Чем ближе мы к дому, тем сильнее сжимается мое сердце... Наверное, я впервые по-настоящему понимаю, что небольшой коттедж в Бёблингене был в большей мере моим домом, чем все остальные места до него.

От нетерпения я едва могу усидеть на месте, посекундно взглядывая на часы и сетуя на каждую дорожную заминку, отсрочивающую наше прибытие к месту назначения. И это мы еще не живем в самом Штутгарде — в пригороде. Боюсь, там наша поездка растянулась бы до маленькой бесконечности... А я не готова терять ни минуты.

Килиан продолжает молчать, и вскоре я замечаю знакомый флюгер над крышей нашего дома. Леон смастерил его на уроках труда — Петер сказал тогда, что ему самое место над крышей нашего дома. Маленький наблюдатель, присматривающий за каждым членом нашей семьи...

Нашей семьи...

Я так отчаянно хотела возвратиться в Винсбах для встречи с Патриком, что, должно быть, упустила нечто важное в своей жизни: семью. Семью, которая была у меня до этого... Настоящую, любящую и готовую на все ради меня. Осознаю это с новой силой, когда из-за украшенной венком с белыми лентами двери появляется Петер, отец Каролина... и... мой отец тоже (пора бы уже признать это без дрожи опасения в голосе) и крепко меня обнимает.

— Девочка моя, — глядит он на меня с улыбкой, — наконец-то ты дома. — И тут же пропускает нас в дом: — Проходите, проходите, не стойте на пороге! Луиза, девочки, Ева приехала, — сообщает он громким голосом. — Петер Гартенроут, — протягивает руку Килиану, и тот в свою очередь называет себя.

Через секундную заминку мужчина интересуется:

— А где же Патрик? Разве он не приехал с тобой?

Этого вопроса я страшилась больше всего, однако делать нечего: говорю, как есть.

— Ему пришлось остаться из-за Ренаты и Лукаса. Так было вернее всего...

Петер не выказывает иных эмоций, кроме радости от нашей встречи, однако я знаю, что он недоволен. Им с Патриком стоило бы познакомиться, и его отсутствие не прибавляет тому очков в глазах отца.

В этот момент по лестнице слетает вихрь по имени Каролина и кидается моему спутнику на шею... Почти с ногами.

— Ну-ну, — бурчит Петер недовольным голосом, — не при мне, девочка. — И велит: — Дай парню в себя прийти с дороги. И вообще, не распускай руки!

Каролина, вовсе не устрашенная отцовским нагоняем, начинает стаскивать с Килиана куртку.

— Как хорошо, что ты приехал, — щебечет она радостным голоском, вешая ту на крючок в гардеробе и подталкивая парню домашние тапочки. — Я так волновалась, что у тебя не получится... Что ты передумаешь в последний момент... подобно некоторым. — Она бросает на меня многозначительный взгляд, явно намекая на отсутствие Патрика.

Вот ведь заноза!

А Килиан отвечает:

— Ничто не заставило бы меня пропустить такое событие!

— Какое такое? — вопрошает незаметно спустившаяся Мия, раскинув руки для объятия.

Я утыкаюсь носом в ее густо пахнущие тропическими фруктами волосы и слышу ответ парня:

— Такое свадебно-рождественское. Двойное волшебство, как ни крути!

Мия, полностью довольная, насмешливо хмыкает:

— Значит ты и есть тот самый Килиан Нортхофф, про которого мне все уши прожужжали? — любопытствует она. И протягивает руку: — Приятно познакомиться.

— Взаимно. — Они пару секунд глядят друг другу в глаза, и, кажется, Мия остается довольна увиденным. Она как миниатюрный сканер с лазерным прицелом... Нам с Каролиной ни разу не удалось ее обмануть.

Ее метр шестьдесят пять кажутся сейчас особенно незначительными на фоне нашего гостя, однако она не просто так осталась стоять на нижней ступеньке лестницы, прибавляющей ей несколько дополнительных сантиметров — у Мии всегда все продумано до мелочей. В этом вся она.

После этого Луиза зовет нас на кухню, подкрепиться с дороги, а Каролина идет рядом и заговорщическим шепотом сообщает:

— До девичника осталось три часа. Оторвемся по полной, ребята!

