Словно собираясь на войну, я поджимаю губы и одновременно сужаю глаза. Я всегда маскировала неловкие ситуации гневом, и это одна из причин, почему люди считают меня сукой.

Этот раз ничем не отличается.

И когда я закипаю, то делаю это в полную силу.

— Если бы ты не застал меня врасплох подобным образом, я, возможно, подумала бы прибраться на твоем месте. И слова «извините» было бы достаточно.

Я сказала это громко. Слишком громко. Все смотрят на меня. Получилось намного грубее, чем я предполагала.

Эти темные волосы выглядят растрепанными ветром, но идеально взъерошенными, и это немного выводит меня из себя. У него должны были быть такие волосы. На этот раз, когда он говорит, я действительно его слушаю.

— Я говорил. — Его смех немного печальный. — На самом деле, пару раз, — добавляет он гораздо более приятным тоном, чем я заслуживаю.

Гнев превращается в панику.

— Что именно ты сказал?

Он указывает на мой бокал.

— Ты имеешь в виду, когда я спросил тебя было ли это для меня?

Ладно, значит не было вопроса «тебе нравится то, что ты видишь».

Мои навыки чтения по губам нуждаются в улучшении.

Это плохо.

Действительно плохо.

Подавленная, я отчаянно надеюсь, что он не найдет другого места. На самом деле, я делаю все возможное, чтобы выйти из этой неловкой ситуации. Я даю ему то, что, как я надеюсь, является милым пожатием плеч вместо гнева, которым я изначально намеревалась одарить его. Честно говоря, что я хочу сделать прямо сейчас, так это исчезнуть в щели между моим сиденьем и окном.

— Извини, я тебя не расслышала.

В следующий раз, когда пойду проверять зрение, проверю и слух. Идут ли плохое зрение и плохой слух рука об руку с возрастом? Мне почти двадцать пять. Мне лучше это выяснить.

Очевидно, решив остаться на отведенном ему месте и не переходить через проход к пустым, это горячее, чем грех, тело и прекрасно ухоженные волосы устраиваются на сиденье рядом со мной, и как только эта прекрасная задница касается подушки, он наклоняет голову в мою сторону.

Дрожь, пробегающая по моему позвоночнику, пугает меня. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мое тело так реагировало на незнакомца. Если бы меня заставили придумать такой ответ, мне пришлось бы согласиться с ним очень давно.

Эти темные брови поднимаются так высоко, что выгибаются дугой, словно крылья ангела.

— Не беспокойся об этом. Ты, кажется, нервничаешь.

Честность на данный момент — лучшее решение.

— Ну, может, немного.

Он снова приподнимает бровь, и я могу заявить, что он может это делать без перерыва. Это суперсексуально.

— Ладно, полеты доставляют мне много беспокойства, — признаюсь я.

— Ты сжимаешь сиденье так, что твои костяшки пальцев белеют?

Костяшки пальцев белеют от захвата?

Разве это не про какую-то секс-игрушку?

Потрясенная его вопросом, я хмурю брови.

— Прошу прощения?

Он грубо хохочет, запрокидывая голову.

— Ты держишься за подлокотники сиденья, по крайней мере, половину полета?

Ничего пошлого. Однако мне стоит подумать над его вопросом.

— Честно? Я не уверена.

— Я хочу знать, чтобы быть уверенным, что держу свою руку подальше. Царапины, на самом деле, это не мое.

Такая пошлость, возможно, это то, к чему он стремится.

На его ответ я поднимаю свою бровь. Это будет весело. Мне просто нужно стряхнуть свое напряжение. Я не знаю этого парня. Он не знает меня. Мы никогда не встретимся снова. С этими словами я обнаруживаю, что пускаю слюнку.

— Я ненавижу летать, потому что боюсь высоты… или, если конкретнее, падения. Мне не нравятся прыжки с тарзанки, быть рядом с обрывом или даже смотреть вниз с высокого здания. Это заставляет мое сердце учащенно биться и вызывает легкое головокружение. И иногда, чтобы перейти мост, мне нужно идти с внутренней стороны тротуара и смотреть на землю.

Теперь он выглядит полным сочувствия.

