Лица передо мной сменяются бесконечной чередой и кажутся единым смазанным пятном. Красивые губы, красивые глаза, румяные щеки, налитые груди.

Молодость и цветение. Дракон внутри меня отзывается на близость девушек и с интересом следит за моими действиями.

Он словно спрашивает.

— И для чего так много? Раньше нам хватало и одной.

Мне хочется ответить ему, что я бы предпочел, чтобы так и оставалось всегда. Но я приказал себе больше не думать об Элис и смотреть только вперед. Значит именно так и нужно делать. Никаких сожалений, никаких воспоминаний. Мне просто нужно прийти в себя, нужно, чтобы прошло время.

Я подхожу к одной из девушек и заглядываю ей в глаза. Каре-зеленые. Она смотрит на меня почти так, как смотрела Элис в первые дни нашего знакомства. Влюбленная… В кого? Ведь она даже не знает кто я такой. Видит лишь образ дракона. Если бы она увидела, какой раздрай в моей душе, пожалуй зажмурилась бы и отвернулась. Если бы она знала, что великий дракон Ивар Стормс страдает от сомнений и боли, запивая ее зельем, не смотрела бы на меня такими влюбленными глазенками.

Сжимаю и разжимаю руки, чтобы разогнать застывшую в них боль. Теперь она моя постоянная спутница. Я жду, что однажды утром проснусь и не смогу пошевелить ими. Проклятые лекари только разводят руками и говорят, что нужен отдых.

Может быть боль теперь будет моей женой? Может быть боль подарит мне наследника?

Невесело ухмыляюсь и обращаюсь к девушке:

— Имя, — спрашиваю я.

— Саманта Лайт, — делает девушка легкий поклон.

— Зачем пришла на отбор?

— Чтобы составить для вас счастливую пару и подарить вам здоровых и сильных наследников, князь.

Голос ее звучит, словно переливчатая песня. В другой ситуации эта сладкоголосая дева разожгла бы огонь во мне. Но теперь я только прохожу мимо, качая головой.

Не то.

Блуждаю глазами по лицам и фигурам девушек. Красивые, стройные, здоровые. Но не те.

Никто даже близко не может сравниться с Элис.

Жадность, затаенный страх, подавленные чувства. И только.

Ни в одной из них я не вижу того, что увидел когда-то в Элис. Ни одна из них не кажется мне достойной быть рядом со мной. Ни одна из них не кажется достойной заменить ее.

Подхожу к еще одной. Светлые волосы, небесно-голубые глаза, огромные, словно озера. В них бы растворяться и растворяться… Почему бы этой не быть моей избранницей?

Я приближаю свое лицо к ее личику и слежу за ее реакцией. Отшатнется ли, испугается ли?

— Ты здесь зачем?

Она хороша, почти так же хороша, как она… От ее ответа многое будет зависеть.

— Чтобы разделить ваше одиночество, князь, и сделать вас счастливым. Я только и мечтаю о том, чтобы вы были счастливы.

— Какое дело тебе до моего счастья? — раздражаюсь я, — ты меня даже не знаешь.

От моего рыка она словно съеживается. Боится.

— Я считаю вас величайшим и достойнейшим из драконов…

— А ты много знаешь драконов, девочка?

— Нет..

— Ну и откуда тебе знать, величайшай я, или ничтожный?

Я знаю, что ответила бы Элис на этот вопрос.

Но эта девочка только начинает дрожать и что-то блеет.

Вздыхаю и иду дальше. Что-то мне подсказывает, что она не пройдет ни одного испытания, с такой то кроличьей душой.

Я указываю Даррену на еще нескольких, уже не утруждаясь разговаривать с ними.

Сплошное разочарование. Но из кого-то же надо выбирать… Если нет ничего лучше, придется выбирать из того, что есть.

Я сажусь в кресло и делаю большой глоток обезболивающего зелья. Единственное, что хоть немного ослабляет мою боль. Но сколько бы этой горькой дряни я ни пил, то, что в душе, она заглушить не может.

— Вам никто не нравится, князь? — спрашивает Даррен, скромно садясь на край кресла, стоящего рядом с моим.

— Ты хорошо поработал. Но это просто сброд, — раздраженно говорю я, разминая пальцы.