Я не пойму, зачем она говорит об этом Килиану: его-то все равно там не будет... Однако тот улыбается и притискивает Каролину к своему теплому боку.

Девичник устраивает подруга Мии, чьи родители содержат небольшой греческий ресторанчик здесь же, в Бёблингене, — он-то и становится местом проведения данного мероприятия. Мы еще издали видим белые воздушные шарики, украшавшие его вывеску, и белых же голубков, намалеванных на стенде с меню нынешнего вечера.

Сам девичник выдержан в греческом стиле (что, верно обусловлено декорациями), и потому каждая из десяти приглашенных на него девушек облачена в длинное, ниспадающее платье, наподобие туники, с завышенной талией и золотым шитьем по лифу... На головах у нас лавровые венки, на ногах — золотистые сандалии со шнуровкой — одним словом, греческие богини.

Мне нравится, как мы выглядим... Просто, но со вкусом. Встряхиваю золотистыми браслетами и спешу помочь Мие с закусками. Они с Делией как раз обносят гостей маленькими канапе с сыром и помидорами... Родители девушки расстарались на славу: в глиняных вазах расставлены букеты живых цветов, виноградные гроздья, перевитые плющом, украшают декоративные колонны, гипсовые статуи гармонично дополняют общую атмосферу. И все это в нейтральных тонах — белом и айвори — хорошо сочетающихся как с намечающимся завтра торжеством, так и с духом Греции в целом.

— Скучаешь? — Каролина обвивает мою талию рукой и увлекает в сторону остальных гостий, как раз укрепляющих на стене мишень для дартса. — Сейчас будет конкурс на самую меткую «богиню», даже не думай увиливать.

Мне вручают дротики, украшенные в виде молний, и велят становиться в очередь. Мы что-то вроде Зевсов-громовержцев, обозлившихся на своих утративших веру последователей... Мои первые два броска оказываются за пределами игрового поля, третий — попадает в зеленое кольцо. Абсолютно случайно... Я точно не мастер по метанию дротиков.

— Молодец, сестренка! — кричит Мия, взмахивая руками, и я, зардевшись от удовольствия, уступаю место следующей девушке.

Здесь, среди всеобщего веселья и легкомыслия, так просто позабыть о реальной жизни с ее всегдашними проблемами, так легко ощутить себя другой: более юной, более уверенной в завтрашнем дне... Более открытой.

Мне нравится быть такой — не хочу быть иной. Никогда.

Вот только от меня это никак не зависит...

— Ева выиграла! — слышу восторженный писк Каролины, и она начинает кружить меня на месте, подобно юле. — Приз — моей сестре. Немедленно! — командует она.

Ко мне подходит Делия с шелковым шарфом в руках и начинает завязывать глаза. Потом меня усаживают на стул, и в зале наступает полная тишина... Только кто-то из девушек тихонько посмеивается, не в силах сдержать веселье.

— Сам Зевс посетил нас этим вечером, — слышу я торжественный голос Мии. — Спустился с заоблачного Олимпа, чтобы наградить лучшего «громовержца» наше девичника. При нем божественная амброзия, и только победительница имеет право вкусить от нее. — Голос ее сходит на нет, а потом взлетает на октаву выше: — Ева, открывай рот! Не заставляй «бога» томиться в ожидании.

Все это так нелепо и глупо, словно неудачная постановка древнегреческой комедии, однако, повинуясь всеобщему настроению, я открываю рот и... замираю в ожидании. Лишь бы не лягушачья лапка или еще что-то не менее аппетитное...

Сладко-кислая мякоть спелой карамболы растворяется на моем языке.

— Угадывай, — велит мне голос Каролины, и я называю опробованный фрукт.

— Правильно! — восклицает она. — Следующую, пожалуйста.

Чьи-то невидимые пальцы касаются моих губ, и следующей оказывается долька спелого ананаса... Не угадать ее было бы сложно! Потом я пробую арбуз, яблоко и папайю. Так, поочередно, очередь доходит до сочной, буквально обволакивающей рот цветочным ароматом ягоды клубники. Она подобно ягодной бомбе взрывает мои вкусовые рецепторы, и я мгновенно переношусь в прошлое, припомнив другое место и... другого человека.