– Что за срочность? – спрашивает она, наклоняясь, чтобы убедиться, что Леви не слышит нашего разговора.

– Мои мать и отец уже едут сюда.

Ее глаза расширяются, прежде чем она опускает взгляд на свой наряд и снова поднимает его на меня.

– Ты не подумал упомянуть об этом раньше? Я бы надела что-нибудь, я не знаю… – она вскидывает руки в воздух. – Еще один гребаный свадебный наряд? Я похожа на Джека Потрошителя.

– Ты выглядишь сексуально, – бормочу я. – И моим родителям будет все равно, что на тебе надето, Хекс. Главное, чтобы они с тобой познакомились.

Она усмехается.

– Сомнительно. Как они вообще узнали? Я думала, ты собираешься выиграть нам время?

Я просто протягиваю газету, которую дал мне Леви, по столешнице островка в ее сторону, затем беру свой кофе и делаю глоток, пока она читает. Она морщит нос, просматривая страницу.

Ее носик делает то же самое, когда она собирается кончить.

Блядь.

Не думай об этом прямо сейчас. Думай о чем-нибудь другом, идиот. Я машинально опускаю взгляд на свою промежность. Последнее, что мне нужно, – это стояк, прежде чем моя мать ворвется в мой дом.

– Нашла любовь после дома ужасов? Как ты думаешь, им когда-нибудь надоест история с похищением?

– А тебе? – спрашиваю я. – Тебе никогда не надоедало, что они все еще говорят о том, что с тобой случилось?

– Да, – вздыхает она, прижимая большой и указательный пальцы к уголкам глаз, – но у меня толстая кожа, так что меня это больше не беспокоит. Я всегда буду чем-то особенным в этом городе, для этих людей. Что бы я ни делала, это никогда не изменится. Это просто…

– Утомительно, – я заканчиваю предложение за нее, наблюдая, как она убирает руку и кивает мне. Как будто только в этот момент она осознает, что мы скорее похожи, чем отличаемся.

Когда новостные каналы снова и снова передавали ее историю по всей стране, показывая одни и те же видеозаписи того, как она убегает из подвала только для того, чтобы броситься в объятия своего похитителя, я помню, как меня охватило глубокое чувство понимания.

Я понимал, что она чувствует.

Приходится выслушивать историю, которую люди придумали о тебе, потому что ты никогда не говорил правду публично. Как будто ты обязан был рассказать миру свою историю, иначе они просто придумают ее за тебя.

Для этого города она навсегда останется девушкой, которую похитили.

Но это не все, чем она является, и не все, кем она станет.

Интересно, знает ли она об этом?

– Тебе было трудно? – спрашивает Коралина. – Расти с шизофренией и чтобы все об этом знали?

Мне кажется, что она впервые спрашивает меня об этом. Впервые мы вдвоем затронули тему моего психического здоровья.

– Иногда.

И это не ложь.

Было чрезвычайно трудно знать правду о своем собственном разуме, но при этом позволять людям верить в обратное. Я постоянно спрашивал себя, как они могли не видеть этого? Как они могут не верить мне? И всегда находил ответ: а зачем им это?

– Я не хотела спрашивать об этом, – она делает паузу, пробегая взглядом по моему лицу в поисках любых признаков эмоций. – Я подумала, что если ты захочешь рассказать об этом, то расскажешь.

Я поднимаю бровь.

– А если бы я решил никогда не рассказывать об этом тебе?

Она поднимает одно плечо, беззаботно заправляя за ухо прядь белых волос.

– Мне было бы все равно. Это не мое дело.

Ее прямота, наглый, непоколебимый тон заставляют мои губы подрагивать. Я знаю, что ее слова искренни, суровы, но правдивы. Они не витиеваты, в них нет фальшивого сочувствия, которое пытается заставить меня чувствовать себя лучше.

– Тебе все равно, что я шизофреник?

– Мне важно, чтобы ты получаешь поддержку и медицинскую помощь, в которой нуждаешься, – она качает головой, тянется вниз и отрывает кусок недоеденного кекса Леви. – Я не совсем бессердечна. Но нет, мне все равно. Это психическое заболевание, а не чума.

