В эту ночь Джоан поняла, что совсем скоро умрет.

Проснувшись в очередной раз от лихорадки, она начала задыхаться, ей с трудом давался каждый новый вдох. К коже уже невозможно было прикасаться: она пылала жаром, а всевозможные рубцы, оставшиеся следы проклятия, напоминали наждачную бумагу. Любое движение — невероятное усилие, новый вдох — борьба за шанс прожить чуть подольше.

Ни одна ванная с травами, ни тысячи мазей, ни настои — ничто не могло противостоять проклятию, превратившему некогда цветущую Джоан в умирающую старуху, вынужденную бороться ради каждого нового вдоха. Глаза слезились. Она молилась, чтобы этот ад прекратился, но в то же время боялась, что упустит шанс в последний раз увидеться хоть с кем-то напоследок.

Едва скрипнула дверь. И в комнату проскользнула тень. Больная всей своей душой хотела разглядеть пришедшего мужчину, но в глазах все расплывалось, а горячие слезы застелили взор.

— Прости меня, — с большим трудом выдавила из себя Джоан, закрывая глаза. — Я не могу. Я… Это конец…

Не договорив, ведьма закашлялась. Выплевывая густую зеленоватую слюну с кровью, она захрипела, а потом вновь начала хватать ртом воздух.

— Meine Liebe (перевод с немецкого — моя любовь), — послышался голос совсем рядом. Мужчина сел на краю постели и дотронулся до руки больной, совсем не боясь заразиться. — Мне очень жаль, что так произошло. Я не должен был допускать такого. Я обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы этот выродок пожалел…

— Не надо, — вновь просипела больная, на этот раз более настойчиво. — Он же твой младший брат… Это все моя вина, — Джоан начала захлебываться слезами, которые ручьями текли по её лицу. — Я не смогла справиться с заданием, а он хотел справедливости… В том нет…

Не закончив фразу, она всхлипнула и вновь попыталась разглядеть черты лица родного ей мужчины. Но весь мир превратились в большие расплывчатые пятна.

— Meine Liebe, schliesse deine Augen (нем. Моя любовь, закрой свои глаза), — проговорил мужчина, целуя руку больной. — В том, что произошло, нет твоей вины. На тебя взвалили задание, с которым не смогли справиться многие опытные Мастера. А он был лишь глупым мальчишкой, который хочет всего и сразу за просто так. Не стоит корить себя…

Джоан понимала, что ей не хватит сил закончить этот диалог. Поэтому на последнем вздохе она проговорила:

— Я прошу тебя, позаботься о Мириам и… — больная вновь разразилась кашлем.

Мужчина тихо хмыкнул.

— Я обещаю, что позабочусь о наших детях. Я клянусь всем, что у меня есть, что я сделаю всё возможное, чтобы с ними было всё хорошо, — с этими словами тень приблизилась к Джоан и оставила на лбу невесомый поцелуй. — Meine Liebe, уходя, не кори себя за то, что случилось. В том нет твоей вины, ты сделала всё, что могла. И мне жаль, что я не смог предотвратить неизбежного. Но сейчас, прошу, давай не будем об этом. В твоей жизни было много хорошего и плохого, но сейчас пора идти на покой. Я обещаю, что, как только оборвется моя жизнь, мы встретимся, и там будем счастливы в вечности… Ich liebe dich. Von Anfang bis Ende… (нем. Я люблю тебя. От начала до конца)

Джоан снова всхлипнула. Но на этот раз она смогла выдавить из себя улыбку.

Последним усилием она подняла руку, чтобы коснуться своего любимого и получить последний поцелуй на ладони.

А потом уснуть.

И более никогда не проснуться…

«Под кронами деревьев»

Прощальные дни лета уходили вдаль. Наступала осень. Этим холодным утром Мириам поняла это достаточно хорошо.

Возвращаясь домой с утреннего сбора, она остановилась у кромки леса на вершине холма, чтобы взглянуть вслед уступающему лету. Огненный Каньон, вдоль которого текла Смертоносная река, украшали красно-оранжево-желтые деревья, утопающие в полупрозрачном холодном тумане. Дул не слабый ветер. Он кружил в вышине яркие листья, унося их вдаль.

