— Ты шел за нами всю дорогу, ждал меня все это время, хороший, умный волк, — я глажу его по жесткой шерсти и постепенно успокаиваюсь, на какую-то минуту забывая обо всем, что случилось.

Наконец, когда хоть какие-то силы возвращаются ко мне, я подползаю к мертвой Плантине и с огромным трудом переворачиваю ее, чтобы стянуть с нее теплую меховую накидку с капюшоном из черного лисьего меха.

— Думаю, она тебе больше не пригодится, как и твои сапоги.

Я накрываю накидкой едва дышащую Клем и шепчу ей на ухо:

— Мы выберемся отсюда, подруга, мы им всем еще покажем, я тебе обещаю. Только держись.

Она, не размыкая век что-то бормочет в ответ, но расслышать я не могу.

Теперь она не умрет, по крайней мере от холода, теперь есть надежда на спасение. Я еще не знаю как, но я что-нибудь придумаю, обязательно.

Я выдергиваю из камней застрявший в них стилет Плантины и осторожно разрезаю ее мантию, обнажая безобразное толстое тело. Никаких других вариантов у меня нет. Либо я сделаю это, либо замерзну здесь окончательно. Переворачиваю ее с невероятным усилием, чтобы высвободить ткань из под грузного тела, передвигая ее ближе к воде.

Перебарывая отвращение, кутаюсь в изодранную одежду старухи, чувствуя на своем теле липкую кровь, пропитавшую плотную шерстяную ткань.

— Я просила ее, я умоляла, — шепчу я, стараясь не глядеть на лежащую старуху, в темноте похожую на огромного кита, выброшенного на берег.

Меня трясет всем телом, одновременно от холода, страха и кромешного ужаса, который я испытала. Кажется, то, что я еще жива — это настоящее чудо. И если бы не труп старухи в паре метров от меня, я бы может быть даже улыбнулась своей удаче.

Я сижу на берегу не в силах шевельнуться, и смотрю на черные волны, накатывающие на каменистый берег. Они достают до трупа Плантины, словно пробуя его на язык, осторожно, пока еще неуверенно, нерешаясь пока приблизиться и утащить ее.

Согреваясь собственным теплом, и теплом волка, который теперь прижимается ко мне, я со странной отрешенностью жду, когда придет кто-нибудь еще, искать выживших. Сжимаю в руке острый стилет и обещаю себе, что моя рука не дрогнет, если будет нужно. Я уже видела смерть, и я не хочу чтобы я, или Клем, оказались на месте плантины, голова которой, при каждом следующем наплыве волн, оказывается все глубже и глубже в воде. Еще немного, и море сможет утащить ее с собой. Ведь этого же она хотела?

Спустя, наверное, полчаса, мой взгляд вдруг цепляется за судно, плывущее со стороны монастыря. Сам монастырь теперь от нас метрах в двухста, так далеко нас с КЛем забросило течением.

Я смотрю на кажущиеся отсюда крошечными весла, которые словно маленькие лапки водомерки, перебирают туда сюда, превозмогая немилосердное течение и волны.

Я вижу, как они вылавливают из воды одну из утопленниц. До меня доносятся едва слышные крики.

Кажущееся отсюда крошечным бездыханное тело утопленницы затаскивают в лодку и снова начинают работать весла.

Отползаю поближе к камням, которые будут лучше скрывать меня. Ведь если я вижу лодку, то и те, кто на ней вполне могут увидеть меня на берегу.

С ужасом смотрю, как они ловко вылавливают одно тело за другим, втаскивая их внутрь, словно это не люди, а какая-нибудь рыба. Ведь я могла оказаться на их месте, и Клем тоже. Скольких они уже выловили? Неужели все девушки до одной утонули? Неужели никто не доплыл до маяка?

А был ли вообще этот маяк? Теперь я уже почти уверена, что нет.

Мать Плантина уже почти полностью скрылась под водой и вода начинает приближаться к лежащей клем, завернутой в накидку.

Здесь больше нельзя оставаться, скоро будет утро и мы будем как на ладони. А когда они хватятся пропавшей матери Плантины, они начнут прочесывать здесь все и перевернут вверх дном каждый камешек, в этом сомнений нет.

Я подползаю к Клем и трогаю ее. Дышит она прерывисто, но от моего прикосновения открывает глаза.

— Что… Какого… Элис, это ты? — хрипло говорит она. — Я умерла и попала в преисподнюю?

— Ты не умерла, — говорю я.