Ее голос – словно порыв ветра честности, сдувающий все фальшивое сочувствие и советы, которые я слышал на протяжении многих лет. Я чувствую на себе ее взгляд, изучающий меня, как будто я всегда был с ней.

– Спасибо.

– Не надо, – Коралина хмурится. – Не благодари меня. Это сущий пустяк. Меня раздражает, что ты чувствуешь необходимость благодарить кого-то за то, что он относится к тебе как к человеку.

Как эта девочка считает себя жестокой, ума не приложу.

– Я…

– Сайлас Эдвард Хоторн!

Голос моей матери разносится по моей квартире, заставляя Коралину подпрыгнуть. Ее глаза расширяются, а рот приоткрывается.

– О, она назвала тебя полным именем. Ты в полной заднице, – смеется Леви, возвращаясь на кухню.

Я смотрю на Коралину, обхватываю ее за талию, молча давая понять, что она может прижаться ко мне, если ей это понадобится. Она нерешительно кладет руку на мою голую грудь и смотрит на меня.

– Готова, жена?

– Готова как никогда.

21. ЗНАКОМСТВО С ХОТОРНАМИ

Коралина

Я слышала, что если не вы сами решаете, хороший ли вы родитель, то ваш ребенок решает, хороший ли вы родитель.

Я не встречалась с Калебом, но, если судить по Сайласу и Леви, Зои и Скотт Хоторны – замечательные родители. Я никогда не была посвящена в семейную жизнь и не была ее частью. Мои родители не устраивали вечера семейных игр и не рассказывали о том, чему я научилась в школе.

Они быстро передали меня в руки нянек и достали со своих золотых полок только тогда, когда я понадобилась, чтобы придать своему внешнему виду более солидный облик.

Я была пешкой, лишним элементом образа счастливой семьи.

Эти люди, сидящие за столом, понимают друг друга и поддерживают друг друга так, словно это самая простая вещь в мире.

Я никогда не знала дома, который не напоминал бы мне место с рассыпанной под ногами яичной скорлупой, готовой разорвать меня на части за слишком быстрые шаги.

– Я несколько месяцев искала новое хобби. Эти занятия искусством звучат идеально. Когда ты их проводишь? – улыбается Зои, делая еще один глоток красного вина.

– В основном это для тех, кто выжил в «Гало», но в следующий четверг я разрешаю организации «Свет» провести мероприятие, на котором некоторые из моих учениц смогут продать свои работы. Не хотите ли прийти, чтобы они могли познакомиться с вами, прежде чем вы присоединитесь к классу? – я улыбаюсь в ответ, прежде чем взять с тарелки зеленую фасоль с чесноком.

– Рассчитывай на меня! – визжит она, хлопая в ладоши. – Посмотри-ка, дорогой, у меня новое хобби.

Что это говорит обо мне, если я ожидала, что она уйдет, как только узнает, кому я преподаю? Когда она поймет, что это был не клуб сплетен, заполненный женщинами из высшего общества, а терапия для девушек, которые познали жестокость жизни.

Наверное, я настолько привыкла к двусмысленным репликам и жалостливым взглядам, что не знаю, как выглядит искренняя, добрая душа.

Весь этот ужин изменил мои ожидания. Я думала, что моя работа заключается в том, чтобы держаться за руку Сайласа и выглядеть привлекательно. Я нервничала, что они сочтут меня замкнутой из-за моего наряда, ожидая увидеть меня в платье. Говорить, когда ко мне обращаются, есть правильной вилкой и не казаться неидеальной.

Но они не хотели от меня ничего подобного.

Несмотря на свои намеренные опасения, все, чего они хотели, – это узнать меня. Узнать человека, с которым их старший сын решил провести свою жизнь. У меня защемило в груди – я не ожидала, что буду чувствовать себя настолько виноватой за то, что солгала им, но они были так добры, так интересовались тем, кто я есть, с искренними намерениями, что я не могла не ненавидеть себя за то, что обманула их.

– Боже, помоги мне, я все еще расплачиваюсь за последнее увлечение, – бормочет Скотт, толкая локтем Сайласа, сидящего рядом с ним. – Помнишь, как она взялась за вязание?