Мириам любила осень. Она радовалась ее приближению. Холодный воздух щекотал легкие, красочность природы радовала глаз.

Девушка мигом помчалась вниз, перепрыгивая торчащие пни, взбиралась на валуны, пританцовывая, жадно глотая приятный аромат леса, дергая заостренными ушами, напевала себе под нос песню, известную ей одной, и лучезарно улыбалась. В голове лишь ветер, а впереди вся жизнь, полная событий и приключений, хлопот и забот. Перебрасывая из одной руки в другую свою корзинку, полную ягод можжевельника, она разбрасывала их и виртуозно собирала обратно. Полы ее сарафана цвета темной карамели с белыми узорами вздымались в такт ее движениям, голубая рубашка оголяла белесые плечи. Ее старая остроконечная шляпа с подогнутым верхом подпрыгивала на голове, когда хозяйка неслась вниз по склону. Золотые украшения Мириам, которыми она была увешана, блестели в лучах августовского солнца.

У подножия склона девушка замедлилась, ступая на протоптанную дорогу, которая, ветвясь, уходила далеко вглубь леса. Она шла по тропе, насвистывая мелодию своих мыслей в унисон ветру.

Яркий осенний лес выглядел пожаром на фоне высоких серо-зеленых склонов и оврагов. Он дышал. Он укутывал в своих объятиях всех, кто вступал на его территорию.

Лес густел. Впереди, окруженный забором из многовековых дубов и кленов среди неглубокого оврага расположился невысокий белый домик, поросший лишайником, украшенный выведенный специальным красящим зельем защитными символами. Деревянные окна распахнуты, тюль вздымается от сквозняка. Котелок с зельем стоит на кострище, расположенном рядом с домом, у него — длинные клумбы, в которых уже опустили свои бутоны пожухлые цветы, стол, заваленный травами, снадобьями и толстыми книгами.

Среди высокой травы рядом с дровяником заострив уши и тяжело дыша, лежал огромный серебристый волк. Его шерсть блестела в просачивающихся сквозь деревья лучах, грубая морда, усыпанная шрамами, была опущена к земле, лапы аккуратно сложены друг на друга. Учуяв Мириам, волк поднялся и вышел навстречу девушке.

— Здравствуй, Wolfchen (нем. волчонок, от Wolf — волк). — Мириам подошла к волку и с силой зачесала его за ухом, тот с наслаждением поднял голову к небу, зажмурив глаза. — Скучал по мне, да? Mein Zuckerig (нем. мой сахарный, сладкий)!

— Дорогая, это ты? — раздался женский голос из глубин дома.

Девушка поправила круглые очки и взглянула на распахнутую дверь.

Из дома с кожаной сумкой наперевес уверенно вышла высокая женщина. На голове — остроконечная шляпа, на плечах — белая шаль; фиолетовое платье, круглые очки и множество серебристых украшений. Ведьма, хранительница леса Огненного каньона — Тасмин.

— Здравствуй, — поздоровалась Мириам со своей бабушкой. — Что ты здесь делаешь?

— Варю лечебный отвар из голубики. Заказчик придет уже сегодня, а ничего еще не готово, — Тасмин прошла к котлу и помешала свое варево. Она выглядела крайне недовольной. Ведьма не любила спешку, поэтому сердилась, что ничего не успевает. — Ты принесла можжевельник?

Мириам протянула бабушке корзинку.

— Отлично, — Тасмин взяла ее и быстрым шагом прошла к столу. — Нужно принести ещё воды с ручья. Ведра в сенях. Только побыстрей.

— Хорошо, Oma (нем. детск. бабушка, от Grossmutter — бабушка)

— Я же просила меня так не называть! — возмутилась женщина. Но Мириам была уже в сенях. Взяла два серебристых ведра и вприпрыжку побежала к ручью. Волк бросился ей вдогонку.

Лесной ручей скрывался среди высоких камней и валунов. Он исчезал внизу по склону среди деревьев и кустарников. Эта часть леса была особенно темна. Казалось, здесь вся жизнь стихает, и остается лишь гулкое завывание ветра. Звери боялись ступать на эти земли, они стереглись их. Но Фенрир, так звали верного спутника Мириам, не колеблясь, прошел за ней, ступая осторожно, но не менее уверенно, чем сама девушка.