— Прости, что загрузила тебя, — бросает она мне с порога, полуобернувшись через плечо, — но лучше сразу быть готовой... И все такое прочее. — И тут же другим голосом добавляет: — А впрочем не бери в голову. Я просто страшусь разговора с матерью, а это не значит, что следует портить настроение и тебе тоже. Ну, пожелай мне удачи!

— Удачи, — произношу я на автомате, и Беттина выходит из кухни. Вскоре дверь в комнату ее матери с щелчком захлопывается — мать и дочь остаются наедине.

Я продолжаю сидеть за столом, вцепившись одной рукой в недопитую бутылку виски, а другой теребя разлохмаченные края своей юбки — на душе тоска. Самая что ни на есть зеленая... Если только таковое вообще возможно: на мой взгляд у тоски может быть лишь один цвет — серый с черными вкрапинами.

Неожиданно я слышу, какое-то оживление в доме... Хлопает дверь, и истерический голос Беттины прорезает его тишину отчаянным криком:

— Ева, звони в «Скорую», срочно. У мамы новый приступ... Поторопись.

Я вскакиваю со стула и несусь к телефону — мое омертвелое сердце клокочет в груди с оглушающей меня силой.

— Пожалуйста, приезжайте скорее, — кричу я в телефонную трубку. — Человек умирает!

Конец первой части.

(Дорогие мои читатели, вторая часть еще не написана, но почти вызрела в моей голове... Поэтому спасибо, что были со мной и... до скорого свидания!)

У дороги стоял незнакомый автомобиль. Белый «ситроен» с забавными стикерами на заднем бампере. «Не прижимайся! Мы не знакомы!» гласила самая броская из всех. «Догонишь — выйду замуж» пугала другая. Я невольно улыбнулась яркому чувству юмора владелицы автомобиля: когда-то я делила комнату с одной из таких веселых девиц.

Сейчас я по ней отчаянно скучала...

Не знаю, что тому виной: наступившая осень или причуды мамаши Штайн, — только покоя на сердце как не было, так и нет. Мне бы радоваться присутствию Патрика, строить планы нашего совместного будущего... готовиться к свадьбе, в конце концов, а вместо этого я выслушиваю жалобы нанятых для будущей свекрови сиделок и шью платья для чужих подружек невесты.

После второго перенесенного фрау Штайн инсульта характер ее стал и вовсе непереносим... Не знаю, какими нетореными путями двигался ее разум, только ни Беттину, ни меня после того она и на шаг к себе не подпустила. Еще в больнице, будучи окруженной медсестрами и врачами, она начинала дико вращать глазами и лупить по одеялу рукой, стоило ей только увидеть хотя бы одну из нас еще издали.

Возможно, я стала для нее кем-то вроде предательницы уже просто потому, что допустила Беттину к ее постели и позволила той донести до нее «страшную» новость о своем замужестве. Иного объяснения у меня не было...

Я веду носом: откуда-то доносится приятнейший аромат запеченной с розмарином курицы — мой рот наполняется слюной, и я вдруг с удивлением понимаю, что аромат сочится из нашего собственного чуть приоткрытого кухонного окна.

Патрик задумал взяться за готовку? Маловероятно, он вообще не особо разборчив в еде и кроме яичницы, мало что умеет готовить. К тому же, он слишком занят в последнее время и навряд ли выкроил бы время для столь приземленного занятия: их с дедушкой столярная мастерская занимает все его мысли. Увы и ах...

Дела у них нынче пошли в гору, особенно после того, как я предложила и сама же посвятила себя созданию личного сайта по заказу и продаже изделий из дерева. Пришлось даже отходить на специальные курсы по созданию сайтов для чайников, однако результат того стоил.

Я улыбаюсь и отпираю дверь своим ключом. Предвкушение чего-то особенного так и распирает грудь, подобно щекотке...

— Я дома, — сообщаю намеренно громким голосом, стараясь не испортить сюрприз, который Патрик, возможно, для меня готовит. Я бы не отказалась от толики запеченной в духовке романтики в виде курицы с розмарином!

Однако на мой голос отзывается некто уж совсем неожиданный:

— Ева! — верещит моя названная сестрица, кидаясь ко мне на шею. — Как же я по тебе соскучилась. Вот жуть как, поверишь? — заглядывает в мое лицо и улыбается во все тридцать два зуба.