— Моя сестра боится летать. Ее решение — это принять «Ксанакс», как только зашла на борт самолета. Обычно он действует до самого приземления.

— Я думала об этом, — признаюсь я.

Его глаза все еще скрыты за темными солнечными очками «Путники», и я действительно хочу их увидеть.

— Вам что-нибудь принести? — спрашивает его белокурая стюардесса. То, как она смотрит на него, я удивлена, что она не предложила: «Кофе, чай или меня?»

Он переводит взгляд в ее сторону.

— Да, конечно. Я буду «Корону» с лаймом и пару пакетиков арахиса.

Она достает из сумки два пакета арахиса и протягивает их ему.

— Пожалуйста. И я сейчас принесу вам пиво.

Она испаряется в мгновение ока, работяга.

— Мисс, — зовет он.

Она поворачивается.

— И шоколад, если есть.

Ее ответный кивок почти соблазнителен.

— Спасибо, — говорит он и толкает один из пакетиков с арахисом в карман впередистоящего сиденья. Затем сексуальный незнакомец открывает второй пакетик и высыпает немного арахиса себе на ладонь. — Вот, угощайся моими орешками.

Из меня вырывается нервный смех, и, хотя я бы никогда не стала есть из рук незнакомца, я ловлю себя на мысли, что подумываю попробовать его орешки.

Да, так я и подумала.

Дерзкий изгиб его губ гипнотизирует меня, когда он продолжает протягивать свою ладонь.

— Давай, ты же знаешь, что хочешь попробовать мои орешки.

Ага! Он так старается быть пошлым.

Тем не менее это заставляет меня смеяться настолько сильно, что мой бокал с вином начинает дрожать в моей руке.

— О нет, вот тут ты ошибаешься. Моя мама учила меня никогда не брать еду у парня, которого я не знаю.

Высыпав весь арахис на ладонь, он сминает пустой пакет и засовывает его в карман впереди себя.

Я ненавижу, когда люди кладут туда свой мусор, но, похоже, сейчас меня это не беспокоит, потому что я немного поглощена наблюдением за ним.

Как будто у него есть секрет, его губы приподнимаются еще немного. У него самая лучшая улыбка. Неожиданно он выбирает один орех из горстки арахиса и поднимает его.

— Это не «не бери конфеты у незнакомцев».

В воздухе повисла тишина. Мне требуется мгновение, чтобы восстановить дыхание.

— Верно. Так говорят.

Его рука приближается к моим губам.

— Во-первых, это не конфеты, это белок, и я сомневаюсь, что твоя мама когда-либо говорила тебе не есть белок.

У меня перехватывает дыхание.

— Нет, не говорила.

— А во-вторых, мы не незнакомцы. Мы соседи по сиденьям. Я не знаю, за кого ты меня принимаешь, но я бы не стал предлагать свои орешки кому попало.

Смех вырывается из меня.

Каким-то образом ему удается не дать себе полностью потерять самообладание. С ухмылкой на лице он полон решимости заставить меня съесть этот арахис и придвигает свои пальцы еще ближе.

— Давай, попробуй. Ты знаешь, что хочешь этого.

Каким бы шокирующим это ни казалось, я обнаруживаю, что открываю для него свой рот, и он роняет орешек с белком прямо мне на язык. На одну короткую секунду я представляю, как беру его руку и подношу ее ко рту, чтобы слизать соль с его пальцев. О, боже, что со мной не так? Прошлая ночь, должно быть, взвинтила меня больше, чем я предполагала.

— Хорошо, верно? — выдыхает он.

Чувствуя, что краснею с головы до пальчиков ног, я киваю ему, пока жую, затем проглатываю.

Когда я это делаю, то начинаю давиться. Арахис застрял. О, этого не может быть на самом деле. Сильно кашляя, я пытаюсь вытолкнуть его и заставить подняться.

В его глазах вспыхивает беспокойство.

— Ты в порядке?

Я киваю и умудряюсь ответить:

— Я в порядке. Попало не в то горло.

Больше не беспокоясь о моем самочувствии, он спрашивает:

— Проблемы с проглатыванием моих орехов?

Все еще находясь в состоянии шока, у меня нет другого выбора, кроме как выплюнуть арахис в салфетку для коктейля.

Сама женственность.