— Тогда почему мне так тепло? Что происходит?

Я вытащила тебя, но теперь нам надо идти. Ты можешь встать?

Она стонет от боли и начинает кашлять, содрогаясь всем телом.

— Не знаю, могу ли я идти, но я точно могу ползти, а еще мне очень хочется кого-нибудь убить…

— Это уже сделали за тебя, — говорю я показывая на Плантину, которая теперь едва виднеется, когда на нее набегает волна.

Клем поворачивается и с ужасом смотрит на нее.

— Кто это?

— Плантина…

— Ты убила мерзкую тварь?

— Не кричи ты так, — шепчу я.

— Ты ее убила? — с восторгом спрашивает Клем.

— Можно сказать, что и я. Но радоваться тут нечему.

— Как нечему? Да если бы я могла, я бы лично ей глотку перегрызла.

— За тебя это сделал волк. Ты можешь встать? Пока ночь, нам лучше убираться отсюда.

Волк начинает скулить, когда видит, что мы с Клем собираемся идти в сторону дороги.

Он хватается зубами за мою изодранную одежду и тянет нас в сторону леса.

— Кажется, он считает, что нам лучше укрыться в лесу.

Волк отбегает в сторону леса, а потом возвращается к нам.

— А ведь мохнатый прав, — говорит Клем. — В лесу у нас куда больше шансов укрыться.

— Я думала украсть лошадь, — говорю я.

— Ты еле на ногах стоишь, Элис, ты сейчас даже конфетку у ребенка украсть не сможешь. Пойдем в лес, как говорит твой волк. Главное, чтобы нас не увидели, эти, с лодки.

— Да.

— Скольких они уже выловили? — спрашивает Клем.

— Я думаю, что никто не выжил.

— Кроме нас.

— Кроме нас…

Мы входим в лес и под моими ногами, обутыми в безразмерные сапоги Плантины, начинают трещать сухие сучья.

— Надо бы нам разжиться еще одной жирненькой монашкой, чтобы отобрать у нее еще пару таких сапожек.

— Хочешь я отдам их тебе? — спрашиваю я и начинаю стягивать их.

— Нет, довольно уже и того, что ты отдала мне целую шубу. Мне теперь тепло как в аду.

Мы идем вслед за волком, который ведет нас по звериной тропе, скрытой среди высоких елей. Идем медленно, едва переставляя ноги, но с каждой минутой неумолимо отдаляемся от проклятого монастыря.

Когда сил у меня уже совсем не остается, я не говоря ни слова, падаю на землю и прислоняюсь к жесткому, покрытому бугристой корой дереву.

Клем садится рядом и вытягивает ноги.

— Что мы будем делать без еды и воды? — спрашиваю я неизвестно у кого, возможно у сухих ветвей полумертвого дерева, которое смотрит на нас и словно пытается дотянуться.

— Тебе не хватило того моллюска, похожего на соплю, которым нас поподчевали добрые монашки? — с улыбкой спрашивает Клем. — Я вот никогда не забуду.

Я закрываю глаза и сжимаю в руке стилет, в любой момент готовая отразить любую опасность. Каждый шорох вызывает во мне ужасную тревогу. Но когда я вижу, что Клем спит, прислонившись к моему плечу, мне становится как-то спокойнее.

Я прикрываю веки и тут же чувствую, что начинаю проваливаться в сон. Волк садится рядом со мной и согревает меня с другой стороны. Мне становится так тепло и уютно, словно я снова дома.

Будит меня громкий хруст ветки неподалеку. И человеческий голос.

— Спокойно! Все остаются на местах.

Ивар

Поднимаюсь все выше, пока не прорезаю мощными крыльями облака, вырываясь на безветренную ночную гладь разреженного неба.

Восторг переполняет все мое тело и я наслаждаюсь полетом, словно в первый раз, чувствуя после долгого перерыва, как сильно мне этого не хватало. Внизу, под облаками, в сверкают вспышки молний, пугая несчастных жалких людей, не способных летать. Они прячутся, словно крысы по своим норам, страшась того, что приходит с неба.

Мои мысли путаются с чувствами дракона, которого теперь во мне больше и чья сила теперь имеет власть диктовать свои желания. Я тешу дракона, отдавая ему контроль и наблюдаю словно со стороны за тем, как он резвится, на бешеной скорости пролетая над облаками и вызывая бесчисленные вихри закручивающегося ветра, тянущиеся за ним, как щупальца исполинского осьминога.