— Мы должны прикинуться, что будем делать все, что он скажет, — шепчу я.

— Да, да…

— Я знал, что ты придешь, Элис, — говорит инквизитор и открывает дверцу кареты. — Залезайте и переодевайтесь, а то у вас такой вид, словно вы утонули, а потом битый час продирались через лес.

— Шутник, да? — спрашивает Клем, приближая лицо к лицу Блэйка.

— А вы, Клементина, значит не любите шуток? — спрашивает он мягко толкая ее внутрь кареты. — Может быть вы предпочитаете, чтобы с вами обращались так, как вы привыкли? Ну тогда полезай, и закрой свой рот, пока я не разрешу тебе говорить, грязная шлюха. Так лучше?

Он толкает Клем в спину, и резко захолопывает за ней дверь. Так что она даже не успевает опомниться.

Волк, видя мое замешательство, начинает рычать на инквизитора, хотя явно боится странной силы, что тот излучает.

— Твоя подруга просто чудо, — говорит он, не обращая внимания на то, как она молотит в дверь. — Я даже не знаю, кто кажется мне опаснее, она, или твой недружелюбный желтоглазый пес.

— Он волк, — говорю я. — И ты не мог бы обращаться с Клем повежливее?

— Этого она пока не заслужила.

Блэйк поворачивается к двери и смотрит через стекло на молотящую по нему КЛем.

— Стекло ударопрочное, молотить бесполезно. В этих каретах перевозят преступников. Переодевайся, дикое ты создание, и поживей, пока я не передумал и не оставил тебе только твою окровавленную накидку, снятую с трупа.

— Пошел ты! — кричит Клем, но барабанить по стеклу перестает.

Блэйк терпеливо ждет глядя мне в глаза.

— Вот за сапоги спасибо, — наконец, говорит она.

— Скажи спасибо Элис, тебя я взял в нагрузку. Но могу и передумать. Если будешь вести себя, как дура. Вы пришли сюда добровольно и я рассчитываю на послушание. Последнее, чего я хочу, чтобы вы видели во мне врага. Я ведь, по сути, ваш спаситель и вы должны бы ноги мне целовать, а не смотреть злобными глазами.

— Тогда открой дверь, — говорю я, — и извинись перед моей подругой. Если не врешь, что желаешь нам добра.

— А выглядит миленько, — говорит клем, осматривая свою угольно-черную мантию с вышитыми каплями на ней.

— Надень это, — говорит Блэйк и дает Клем серебряную цепь с кулоном в виде перевернутой рубиновой каплей.

— Цепь послушниц ордена, чтобы ее заслужить, обычно избранные девицы из числа особенно истово верующих, проходят восмилетнюю подготовку. Так что гордитесь той честью, что вам оказана.

— Красивая, — говорит Клем, любуясь игрой рубина и надевает цепочку, после чего подходит к стеклу окна кареты, чтобы увидеть себя в его тусклом отражении.

Блэйк надевает на меня такую же цепь, и поднимает из за моей спины глубокий капюшон, скрывающий лицо.

— Так и будешь ходить на людях, им незачем видеть твою красоту.

— А мою? — дерзко встревает Клем.

— А твою красоту компенсирует твой скверный характер, — говорит Блэйк слегка кланяясь ей. — Так что можешь не утруждаться.

— Почему вы не набираете себе девчонок из числа ордена? — Спрашивает Клем, не обращая внимания на колкость Блэйка.

— Потому что они все до одной фригидны, как и положено тем, кто с младых ногтей подавляет плоть.

— Двуличные сукины дети вы там все, — бросает Клем.

— Мир сложнее, чем ты думаешь, и не все в нем устроено так, как тебе, или мне хотелось бы.

— Да, да, мужчины всегда объясняют невероятной сложностью свои слабости, — говорю я, желая поддержать Клем. Несмотря на то, что инквизитор, к моему удивлению извинился перед ней и теперь обращался куда вежливее, я чувствовала, что он едва сдерживается, от того, чтобы жестоко ее приструнить.

— Что ж, и в этом есть своя правда, — устало говорит он. Я готов обсудить природу человеческих пороков с тобой, Элис, но не здесь. Нам нужно ехать, меня ждут в городе.

Я смотрю на молчаливого возницу и на четверку лошадей, боязливо косящих свои большие глаза на волка, сидящего у моей ноги.

