Примерно через год после исчезновения Ледера — возможно, однако, что лишь я один обратил внимание на это совпадение, — Багира сняла эмалевую табличку с двери своего дома, завила себе волосы, покрасила их в платиновый цвет и устроилась на работу в ресторан Фефермана на улице Яффо. Выглядела она теперь как актриса немого кино, и дети, проходившие задними дворами домов Валеро[432], заглядывали в выходившие туда окна ресторана, любовались на густые кудри Багиры (она смотрелась в кухонном чаду настоящей колдуньей) и пели ей серенаду про Чарли Чаплина, поджидающего ее у кинотеатра «Эдисон». Хозяину ресторана приходилось прогонять их оттуда — когда крепким словом, а когда и ведром воды.

В облаке дешевого парфюма, с шеей, раскрасневшейся от долгого сидения под аппаратом для сушки волос, Багира появилась у нас дома, чтобы скрасить мне одиночество в день свадьбы моего двоюродного брата.

— Красота, все уже уехали! — обрадовалась она царившей у нас тишине.

Сняв каракулевую шубу и сбросив с ног туфли на тонких высоких каблуках, Багира подошла к моей постели.

— Какой ты бедненький, лапочка. Можно мне посмотреть твой красный животик?

С этими словами гостья приподняла край одеяла, желая проверить, остались ли на моем теле следы краснухи.

— А теперь маленький поцелуйчик.

У меня побежали мурашки по коже от короткого бархатного прикосновения ее теплых крашеных губ.

Сумочка у Багиры была из змеиной кожи, в тон таким же туфлям. Вытащив из нее колоду карт, гостья спросила, умею ли я играть в ремик. Получив утвердительный ответ, она сдала карты и положила оставшуюся стопку рубашкой вверх на одеяло. После этого Багира уселась передо мной, раздвинула ноги и положила свои ступни на кровать. Пальцы ее ног шевелились, словно они жили своей самостоятельной жизнью, их покрытые алым лаком ногти пылали сквозь прозрачные шелковые чулки.

— У тебя есть подружка? — как бы невзначай спросила Багира, разглядывая свои развернутые веером карты. Ее теплые ступни мягко коснулись под одеялом моей ноги и стали медленно гладить ее. — Играй уже, чего ты дожидаешься?

Багира торопила меня с деланым раздражением, а пальцы ее ног тем временем терлись о мои чресла. Во рту у меня пересохло, в висках билась кровь, перед глазами бесцельно смешались черные пики и красные червы.

— Мой сладкий, — хрипло проворковала Багира, ныряя под одеяло. — Давай-ка посмотрим, что случилось с нашим миленьким джокером, не запропастился ли он куда-нибудь.

Карты посыпались на пол.

Позже, когда мы сидели в кухне за ужином, который мать заботливо оставила нам в холодильнике, Багира откровенно поведала мне горестную историю своих отношений с Ледером.

— Я безумно боялась голода, — сказала она, сдирая красную фольгу с вафли в шоколаде. — А он не мог сдвинуть свою задницу с места, чтобы честно заработать себе на пропитание.

— Он работал сборщиком пожертвований для школы слепых, — возразил я.

Багира, усмехнувшись, ответила, что Ледер даже и часа в день не работал.

— И вообще, откуда ты взял, что он собирал пожертвования для школы слепых?

По ее словам, Ледер коварно присваивал даже те небольшие деньги, которые ему удавалось собрать в помощь несчастным детям.

— Все его безумства я сносила безропотно, — сказала она, протягивая мне надкушенную вафлю. — Пошила форму для его идиотской армии, этот френч и зеленые штаны, да еще и ткань на свои деньги купила. Одолжила ему свой запасной манекен, а он мне, между прочим, иногда бывал нужен. И что же? Ледер мне его потом так и не вернул, сколько я ни просила. Ах, да что там… Трусы его грязные стирала, по два-три раза в неделю готовила ему белковую вегетарианскую пищу, чтобы он грешным делом не ослабел. Ну и в том, что мужчины любят больше всего, ему не отказывала. Хотя отменным стрелком он, конечно, не был.