— Это лучшие и самые воспитанные, красивые и смелые девушки.

— Если это лучшее, то моему сыну придется родиться слабым и ничтожным.

Чувствую, как от раздражения в груди нарастает огонь.

Девушки, словно войско, готовое к походу. Стоят, не шелохнутся. Моя бесполезная армия. Черт бы их всех побрал.

— Зря вы пьете столько зелья, князь, — говорит Даррен, — оно может замутнять рассудок. Возможно поэтому вам кажется, что все они не подходят.

Я лиш ьотмахиваюсь и делаю еще глоток., чувствуя приятное покалывание в руках.

— Вы можете навредить себе этим.

— Я дракон, — говорю я, — мне ничто не может навредить.

Даррен смотрит на меня долгим взглядом но не решается продолжить.

— Ищи дальше. Если надо, используй любые средства. Разыщи для меня ту, которая будет достойна.

— Но князь…

— Ищи, Даррен.

— Вы не найдете ее…

— Заткнись, — от ярости, вызванной наглостью Даррена я сжимаю бокал в руке и он трескается. Осколки впиваются в мою руку и я с удивлением вижу как один из них пропарывает кожу и на ней остается порез. Он не заживает сразу, как это должно быть.

Я прячу руку, чтобы Даррен не видел крови, выступившей на ладони.

— Выполняй приказ, — бросаю я. — Оставь тех, на кого я указал, остальных отправь по домам и ищи дальше.

День идет за днем, мы с Клем сидим в комнате, запертые, словно в тюрьме. Но с тюрьмой тут есть приятная разница, нам приносят хорошую горячую еду и обращаются с нами совсем не как с преступницами. Скорее, как с гостями, которым не разрешено никуда выходить.

Нам приносят горячую воду, позволяя как следует вымыться в соседней комнате, где все оборудовано так, словно здесь жил раньше по меньшей мере какой-нибудь князь.

— Ничего себе, присвистывает Клем, когда видит настоящую белоснежную ванну. — Никогда такого не видала. И как этим пользуются?

— Из этих кранов должна течь вода, — говорю я, — но, похоже, водопровода тут у них нет.

— Это место очень древнее, — говорит послушница, наливая воду. Покойный магистр Фабиус любил принимать ванну и обустроил тут все так, как принято сейчас у высокородных.

— И что с ним стало, с магистром этим? — спрашивает Клем.

— Он умер, — послушница, словно спохватившись, что наговорила лишнего, замолкает и опускает глаза.

Сколько ни пытается дальше Клем разговорить молчаливых послушниц с такими же, как у нас медальонами на груди, они лишь отмалчиваются и как-то нехорошо смотрят на нас. Словно мы им не слишком приятны.

В конце концов Клем сдается и перестает делать попытки пойти с ними на контакт.

— Ну и хрен с вами, гордые птицы, — обиженно говорит она, глядя, как девушки собирают посуду после нашего обеда. — За людей нас, значит, не считаете?

— Простите, нас просили много не болтать, — смущенно говорит девушка и выходит с посудой из комнаты.

Я слышу, как щелкает замок, запирая нас с клем внутри.

— Вряд ли мы с ними подружимся, — говорю я. — Похоже, нас тут не считают за своих. Ну оно и понятно.

— Главное, что вкусно кормят, — улыбается КЛем, — а то от монастырской еды я уже почти отдала концы. Если бы они не пытались меня утопить, а я бы осталась там, уверена, я бы просто умерла от этой вонючей рыбы, которой они кормили нас каждый день, и даже ты бы меня не спасла.

Я с содроганием вспоминаю, как заледеневшими пальцами чистила мелкую колючую рыбу и невольно ежусь словно от холода.

Чем больше времени проходит, тем сильнее в моей груди нарастает беспокойство. Блэйк не появляется с тех пор, как привел меня сюда и я жду, что однажды, сюда заявится кто-то другой, кто заставит нас платить за эту золотую клетку.

— Тебе тут нравится? — спрашиваю я.

Лицо Клем в эту же минуту серьезнеет.

— Я бы всю жизнь так прожила, но мне не нравится то, что последует за этим. За это все нас заставят платить. И мне не нравятся мордовороты, что стоят возле выхода, а еще решетки на окнах. И мне не нравится эта поганая цепь, что на меня надели.