— Зверушку придется оставить, — говорит Блэйк. Если мы притащим его с собой в орден, боюсь, будет сложно объяснить почему за тобой таскается лесной хищник и слушается, как домашний песик.

— Он сам решает, оставаться ему, или пойти с нами, — говорю я и сажусь рядом с волком, не беспокоясь о том, что полы мантии пачкаются от дорожной грязи.

— Я тебя не брошу. Если можешь, беги за нами, но держись подальше от людей., — шепчу я ему на ухо и заглядываю в его желтые глаза, которые кажутся мне совершенно разумными.

— У тебя есть еда? — спрашиваю я, поднимая глаза на Блэйка.

— Я должен кормить твою псину? Девочка, тебе не кажется, что ты начинаешь испытывать мое терпение и мою природную доброту?

— Мужчины созданы для испытаний, — говорю я не обращая внимания на его недовольство.

— А женщины созданы для того, чтобы эти испытания создавать. Пусть твой волк найдет себе еду сам, а нас еще ждет долгий путь.

Я, не спрашивая разрешения, подхожу к ящикам, закрепленным позади кареты, и начинаю копаться в них, в поисках еды для волка.

— О, тут есть грудинка! — восклицает Клем, помогая мне. — Курица! Я голодная, как волк! Хлеб, и уже порезали, как мило.

Она отрывает ногу от приготовленной курицы и кидает ее волку. Тот тут же начинает уплетать ее, хрустя костями.

— Ну все, — говорит Блэйк, — довольно. Все сыты, все рады и готовы двигаться вперед.

Он оттесняет нас в сторону и захлопывает ящик.

— Быстро в карету, или мне придется вас обездвижить и связать, чтобы не умножать хлопоты, потому что мое ангельское терпение подходит к концу.

Когда мы трогаемся, я долго смотрю, как волк бежит за нами, а после скрывается в густой чаще леса.

Клем тут же засыпает, убаюканная мерным покачиванием кареты. Блэйк сидит напротив и не обращая на нас никакого внимания, что-то пишет в книге, шурша пером по бумаге.

Знает ли он, кто я такая на самом деле? Если нет, и все именно так, как он сказал, то все понятно. Но что если ему известно, что я якобы умершая жена Ивара Стормса?

Он знает, что я могу приручать животных, теперь знает, а значит понимает, что если кому-то станет это известно, меня казнят, как ведьму. То, что я все еще жива и сижу рядом с ним, само по себе чудо, судя по словам Клем.

— Ты просверлишь во мне дырку своим взглядом, — вдруг говорит Блэйк и поднимает глаза на меня.

— Я не понимаю, — говорю я.

— Чего ты не понимаешь?

— Зачем я тебе на самом деле? Ведь ты же видел кто я такая и даже закрыл глаза на мои способности… А в инквизиции, с такими, как я, не церемонятся.

— Ты ничего не знаешь об инквизиции, Элис.

— Скажи, что вы не охотитесь за теми, кто имеет природный дар и не казните их.

— Не скажу. Но все гораздо сложнее, чем ты думаешь.

Я вздыхаю и отворачиваюсь.

Проходит несколько минут. Я смотрю на лес медленно проплывающий за окном и слушаю, как шуршит перо Блэйка по бумаге.

— Значит, ты отдашь меня какому-то из ваших высокопоставленных служителей…

— Если захочешь.

— У меня есть выбор? — удивленно поднимаю я бровь.

— Выбор есть всегда. Жить, или умереть. Служить, или убегать, разговаривать, или делать.

— А что если я не хочу?

Блэйк перестает писать и, повернувшись, я вижу, что он смотрит на меня.

— Ты уже сделала выбор, Элис, и теперь ты принадлежишь инквизиции, как и твоя подруга.

Я прослеживаю его взгляд и вижу, что рубин на моей груди едва заметно пульсирует в такт моему сердцебиению.

— Теперь, твое сердце в моих руках, — говорит он с грустью в голосе и едва заметно сжимает руку, отчего мое сердцебиение начинает замедляться, пока вовссе не останавливается.

Я с ужасом чувствую, как темнеет в глазах и сознание покидает меня. Но в следующее мгновение Блэйк разжимает руку и сердце снова начинает биться, или, скорее, колотиться, как бешеное, восстанавливая кровоток.