Она похожа на рождественскую хлопушку, яркую, шумную, оглушающую, я только и могу, что захлопать глазами да пролепетать:

— Что ты здесь делаешь, Каролина?!

— Что мы здесь делаем, — поправляет меня Луиза Гартенроут, появляясь вслед за дочерью из нашей с Патриком кухни.

Значит, никакой романтики и ужина при свечах, мелькает и уносится шальная мысль в моей голове.

— Луиза, — выдыхаю я радостным — очень надеюсь, что радостным — голосом. — Какой неожиданный сюрприз! — Я не то, чтобы не рада их видеть — просто настроилась на нечто совсем другое. — Как вы обе здесь оказались?

Каролина снова стискивает меня в объятиях и восторженным голоском сообщает:

— На моем новом личном автомобиле, вот как. Я наконец-то получила права, — и подставляет щеку для поцелуя.

Я послушно одаряю ее поздравительным поцелуем, выслушиваю целую исповедь на тему уроков вождения и гада-экзаменатора, вознамерившегося во что бы то ни стало не допустить ее до наших дорог, а потом, наконец, с искренним чувством произношу:

— Как же я рада вас видеть, словами не передать.

Женщина, заменившая мне мать, стискивает мою ладонь и понимающе улыбается.

— Мы подумали, что следует передать тебе приглашение на свадьбу Мии лично в руки. Посылать его почтой было бы странно... да и соскучились мы по тебе.

— … и чуточку волновались, — добавляет Каролина заговорщическим голосом.

Я моментально вспыхиваю, понимая, о чем сейчас пойдет речь, и как бы недоуменно произношу:

— Волновались? Вот уж не стоило, у меня все просто прекрасно.

— В самом деле? — вскидывает бровки моя неугомонная сестрица. — Что-то ты не выглядишь особо счастливой.

— Ерунда, — фыркаю с наигранной улыбкой. — Всего лишь устала. Сама знаешь: я теперь работаю в местном ателье, и работы там просто невпроворот. Обшиваем подружек невесты... — И спешу переменить тему: — Так что там с приглашением Мии, на какое число намечено важное событие?

Каролина кидается к своему рюкзачку и возвращается с белым конвертом, украшенным двумя голубками.

— Ты не поверишь, — корчит она забавную рожицу, — но это будет рождественская свадьба. Миа, как всегда, в своем репертуаре: хочет быть оригинальной во всем. — И машет конвертом перед моим носом: — Вы с Патриком в числе самых важных гостей. — У вас ведь с ним все хорошо? — осведомляется она трагическим полушепотом.

— Каролина, — зов матери вовремя отвлекает девушки от моей персоны. — Помоги с салатом, будь добра.

Я выдыхаю, стараясь взять себя в руки, и вхожу на кухню следом за убежавшей туда Каролиной.

— Патрик с Леоном поехали купить мороженого, — информирует меня Луиза, не отвлекаясь от приготовления салата, — вернутся с минуты на минуту.

— Так Леон тоже здесь? — снова удивляюсь я. — Он, должно быть, стал совсем большим.

— Выше меня ростом, — подтверждает Каролина, — однако умом не блещет, как прежде. Глупый мальчишка!

Леон — еще один приемный ребенок в семье Гартенроут, он на год младше Каролины, и сколько я себя помню, они постоянно друг друга донимают. Это беззлобные выпады, свойственные родным людям, и ребята изрядно в этом поднаторели.

— А Мия, как ее приготовления к свадьбе? — решаюсь поинтересоваться я. — Она, должно быть, все уши вам прожужжала. Помнится, она всегда мечтала о сказочном торжестве?

Свадебные разговоры, пусть даже касающиеся кого-то другого, как я вдруг понимаю, не вызывают у меня энтузиазма... Невольно вспоминается Беттина и слова самого Патрика: «Поговорим об этом позже, хорошо? Я не хочу потом всю жизнь винить себя в маминой смерти». И Каролина, как будто прочитав мои мысли, говорит:

— Ты права, Мия — это такая Мия, думаешь, почему мы с мамой сбежали из Штутгарда? Да просто потому, что выбирать цвет салфеток под цвет скатертей стало уж совсем невыносимо. — И осведомляется: — А когда вы с Патриком собираетесь пожениться?