Багира поправила на себе халат моей матери и взглянула на меня, желая удостовериться, что я понял ее слова.

— Лучшие годы жизни ему отдала.

Теперь она уже плакала, и я погладил ее мокрые теплые щеки.

— Мой любимый мужчина, — засмеялась она сквозь слезы. — Ты еще таким любовником станешь, что все девки будут за тобой бегать. Только вот Багира тогда уж состарится и сморщится вся, если вообще не помрет.

— Зачем он тебе был нужен? — спросил я, стараясь отвлечь ее от мыслей о смерти и старости.

— Мордехай? Я ребенка от него хотела родить, да поздно уж было.

Теперь Багира мечтала только о том, чтобы состариться рядом с приличным человеком, имеющим постоянную зарплату. Ради этого она оставила ремесло портнихи и пошла работать в ресторан, где рассчитывала стать официанткой и познакомиться с кем-нибудь из вдовцов или старых холостяков, посещающих заведение в полуденные часы, но жестокосердный хозяин упорно держит ее на кухне, где она растрачивает остатки здоровья и портит себе кожу. И никакие просьбы не помогают. Только кухня.

— Ты теперь Ледера ненавидишь?

— Ненавидеть мертвого человека? Ненавидела я его, когда до меня дошел слух, что он жену себе взял.

Багира трижды ездила навещать Ледера, поднималась через кустарники и запустевшие сады по тропе, ведущей от Реховота к дворцу богатого эфенди, в котором после Войны за независимость разместилась психиатрическая больница, но повидать своего дружка ей так и не удалось. В ее первый визит, когда она добралась до больницы, промокнув до нитки под проливным дождем, Ледер спал беспробудным сном под воздействием успокоительных. Во второй раз Багира не обнаружила Ледера в палате, и в секретариате ей сообщили, что состояние больного Ледера Мордехая настолько улучшилось, что его посылают теперь на работы по мелиорации в один из соседних мошавов, где он в данный момент и находится. А в третий раз — здесь голос Багиры сделался злым — она уже под навесом автобусной остановки встретила группу пациенток больницы, шумно игравших там в дочки-матери, и женщины сообщили ей, что она опоздала на свадьбу иерусалимского Моти, состоявшуюся вчера в Нес-Ционе. Главврач, которого ей удалось отыскать в кабинете физиотерапии, добавил к этому, что в случае с пациентом Ледером он и его коллеги увидели несомненный благотворный эффект своих профессиональных усилий, что вообще-то случается в психиатрии исключительно редко.

Весь обратный путь до шоссе Багира прошла, непрестанно рыдая. Водители попутных машин несколько раз предлагали подвезти ее до перекрестка, но она отказывалась от их предложений. Тогда же Багира поклялась себе, что Ледер перестал существовать для нее, однако два года спустя нарушила свой обет.

Вскоре после скандальной акции, учиненной Ледером на крыше его дома, к Багире зашла госпожа Берлинер, работавшая на добровольных началах в расположенной у въезда в Иерусалим психиатрической больнице. Она сообщила Багире, что Ледер постоянно упоминает ее имя и, судя по всему, хочет ее видеть. Почувствовав, что Багира колеблется в связи с этим приглашением, деятельная госпожа Берлинер дала понять, что врачи находят состояние Ледера внушающим абсолютное отчаяние.

Ледер безостановочно говорил во все время визита Багиры. Он проклинал «черную пиявку», отравившую ему жизнь, вспоминал, как она вылила прокисшее молоко, из которого можно было сделать простоквашу или творог, как она выбрасывала засохший хлеб, из которого во всяком приличном доме приготовили бы сухари или сухарную крошку для панировки. Жена, пожаловался Ледер Багире, высмеяла его, когда он отказался выбрасывать мусор и объявил, что будет готовить из него компост по рецепту, которым с ним поделился фермер-веган из мошава Нахалат-Йеѓуда[433]. В конце концов она сбежала из дома, когда Ледер воспротивился покупке второго примуса, сославшись на то, что кипятить белье можно и во дворе, на костре из веток.

— Этой йеменке со Двора смерти[434] доставало наглости утверждать, что я примитивнее, чем пещерные люди!