впрямь, ведь императрицу подозревали, а не ее юного сына.

— Это что же, почтенные…, — на круглом лице лавочника появилось выражение наивной, почти детской обиды. — Это получается, обманули нас?

— Вот ведьма! — выдохнул кто-то, едва сдерживая ярость.

Коста бросил на стол горсть меди и пошел восвояси. У них с Михой сегодня будет еще много таких харчевен. Да и завтра, пожалуй, тоже.

А еще сегодня из Константинополя вылетел голубь. Он полетел куда-то на север. Там его ждала уютная клетка и вкусное зерно. Всего-то нужно отнести записку, привязанную к лапке. Голубь взмахивал крыльями, разрезая ими упругий воздух. Он снова радовался свободе.

1 Логофет Геникона — должность, примерно соответствующая министру финансов. Сакелларии служили в Гениконе в качестве казначеев. Сакеллум — от латинского «казна». Также в Гениконе имелись департаменты, ответственные за натуральные сборы, например, зерном или маслом.

2 Налог на воздух — аэрикон, или «воздушная подать», был введен как экстраординарный сбор Юстинианом во время войны в Италии. Точный смысл этого понятия неизвестен.

3 Летоисчисление в поздней Римской империи шло по индиктам — пятнадцатилетним налоговым периодам. Раз в пятнадцать лет проводилась кадастровая оценка земли, по которой исчислялись подати. К концу индикта накапливались существенные расхождения в данных, особенно во время войн.

4 Анкира — современная Анкара, Турция.

Июль 641 года. Словения.

Берислав покидал столицу со смешанными чувствами. Он расстался с матерью и сестрами, которых видел теперь довольно часто. У лекарей старших курсов не было казарменной муштры, только зарядка по утрам и кросс. Они проводили большую часть времени в войсковых госпиталях и городской лечебнице, которую построила княгиня Людмила. Но грусть из-за разлуки с родными с лихвой искупалась радостью от расставания с женой. Берислав вздохнул. Ему крупно не повезло. Ирмалинда оказалась глупа, как курица, но при этом очень быстро поняла, кто она теперь, и какое место занимает в этой жизни. Берислав тяготился ее обществом, а короткие свидания с ней его совершенно доконали. Она вот-вот начнет ронять женскую кровь, а потому вступление в полные супружеские права ожидало молодых людей очень и очень скоро. Все иное стало бы крайне порицаемым обычаями и людьми.

Берислав стоически терпел то невероятное количество вздора, которое извлекала из себя его жена, но было еще кое-что, с чем он смириться так и не смог. Она была некрасива, неотесанна, и с каждым месяцем раздавалась вширь, работая за столом словно неизвестный здесь экскаватор. Княжич прекрасно понимал, что ничего ненормального в его жизни не происходит. Его жена была самой обычной девушкой, и ничем не выделялась из ряда сотен боярских дочек. Они росли точно такими же: кичливыми, горластыми и весьма пышными, ибо именно обильность телес и почиталось за красоту в этом вечно голодном мире. Но ведь перед глазами Берислава был и другой пример. Его мать и тетка Мария. Если Людмила до сих пор поражала невероятной красотой, которую поддерживала все большими ухищрениями, то бывшая бургундская королева, обладавшая внешностью вполне заурядной, была настолько обаятельна и умна, что покоряла любого с первых минут. Берислав получал истинное наслаждение, общаясь с ней, настолько точны и остроумны казались ему ее суждения. И Мария тоже не разъедалась, тонким бабским чутьем уловив необычный вкус мужа. Она нипочем не желала уступать более красивой сопернице, а потому оставалась привлекательной и желанной, даже перешагнув на четвертый десяток. Подвиг для этого времени, где к тридцати годам женщина вполне могла стать бабушкой трех-четырех внуков и лишиться половины зубов.